Эта в какой-то мере неуклюжая женщина притягивала Лео своей скрытой, сохранившейся с девичьей поры силой. Со временем, начитавшись кое-чего и помимо специальной литературы, Лео пытался объяснить себе, что при виде Эрики в нем оживают животные инстинкты, они таятся в каждом мужчине, грубое обладание прельщает мужчин больше, чем завлекание изнеженных и капризных женщин. Неженки не способны на сильные страсти, они бесконечно плачутся и лепечут о каких-то пустяках, то и дело льют слезы и стараются изо всех сил походить на фарфоровых куколок.

В молодости Эрика сумела потрясти Лео, и он не желал вытравлять из памяти тот миг, хотя все сопутствующее и было достаточно грязно и отвратительно. Как бы время ни трепало Эрику, как бы ни черствел сам Лео, все же их соединяла прозрачная стеклянная нить, которая даже от дыхания болезненно звенела.

Находясь у Вильмута, он готов был до утра пить с другом, пока тот, пьяный и вконец разбитый, не повалится рядом с женой, не в состоянии и рукой пошевельнуть.

Отвращение, смешанное со сладко журчащей усталостью. Иногда он трезво и сурово спрашивал себя: почему Эрика должна еще пребывать на свете? От нее следовало держаться подальше. Но он чувствовал, что потрепанная временем Эрика в душе остается прежней. Лео не сомневался, что в какой-то непроглядной глубине Эрика сохраняет их общее воспоминание, и это не было мертвой залежью.

И вдруг все кончилось.

Эрика угодила на неосвещенной проселочной дороге под грузовик.

Вильмут через день ездил на поезде в районную больницу навещать жену. Она так и не пришла в сознание. Каждый раз при возвращении, дожидаясь обратного поезда, Вильмут пил в вокзальном буфете, там же, в станционном кабаке, на краю грязного столика, он всегда писал Лео письмо. Он царапал свои скудные строки на случайной бумаге, каракули выдавали, что Вильмут вдрызг пьян. На письмах отсутствовал адрес отправителя, даже имени своего Вильмут избегал, заканчивал одними и теми же словами: твой несчастный друг.

Вильмут детально извещал о состоянии Эрики. С содроганием Лео читал о том, что Эрике можно орать на ухо, но она и не шелохнется; Эрику разбил паралич, глаза пустые, никого не признает. В следующий раз отчаявшийся Вильмут известил, что, представь себе, моя крепкая баба ходит под себя, как беспомощный ребенок. Как же это возможно, чтобы человек так вдруг потерял всю свою силу. Даже телом своим не способен владеть.

С ужасом открывал Лео письма Вильмута. Легче было бы, не вскрывая конверта, сжигать их. Но он не смел этого делать, хотя бы в мыслях он должен был до конца идти с Эрикой.

С каждым днем надежды Вильмута на выздоровление Эрики убывали. Ей подают питание в вену и держат на кислородной подушке, выводил свои каракули Вильмут. Два дня почтовый ящик Лео пустовал, затем пришла телеграмма.

После похорон Вильмут отозвал Лео в сторону, дольше он не мог хранить при себе этого: с момента несчастного случая у Эрики функционировало только сердце, память отшибло сразу. Врач-анатом сказал, что мозг у Эрики был весь желтый.

В то время Лео беспокоило душевное здоровье друга. Могла сказаться наследственность, его сестру Эвелину считали чокнутой. Вильмута, видимо, мучили кошмары, он то и дело повторял: желтый мозг. И пил беспробудно. Раза два Лео был у директора предприятия, где работал Вильмут. С превеликим трудом им удалось устроить его лечиться от алкоголя. Через два дня Вильмут вернулся домой, снова поставил бутылку на стол и соврал, что его место в больнице заняли высокие господа.

Смерть Эрики явилась ударом не только для Вильмута и его детей, Лео тоже был надолго выбит из колеи. То и дело он просыпался по ночам, пробирался в ванную и вел там себя совсем уж по-идиотски. Стоял как столб перед умывальной раковиной, уставившись в зеркало, корчил рожи, самому себе казался гадким и старым, жадно втягивал сигаретный дым, так что щеки вваливались, всякий раз, стряхнув пепел в раковину, тут не смывал его водой, разминал в пальцах окурок с фильтром и тоже спускал его в канализацию.

Однажды он увидел в зеркале рядом с собой еще одно бледное лицо, собирался было вскрикнуть, но сжал губы — на него смотрели бесконечно усталые глаза Эрики.

На самом деле за спиной стояла Нелла.

— Ты болен? — в тревоге спросила жена.

— С чего ты взяла? — удивился Лео.

— Весь дрожишь?

— Да?

— Я тебя испугала? — участливо спросила Нелла.

— Да, — согласился он.

— Если захотелось курить, посиди лучше на кухне, не к чему стоять в ванной.

— Я не хотел никому мешать.

— А кому бы ты помешал ночью на кухне? — удивилась Нелла.

Без долгих расспросов она увела его на кухню, усадила возле теплого радиатора, вскипятила на газовой плитке чай, заставила выпить две рюмки коньяку и просидела с мужем до тех пор, пока его не одолела зевота.

Хорошо, что Нелла умела подавлять любопытство и, невзирая на долгую совместную жизнь, мирилась со скудными сведениями о прошлом Лео, — все-то они уместились бы в графах анкеты.

Они поженились уже в зрелом возрасте, когда люди бывают достаточно умудренными, чтобы опасаться деталей, относящихся к прошлому. Им нравилось воображать, что они начинают совместную жизнь с нуля. К чему еще прошлое? И без того им было трудно приспособиться друг к другу.

9

Обросшие густым мхом камни создавали обманчивое впечатление. Легкие зеленые шары — равномерно округлые, ни впадин, ни выступов. Время долго, может, сто или даже двести лет крепко вдавливало их в низкую, без раствора сложенную ограду кладбища, которую, пожалуй, нелегко было бы сломать.

Поблизости отсюда, там, где поворачивала кладбищенская стена, когда-то сверкнула на миг слава Лео. Мог ли он мальчишкой подумать, что вообще один только раз, да и то на короткий срок, его имя окажется у всех на устах. Одноклассники с завистью повторяли: ну и повезло же Лео.

История началась довольно буднично. В который уже раз их молодая лошадь перемахнула через изгородь и убежала. Лео получил строгий наказ: садись на велосипед и ищи. До заката гонял он по окрестным дорогам. Лошади нигде не было. Решил: найти во что бы то ни стало. Не оберешься попреков, если вернешься без коня. Лео все больше удалялся от дома, вытягивал шею, звал; то и дело оставлял велосипед на откосе канавы, брел по высокой траве — вдруг лошадь прячется именно за теми кустами. Целую ночь накручивал педали, немного отдохнув, брел по чужим пастбищам, снова садился на велосипед. Короткая летняя ночь быстро минула, к восходу солнца Лео подъехал к кладбищу. Усталость будто рукой сняло, когда он неподалеку от заросшей мхом ограды, на обочине дороги, увидел ярко-красный шар, казалось, это из-за леса выкатилось солнце. У Лео захватило дух, осторожно, стараясь не шуметь, опустил он на землю велосипед и на цыпочках подкрался к находке. Он нашел выпущенный в небо при открытии Берлинской олимпиады воздушный шар, с черной свастикой и разными надписями.

В тот же день они вместе с ребятами написали в уездную газету заметку. Слух быстро разошелся, и повалили окрестные люди, чтобы глянуть на диковинку. Даже школьные учителя не посчитали за труд прийти через поле к дому Лео, чтобы глянуть на такую редкость. Пастор и тот пожелал стать свидетелем происшествия. Они с ребятами отправились к церкви. Лео с шаром в руках. Пока герой дня находился у пастора, другие дожидались за дверью.

Из газеты пришел ответ: они уже писали о подобной находке, мол, благодарствуем.

Вскоре шар обмяк, Лео пытался было надуть его, но красная оболочка лопнула. Лавры Лео увяли.

Сестры решили не идти в обход, ворота кладбища находились далеко от того места, где остановилась машина, они легко перешагнули через низкую ограду, здесь и до этого приминали ногами мох. За каменной оградой, в траве, на длинных стебельках покачивались лиловые колокольчики. Лео направился вслед за сестрами по тропке, которая вела к аллее, обсаженной вековыми деревьями, — за ушедшие годы строй старых лиственниц поредел. Всегда без единой травинки, твердая как камень дорога была окаймлена нарезанным дерном.