Снята реплика у Егора Ивановича в сцене «Дубинушка».

Снята реплика в перерыве суда…

Снят текст у Матери о чиновниках.

Заменен текст из «Чудаков».

Снято слово «сволочь» у Павла.

Уточнен мотив ареста Рыбина и похорон Егора Ивановича.

Изменено поведение представителей жандармерии, они теперь выглядят злее.

Проделана большая работа с актером Бортником над заключительным монологом так, чтобы он прозвучал в полную [силу].

Вымаран текст жандармского генерала….

Вставлен текст Андрею Находке в сцене маевки^[685].

Один из эпизодов спектакля по стихам А. Вознесенского «Берегите ваши лица» должен был называться «Гетто в озере». В его основу было положено стихотворение «Зов озера», о гетто, затопленном под Львовом. Стихотворение Вознесенского имеет посвящение: «Памяти жертв фашизма (Певзнер 1903, Сергеев 1934, Лебедев 1916, Бирман 1938, Бирман 1941, Дробот 1907…)».

3 февраля 1970 г. на совещании в Управлении культуры, посвященном обсуждению спектакля по стихам А. Вознесенского «Берегите ваши лица», в числе требований к авторам были и такие: название эпизода «Гетто в озере» заменить на «Лагерь в озере», еврейские фамилии в посвящении — убрать.

А. Вознесенский и Ю. Любимов пробовали сопротивляться и все же вынуждены были и название изменить, и фамилии снять. Так вместо «Бирман» в спектакле появился «Бойко»^[686].

Однако подобные изменения далеко не всегда улучшали ситуацию. У чиновников возникали новые претензии. Так происходило, например, во время напряженного обсуждения спектакля «Послушайте!» в Управлении культуры 17 мая 1967 года.

Казалось бы, первое же выступление Янсонса было очень благоприятно для театра. Янсонс подробно говорил о том, насколько ответственно подошел театр к выполнению всех замечаний Управления:

«Янсонс. Сегодня мы уже вторично обсуждаем спектакль „Послушайте!“. Первый раз его обсуждали более месяца назад. Тогда почти все присутствующие отметили, что спектакль, поставленный Юрием Петровичем Любимовым, бесспорно интересное явление на нашем, в общем-то, не очень интересном театральном фоне. Был высказан целый ряд пожеланий и предложений, часть которых должна была идти на улучшение этого спектакля.

Мы должны отметить, что театр и Ю. П. Любимов, в первую очередь, очень требовательно и принципиально подошли к предложениям, высказанным при обсуждении, и уже на следующий день после обсуждения Юрий Петрович пришел сюда и сообщил о мерах, которые он собирается предпринять… Поэтому для товарищей, которые не в курсе дела ‹…›, я назову основные принципиальные вещи, которые сделал театр… Полностью включена 8-я глава поэмы „Хорошо“, о субботниках в теме революции, включен целый ряд кусков из автобиографии Маяковского „Я сам“, о его революционном прошлом, включены полностью стихи о Кузнецкстрое („Рассказ Хренова“), снят целый ряд моментов, о которых говорили, что это идет на излишнее, ненужное будирование публики. ‹…›

Все это говорит о том, что театр весьма принципиален, весьма внимательно работает …над предложениями, которые выдвигает руководство, принимая то, что считает необходимым для улучшения спектакля, но отметая то, что вызвано соображениями иногда частного порядка, иногда вкусами людей, высказавших эти предложения».

Итак, мы видим, что даже выборочное следование предписаниям чиновников, по мнению Янсонса, было скорее плюсом — ведь театр серьезно относился к внесенным изменениям, а значит, он не мог безоговорочно принять все замечания. Янсонс полагал, что проделанная театром работа достойна награды. «На сегодняшнем обсуждении мы должны окончательно решить судьбу этого спектакля, — говорил он. — Дальше задерживаться мы не имеем морального права».

Однако дальнейший ход обсуждения показал, что большинство считало иначе. Между двумя сторонами разгорелся конфликт:

«3. Славина. Я вчера встретила т. Шкодина … и вы сказали, что все в порядке. ‹…› Мы очень много работали и опять изменения. Мы пошли навстречу вам. Так можно до бесконечности искать детали. Поверьте нам! Зачем думать, что мы сделали не тот спектакль? ‹…› Сколько же можно исправлять и дополнять? Мы ведь тоже люди! …мы заикаемся, когда выходим на сцену. Вы сами сказали, что все в порядке.

Тов. Любимов. Что ты просишь, как нищая?

Тов. Шкодин. Не очень приятно возвращаться к одному и тому же. ‹…› Дело не в тех людях, которые не хотят принять спектакль… Дело в том, что театр не хочет принять те замечания, которые делаются для улучшения спектакля.

Цель должна быть одна — создать настоящий, поэтически яркий советский спектакль, чтобы в полный голос звучала такая фигура, как Маяковский. ‹…›

Тов. Любимов. Вы, Михаил Сергеевич, так рассуждаете. Почему Вы не прислушиваетесь ни к одному высказыванию^[687] крупнейших советских деятелей культуры? Вы не старый человек. Вы проходите мимо всех речей признанных авторитетов — Шкловский, Чухрай, Лев Кассиль. Все эти Ваши высказывания меня чрезвычайно угнетают и убивают за все эти три года, в течение которых я руководил театром. Не проходило ни одного спектакля, чтобы ваше Министерство культуры РСФСР все время тенденциозно не било в один бок наш театр. У нас есть документальные факты по каждому спектаклю. Мы прислушиваемся, …мы изменили уже массу вещей…, но …вы с нами не считаетесь и нам не доверяете. ‹…› Нужно поддержать что-то в молодом организме, это молодой театр, молодые люди, которые только 3 года на сцене. Ни одного спектакля не проходит без тысячи дебатов, и театр доделывает, переделывает, убирает, вставляет. Но вы никогда не прислушиваетесь к тому, что вокруг говорят. Почему вы считаете, что Вы всегда правы? Причем вы берете на себя необыкновенную смелость говорить от имени всего советского народа, от имени партии и всех советских зрителей. Вы говорите, что нужно так. А почему у вас нет никогда сомнений, почему Вы не думаете, что, может быть, в чем-то Вы не правы? Неужели вы не поняли, что Ваш представитель с так называемыми аргументами разбит Шкловским и Кирсановым, так, что нам было неудобно, что это было на таком низком уровне, без понимания поэзии, без понимания ее основ^[688]. Вам это сказали не мы, а высокоуважаемые люди, которые всю свою жизнь отдали этому делу, которых я слушал, разинув рот, потому что это были интересные уникальные выступления. Их нужно записать и затем студентам или школьникам старших классов показывать, что такое поэзия, что такое интеллект человеческий … Вы ушли, когда выступали люди с блестящими интересными речами. А вы — руководитель всех театров РСФСР, к счастью — и.о., исполняющий обязанности. ‹…›

А. Н. Анастасьев^[689]…. Вы [тов. Шкодин] говорите, что театр не прислушался к пожеланиям и не все исправил. Но почему Вы считаете, что все ваши пожелания нужно реализовать?

Почему для театра пожелания Шкловского, Кассиля и др. являются менее обязывающими?

Это объясняется тем, что Вы [тов. Шкодин] выполняете работу по руководству.

Советы всегда хороши, но только как советы, но коль скоро они перерастают в указания — это не годится.

Вы сказали: „мне очень понравилось выступление Кассиля“. Но Лев Кассиль сказал, что он восторженно относится к спектаклю. ‹…›

Давайте, чтобы советы не мешали идти спектаклю. ‹…›

А. А. Антокольский. …здесь возникает тема одиночества^[690].

Тов. Любимов. Реакция зрительного зала сегодня Вас опровергает.

А. А. Антокольский. Ссылка на реакцию зрительного зала возможна, но реакция зала может быть разная. ‹…›

Тов. Любимов. В жизни так может быть.

A. А. Антокольский. Я предпочел бы сейчас вести разговор в форме монолога, а диалог потом, если у Вас будет желание. ‹…› …у большинства, в том числе у предыдущих ораторов, имеются критические замечания, большей частью, по второй половине спектакля.

B. Г. Комиссаржевский. У меня наоборот.

А. А. Антокольский. Я пытаюсь высказать свою точку зрения, а вы пытаетесь мне мешать. Когда вы выступаете, ни один из наших работников не пытается Вам мешать.