Глупо было признаваться, мол, знаешь, смотрю и думаю, уж не моя ли дочь там идет. Может, все-таки она? Мог ошибиться.

Нелла приняла бы это за неудачную шутку.

Лучше не увлекаться сомнительными шутками. Нелла знает, что у Лео — единственная наследница: их общая дочь Анне, хорошая, тихая девочка, рожденная в законном браке, которую отец и мать безумно любят и которая, в свою очередь, любит живую природу, особенно жучков.

Теперь груз тайн Лео в очередной раз потяжелел. Нелла не знает, что у него есть взрослая дочь, но еще меньше ей могло прийти в голову, что у ее мужа имеются две внучки.

Интересно, что бы Нелла предприняла, если бы однажды его тайна всплыла наружу. Этого не должно случиться.

О происхождении своего первенца Эрика никогда никому не заикалась. Это было видно по всему, прежде всего по отношению Вильмута и Хелле к Лео. Даже на смертном одре Эрика не смогла исповедаться. Ее нашли на обочине без сознания. В больнице она никого не узнавала и не произнесла ни одного вразумительного слова.

Как-то перед свадьбой Вильмут за глаза поносил Хелле, мол, крутит с парнями, того и гляди с пути собьется, в подоле принесет дите, возьмет пример с матери.

Вообще-то Вильмут старался быть справедливым и не отделял Хелле от сыновей. Под пьяную руку, правда, забывал благородные принципы равенства, сомнения всплывали и терзали его. Странное дело, но чем дольше они с Эрикой жили, тем более ревнивым он становился. Выпивая по ночам с Лео, Вильмут вспоминал лесных братьев, и, хотя он, случалось, даже пускал по ним слезу, в душе его в то же время начинало что-то вскипать. От его жалости до ярости был всего один шаг. Он размахивал кулаком и ругался, что, если бы он встретил того, кто наделил Эрику ребенком, он бы этой морде показал! Всякий раз Лео приходилось делать над собой усилие, чтобы остудить Вильмута, вразумить его и напомнить, что с мертвыми счеты не сводят. Успокоившись, Вильмут впивался остекленевшими глазами в стену и извиняюще бормотал: ладно, друзья и без того по-глупому сгинули, хорошо, если хоть после кого-то осталась на земле живая искорка. Нечего и мечтать, чтобы прожить свой век, не зная горестей. Добро уже то, что душа в теле осталась, подумать только, какие времена пришлось пережить.

В те серые ночи, когда Лео в компании Вильмута глушил водку, ему всегда становилось жалко связанных с поездкой хлопот и того, что глупо убивает время. Развеяться? Непринужденность и раскованность, о чем он мечтал в городе — ничего подобного. Неужели смена одного отчаяния другим и есть обновление в сегодняшнем понимании?

Конечно, пьяная хандра Вильмута, его взрывы озлобленности и непонятная ревность были просто отвратительны. Чем старше Вильмут становился, тем чаще он приходил от вина в ярость, в прошлом, под хмельком, он, бывало, бренчал на гуслях и болтал чепуху.

Иногда Вильмут представлялся Лео просто мерзким, и все равно его снова неудержимо влекло наведаться к другу. Увидеть мельком Эрику? Она с полночи уходила на ферму и возвращалась поздно вечером.

Зачем он только лез в семью Вильмута? Наслаждаться своим страданием? Копаться в себе?

Ведь он жил в городе пристойной и трезвой жизнью, у него жена и дочь.

Наверное, чего-то в его жизни не хватало.

Теперь Лео очутился в старой усадьбе, под покровительством трех сестер, однако и в солнечном покое этого дома ему не удалось найти удовлетворение. Снова и снова он перебирал свои отношения с Вильмутом, покойной Эрикой, внебрачной дочерью Хелле, а теперь еще и с ее детьми.

Может, Лео в своем сознании просто раздувает мыльный пузырь?

Возможно, правы были те, кто связывал происхождение Хелле со сгинувшими лесными братьями.

Глуша с Вильмутом водку и следя за его озлоблением, Лео всегда со страхом думал, что стойкость друга начала опасно сдавать. Вильмут частенько прикладывался к горькой, надо думать, что не в одиночестве, — чего он там мог наплести при других?

Может, и сам Лео тоже не помнит, что лопочет под пьяную руку.

Сейчас уже, в общем, не боялись говорить о прошлом. Быть может, Вильмут настолько ослаб духом, что однажды возьмет и брякнет где-нибудь за выпивкой, а вы знаете, когда мы в сорок первом взяли с Лео винтовки и подались на виллакуское дальнее пастбище…

Будь проклят этот миг в их жизни!

Сотни раз Лео внушал Вильмуту: есть вещи, о которых до самого смертного часа и пикнуть нельзя.

Не все были такими стойкими, как Эрика.

На следующий год после свадьбы Хелле и ее развода, Эрика присутствовала в качестве свидетельницы на судебном процессе, наделавшем много шуму. Не подтверждалось утешение, что время залечивает все раны.

В августе сорок пятого лесные братья провели наглую вылазку в поселок. Учинили настоящий разбой. На втором этаже магазина убили семью заведующего кооперативной лавкой — сам он, правда, был тяжело ранен, его потом вернули к жизни. Разграбили дочиста магазин, подожгли сельсовет, а уполномоченного милиции, выбежавшего из своей квартиры, просто изрешетили из автомата. Того самого, не знавшего эстонского языка русского парня, который без лишних расспросов подмахивал удостоверяющие личность документы, — не одна подозрительная личность восстанавливалась в правах с его помощью. За добро и раньше платили злом.

Эрика обладала способностью всегда оказываться свидетельницей потрясающих событий.

Вот и на этот раз. Около полуночи она возвращалась через поселок домой с какой-то свадьбы и не думала, что ей придется рассказывать об этом на суде спустя почти четверть столетия. Бандиты знали о свадьбе, воспользовались тем, что туда сошлось полсела. Подходящий момент для вылазки — люди далеко, гуляют где-то на гумне, уши оглохли от музыки, а сами разомлели от самогона.

Эрика тогда была еще девчонкой, только этим и можно было объяснить, что она послушно, ближе к полуночи, поплелась домой. Другая бы со страху бросилась бежать, но Эрика не испугалась, осталась стоять на месте. Пули бояться не умела. Или же стрельба и для нее была обычным явлением.

Сразу после случившегося она могла и не знать, что наблюдала за убийством и поджогом. Когда ее стали расспрашивать, ответила, что было темно и она никого не узнала. Столько-то у нее разума хватило, чтобы никого не называть, иначе и ей бы скоро пришел конец. В тот раз история на том и кончилась. Лесные братья на какое-то время исчезли из окрестностей Медной деревни, даже бункер на болотном острове пустовал. Неизвестно, в каких далеких пущах они прятались во время участившихся облав. Явно старались замести следы, через два месяца снова повторили вылазку, на этот раз напали на магазин в другом поселке и там убили семью заведующего, но это произошло в соседнем уезде, и у властей должно было создаться впечатление, что действует бродячая банда.

Прошло более двадцати лет, когда оставшийся в живых заведующий кооперативной лавкой случайно столкнулся с одним из бандитов. Лесной брат за это время сменил имя и жил среди людей верноподданной жизнью. Но ниточка отыскалась, и старую историю вытащили на свет божий.

Тогда-то Эрика и стала свидетельницей на судебном процессе. Несколько раз ездила в город. Вильмут упоминал об этом в письме к Лео; видать, снова заволновался и почувствовал страх. И у Лео захолонуло под сердцем, но он не стал поджидать Эрику у дверей суда и узнавать, что и как. И без того было ясно, что уж теперь начнут перебирать людей в их краях, изучат жизненный путь каждого человека, при расследовании деталей того налета может всплыть и другое.

В те напряженные дни Лео не хотел попадаться на глаза Эрике; лучше, если она забудет о его существовании, пусть минует смутное время. И все же они нечаянно встретились, чуть было не столкнулись на людной улице, не было возможности увильнуть в сторону. Не было даже кепки на голове, чтобы приподнять и вежливо прошагать дальше. И без того было неловко, что Лео никогда не приглашал Вильмута и Эрику к себе переночевать, хотя сам жил у них иногда по неделям. Нелла, понятно, не терпела Вильмута. Глупейшего положения Лео не мог себе и представить: он спит возле Неллы, а в другой комнате, за тонкой панельной стенкой, лежит Эрика. Если уж сойти с ума, то именно в таком случае.