«Уже в юном возрасте ее комната выглядела воплощением бунта против всего традиционного и совершенно не была похожа на комнату юной девушки, какая долгое время была, например, у меня. Бог знает, где она находила все эти интересные предметы, которыми украшала комнату. Ее переполняли разные идеи, и, самое главное, она умела добиваться, чего хотела, и знала, чего хотела»[6].
В 1905 году Маргарете вышла замуж за американца Джерома Стонборо, и Климту заказали ее свадебный портрет, который стал одной из самых известных его работ.
После трагической смерти Ганса и Рудольфа отношение отца к младшим сыновьям – Паулю и Людвигу – изменилось. Пауль, который был на два года старше Людвига, получил классическое образование. Ему разрешили продолжить карьеру концертирующего пианиста и преподавателя игры на фортепиано. Карьера эта была омрачена трагедией: на войне Пауль потерял правую руку. Однако благодаря силе воли, которая была свойственна и другим членам его семьи, он научился играть одной левой и даже заказывал произведения композиторам – Рихарду Штраусу, Сергею Прокофьеву, Бенджамину Бриттену и особенно Морису Равелю, который написал специально для Пауля знаменитый «Концерт для левой руки» (1932). Вот что рассказывал Людвиг Морису Друри о Пауле в 1935 году:
«[Витгенштейн] сказал, что его брат лучше всех знал музыку. Однажды один его знакомый стал наигрывать по несколько тактов из разных произведений разных композиторов очень разных эпох, и брат смог безошибочно определить авторство и произведение, из которого был взят фрагмент. При этом манера исполнения ему совершенно не нравилась. Однажды, когда брат в очередной раз практиковался в игре на фортепиано, а Витгенштейн находился в соседней комнате, музыка внезапно прервалась и брат ворвался в комнату со словами: “Не могу играть, когда ты дома. Твой скепсис просачивается мне под дверь”»[7].
Самый младший из восьми детей, Людвиг Витгенштейн родился 26 апреля 1889 года. С разницей в несколько дней родились Чарли Чаплин и Адольф Гитлер. Ровесником Витгенштейна был также Мартин Хайдеггер. Людвиг рос болезненным и ранимым ребенком, которому постоянно требовалась защита. До 14 лет он обучался у частных преподавателей. В 1903-м его отправили в Линц поступать в реальное училище. Заведение специализировалось на научно-техническом образовании, большинство учеников в нем были из рабочих семей, поэтому оно считалось классом ниже того, куда отправили учиться Пауля. Впоследствии училище получило определенную известность еще и потому, что здесь с 1900 по 1904 год учился Адольф Гитлер. Таким образом, в течение одного года Витгенштейн и Гитлер находились в одном учебном заведении. Хотя они были ровесниками, Гитлер учился на два класса младше Витгенштейна. Нет никаких свидетельств, что они общались, да и вообще это было маловероятно, так как оба были замкнутыми одиночками, однако они вполне могли знать друг друга. Гитлер писал в Mein Kampf, что в училище был один еврейский мальчик, которому он не слишком доверял и о котором был невысокого мнения. Один автор предположил, ссылаясь на этот пассаж, что упомянутый Гитлером мальчик – это и есть Витгенштейн и что их можно увидеть вместе на групповой школьной фотографии[8]. Более того, якобы на антисемитизм Гитлера повлияло нелепое поведение его однокашника Витгенштейна. Первое утверждение просто неверно (мальчик на фотографии – не Витгенштейн), второе – абсолютно неубедительный домысел. Если уж искать корни гитлеровской идеологии в училище, то скорее их можно найти в том, чему учил Гитлера преподаватель истории Леопольд Пётш, в частности что традиционный австро-венгерский имперский патриотизм устарел и что вместо него следует вставать под знамена нарождающегося пангерманского национализма[9]. Гитлеровский антисемитизм зародился не в Линце, а скорее в Вене, где австро-германская ксенофобия и особенно неприязнь к евреям были обыденностью, особенно в период долгого правления мэра-популиста Карла Люгера (1897–1910), которым восхищался Гитлер[10].
Маленький Людвиг Витгенштейн на лошадке. 1891
Из-за элитарного происхождения и скрытного характера Людвигу было сложно привыкнуть к новой среде. Позднее он охарактеризует три года, проведенные в училище, как горький опыт, который мог вылиться в тотальное одиночество и отчуждение, если бы Людвиг не подружился с сыном людей, в семье которых он жил во время учебы. Один из бывших одноклассников Людвига потом рассказывал Эрмине, что для них он был «как будто из другой вселенной. Манера общаться сильно отличалась от привычной им, например, он обращался к однокашникам на “вы”… что создавало между ними барьер». Он читал другие книги и казался более зрелым и серьезным. «Самое главное – он был на редкость чувствителен, и могу представить, что и ему самому однокашники казались пришельцами из другого – ужасного – мира!»[11] Они платили ему издевательскими стишками-нескладушками типа «Витгенштейн, Витгенштейн, вали-ка ты по ветру в свою витиеватую Вену»[12]. Учился Витгенштейн средне. Хорошие отметки он получал только по английскому и по поведению, а также по религии – здесь он имел высший балл. По иронии судьбы именно в эти годы Витгенштейн, в частности благодаря общению с Маргарете, отошел от своих детски наивных религиозных взглядов. Тем не менее с философской точки зрения религиозные вопросы будут интересовать его всю жизнь, пусть даже и редко.
Одна из причин, почему Людвига отправили именно в это училище, заключалась в том, что, в отличие от старших братьев, он не бунтовал против отца, хотя как раз ему это скорее сошло бы с рук. Вероятно, Людвиг сильно переживал из-за того, как он выглядит в глазах других, и поэтому хотел всем угодить. По крайней мере, именно так он значительно позднее напишет о себе в исповеди, которую адресует родне:
«Насколько себя помню, я был нежным ребенком, но одновременно слабохарактерным. Я очень рано понял, насколько сильнее характер у брата Пауля. Он как-то слегка приболел и уже шел на поправку; когда его спросили, хочет ли он уже встать или будет еще валяться в кровати, он спокойно сказал, что еще бы повалялся. Будь я на его месте, я бы соврал (что хочу уже вставать), потому что боялся, что обо мне плохо подумают»[13].
В этой характеристике, данной Витгенштейном самому себе, наверняка есть доля правды. Следует, однако, учитывать, что эти слова принадлежат безжалостному обвинителю, который, подобно Блаженному Августину в его «Исповеди», изощрялся в самобичевании и бесконечно страдал из-за собственных реальных и мнимых грехов. Такую чрезмерную озабоченность собственным моральным обликом можно объяснить отчасти наследственностью, если вспомнить, какие душевные муки испытывали его братья Ганс и Рудольф, а отчасти чувством долга, свойственным семье Витгенштейнов. Не всякое моральное качество передается по наследству, поэтому такие выдающиеся личности, как Августин или Витгенштейн, составляют отдельную категорию: они не только воплощают в себе типичные нравственные проблемы, но и расширяют представление о человеческой морали, предлагают новые способы ее понимания.
Важно, однако, то, что формирование внутреннего мира Людвига во многом было обусловлено его воспитанием. В рамках австро-германского образования, полученного всей его семьей, Витгенштейн воспитывался на канонических образцах классической немецкой литературы, то есть на Гёте, Шиллере, Лессинге, Мёрике – авторах, которыми он будет восхищаться всю свою жизнь. Еще он очень любил афоризмы Лихтенберга, которого цитировал в дневниках, а также Шопенгауэра и Готфрида Келлера. Его литературные пристрастия можно назвать консервативными. Он знал творчество писателей и поэтов XIX века, в частности Иоганна Нестроя, Грильпарцера и Николауса Ленау, и – во многом благодаря влиянию Маргарете – был знаком с прогрессивными идеями Фрейда, а также с едкой и стилистически безупречной критикой морального, интеллектуального и языкового упадка, с которой выступал Карл Краус. Однако Людвиг никогда не испытывал больших симпатий к авторам своего поколения. Самые современные писатели, которых он любил, – это Толстой, Достоевский, Кьеркегор и Ницше. О Кафке он говорил, что это был некто, кто «с огромным трудом заставлял себя не писать о собственных терзаниях»[14]. Витгенштейн, конечно, читал Томаса Манна, Райнера Марию Рильке и Георга Тракля и признавал гениальность их творчества там, где ее чувствовал (например, у Тракля), но ни один из них не стал его любимым автором.
