Людвиг Витгенштейн в подростковом возрасте
То же касается его музыкальных вкусов. Юность Людвига пришлась на время великого музыкального новаторства, особенно заметного в Вене, где композиторы Второй венской школы, сформировавшейся вокруг Арнольда Шёнберга, Альбана Берга и Антона Веберна, создали двенадцатитоновую музыкальную систему. Однако музыкальные предпочтения Витгенштейна оставались скорее традиционными, и отнюдь не потому, что он не разбирался в музыке. В детстве Людвига не учили играть на музыкальных инструментах, но несмотря на это он, как и почти вся его родня, был музыкально одаренным и умел очень точно высвистывать целые партитуры. Будучи взрослым, он сам научился играть на кларнете, но по-прежнему терпеть не мог современную музыку. Даже такой композитор, как Густав Малер, был для него слишком современным и испорченным, и Витгенштейн яростно спорил со всеми, кто думал иначе[15]. Его кумирами были Гайдн, Моцарт, Бетховен, Шуберт, Брамс и Лабор (последнему покровительствовал отец Людвига). Исключение в антимодернистских вкусах Витгенштейна делалось только для архитектуры, но об этом чуть позже.
В этом контексте следует упомянуть еще об одном современнике, оказавшем влияние на Витгенштейна, и влияние это было скорее дурным: речь пойдет об Отто Вейнингере и его книге «Пол и характер» (1903). Сегодня нам сложно понять, чем эта женоненавистническая, шовинистическая и реакционная книга могла очаровать не только юного Витгенштейна, но и все его поколение. Вейнингер (1880–1903), молодой еврей-антисемит, был гомосексуалом-страдальцем; в возрасте 23 лет – всего через полгода после выхода своей книги (и за полгода до столь же театрально обставленного самоубийства Рудольфа Витгенштейна) – он покончил с собой в том самом венском доме, где умер Бетховен. Самоубийство мгновенно сделало Вейнингера знаменитым, а его книга стала бестселлером: за четыре года ее переиздали 13 раз. «Пол и характер» претендует на исчерпывающее антропологическое исследование и решение всех нравственных проблем человечества и бескомпромиссно критикует современность. Люди для Вейнингера – биполярные существа, разрывающиеся между поиском высоких идеалов правды и любви и удовлетворением животных инстинктов, к числу которых он относит, в частности, сексуальность. Любовь и секс, таким образом, – понятия взаимоисключающие. Первая соответствует платонической идее «мужчины», второй – идее «женщины». Все люди представляют собой смесь двух идей и потому бисексуальны, но реальные женщины воплощают «женское начало» гораздо сильнее. Поэтому они сродни животным и целиком озабочены «основными» составляющими сексуальности – размножением и материнством. Мужчин больше интересует все связанное с духовной составляющей, в частности политика, философия и искусство. Только они обладают рациональным умом, моралью и свободой воли, тогда как женщины – аморальные стадные животные. Евреи же – как женщины («самый мужественный еврей женственнее самого немужественного арийца»[16]) и поэтому развращены и злонамеренны.
Австрийский писатель Отто Вейнингер, оказавший влияние на Витгенштейна
Как считает Рэй Монк, Витгенштейна, вероятнее всего, привлекали в Вейнингере не антисемитизм или женская «теория»[17] (он позднее скажет об этой «теории»: «Как был неправ [Вейнингер], Господи, как он был неправ»[18]). Скорее его привлекло отношение Вейнингера к мужчинам и современности, а также поднятые им более общие вопросы этики (так Витгенштейн пытался объяснить это своим озадаченным кембриджским друзьям). Современная эпоха – эпоха разложения и упадка, эпоха масс, материализма, науки, коммунизма и капитализма. Это эпоха исчезновения духа, морали, искусства и гения. Единственный способ обратить все это вспять известен мужчинам – тем немногим из них, кто поднялся над убожеством и стремится реализовать в себе божественное, стяжать гениальность. Добиться этого можно лишь с помощью настоящей любви:
«Перейдем к области духовных переживаний – и там мы заметим, что у многих людей начало любви связано с порывами самоосуждения, самообвинения, самобичевания. Совершается нравственный перелом: возлюбленная облучает нас каким-то внутренним светом»[19].
Некоторые аспекты вейнингеровской критики культуры можно найти и у других писателей, которых читал Витгенштейн, в частности у Ницше и Крауса. Но те не предлагали столь радикального выбора, как Вейнингер: гениальность или смерть. Самоубийство Вейнингера можно рассматривать как логическое следствие этого выбора: осознав, что сам он не станет гением, Вейнингер наложил на себя руки. Подобное упорство в отношении долга перед самим собой, радикальная честность и одержимость суицидом как единственным выходом из ситуации краха занимали Витгенштейна в период с 1903 по 1912 год, то есть с момента, когда он начал учиться в линцском училище, и до пришедшего к нему в Кембридже осознания, что в конечном счете и он способен на нечто оригинальное, в частности может создать оригинальное философское произведение.
Чертеж, сделанный юным Витгенштейном
После окончания училища в 1906 году Витгенштейн, к удовольствию отца, поехал в Берлин изучать инженерную механику и спустя два года успешно закончил обучение. В Берлине он часто посещал оперу: только вагнеровских «Мейстерзингеров», по его собственным словам, посмотрел раз тридцать. Тогда же он начал вести дневник – записывать «мысли о себе на клочках бумаги», как он потом вспоминал.
«Это был важный для меня шаг, отчасти вызванный желанием подражать (я читал дневники Келлера), отчасти – сохранить что-то о себе. Так что во многом это было тщеславие, но также и заменитель того, кому можно было довериться»[20].
В Берлине Витгенштейн заинтересовался воздухоплаванием и, получив диплом, в 1908 году поехал изучать эту новую область знаний в Манчестерский университет. Там он занимался наукой еще три года, какое-то время экспериментируя с самодельными воздушными змеями на метеостанции близ городка Глоссоп, где познакомился с инженером Уильямом Экклзом, – дружба с ним продлится три десятилетия. Вернувшись в Манчестер, Витгенштейн начал проектировать реактивный пропеллер. Двигатель для него он запатентовал в 1911 году, за что получил научную стипендию от университета. Витгенштейн демонстрировал явный талант и новаторство в этой области, но к этому моменту инженерное дело уже казалось ему тупиком: интерес к философии стал всепоглощающим.
Витгенштейн и его друг Экклз экспериментируют с бумажным змеем на болотах близ Глоссопа, графство Дербишир. 1908
Глава 2. Кембридж, Норвегия и философия: 1911–1914
Сложно точно определить момент, когда Витгенштейн обратился к философии. Интерес к общим вопросам этики, в частности к тем, которые ставил Вейнингер, возник у него рано. Шопенгауэр писал, что жизнь бессмысленна и полна страданий, преодолеть которые можно только с помощью искусств, в частности музыки, и шопенгауэровский идеализм наверняка привлекал утонченного и тоскующего подростка. Но мы также знаем, что ближе к концу учебы Витгенштейн задумался о том, чтобы поехать в Вену учиться у Людвига Больцмана. Больцман был видный физик: именно он изобрел статистическую механику; он также был известен своими лекциями по философии физики, часть из которых опубликовал в 1905 году в книге «Популярные заметки». Витгенштейн читал эту книгу. Он читал и введение в знаменитые «Принципы механики» Генриха Герца (1894). И Больцман, и Герц в широком смысле действовали в рамках кантианской парадигмы, в соответствии с которой наука – это модель, сконструированная человеческим сознанием, она не относится к реальности и не описывает ее, а используется скорее для систематизации эмпирических данных одним из нескольких возможных способов. Как утверждал Герц, когда у нас возникает проблема с тем или иным теоретическим термином, например «сила», нам следует не задаваться вопросом, соответствует ли что-либо в действительности этому термину, а переформулировать нашу научную теорию без его использования. (В философии науки такой подход позднее станет известен как «инструментализм».) Герц писал: «…этим, правда, еще не [будет] решен вопрос по существу, но зато наш ум, не терзаемый больше сомнениями, не будет уже в дальнейшем выдвигать этот, ставший тем самым неправомерным, вопрос»[21]. Витгенштейн наизусть знал пассажи, подобные этому; они будут иметь значение и для его собственной философии.