Перед дверью Митя нерешительно остановился.

— Боишься? — спросила я.

— Вот еще!

Он открыл дверь, я посветила внутрь. Никого. Когда Митя наливал водку в стакан, у него так дрожали руки, что половина «огненной жидкости» разлилась.

— Эй! — возмутился кто-то из темного угла. — Вы что, баню водкой решили вымыть?

Митя так вздрогнул, что выронил стакан. И он полетел в тот самый угол, из которого шел глухой голос. В тот же момент оттуда метнулось что-то темное. Стакан почти у пола остановился, поднялся выше, водка из него исчезла.

— Благодарствуйте! — ухнуло вдруг над моим ухом. — Неплохо было бы закусить после такой выпивки.

Я держала в руках краюху хлеба, и тут же почувствовала, как она стала вырываться у меня из рук. Я невольно выпустила кусок. Он не упал, а поплыл вверх и стал быстро, на глазах исчезать.

Я невольно попятилась, спрашивая:

— Что ж ты, Сыч, не покажешься? Али застеснялся?

Послышалось громкое сопение, после чего Банник проговорил невнятно:

— Ты, это, прости меня! Забылся я малость!.. А за хлеб-соль — спасибо!

Тут я обнаружила, что Мити уже нет за моей спиной. Опрометью выскочив из бани, я наткнулась на него, посмотрела в лицо и не узнала. Он стоял белый, словно мел, и шевелил губами, не в силах сказать. Лишь показывая пальцем куда-то за ограду. Оттуда лезло что-то огромное, ноздреватое, источающее тьму и ужас…

Точно парализованная, я не могла сдвинуться с места, глядя на надвигающуюся на нас массу.

В последний момент во мне проснулось чувство самосохранения. Я с трудом оторвала ноги от земли и, точно во сне, медленно побежала. Но масса двигалась быстрее. Она уже накрыла Митю и настигла меня, ловя за пятки липкой ледяной присоской…

Вдруг все разом пропало. Точно и вправду приснилось. А в хлев метнулся кто-то, отдаленно напоминающий большую лохматую собаку.

Митя с трудом поднялся и принялся вяло отряхиваться.

Уже не таясь, я пошла прямо в темноту сарая.

— Спасибо!

— Не за что! — пролаял кто-то ответ.

— Кто ты?

Некоторое время мой невидимый собеседник молчал, потом я услышала:

— Дворовый я.

— А имя-то есть?

— Хврося Ехвимом меня кликала…

— Ну и мы так же будем. Еще раз спасибо, Ефимушка.

— Не за что! — повторил он. — Это моя служба — двор от всякой нечисти охранять.

На следующее утро Нелька не могла нас добудиться:

— Вставайте, сони! Солнце на дворе! Погода великолепная! Жизнь прекрасна и удивительна!

Но я только перевернулась на другой бок, сладко смежив веки и беззлобно подумав: «Если она еще раз толкнет меня, я ее задушу!»

Тут же появилась и другая мысль: «Как хорошо, что она не знает о том, что произошло этой ночью! Может быть веселой и радостной… Ну и пусть! Пусть радуется, потому что должно быть хоть что-то хорошее на этом свете, и даже в нашем ненормальном мире, изменяющемся день ото дня все быстрее и быстрее!..»

А в это время во дворе стояла недоумевающая Нелька и с сомнением и недоверием смотрела на новый забор из свежевыструганных досок, который высокой стеной опоясывал ее дом и двор с огородом…

В этот день пробуждение мое было страшным…

Накануне вечером я наслаждалась интеллигентным обществом на дне рождении моего любимого начальника — Паравайдина Алексея Александровича. За столом произносилось много тостов, соответственно, было выпито (мною) столько же бокалов шампанского. Коварное вино! Кто пил, согласится со мной… Так вот, легла спать я с больной головой, а под утро увидела страшный сон. Будто я — Леонардо Ди Каприо (в молодости). И уже не на «Титанике», а в океане. Мне холодно. Страшно. Я тону…

Открыв глаза, я поразилась. Сон продолжался! Я действительно тонула — в собственной постели! Вернее, в бассейне размером с кровать — полтора на два. «Черт! Снова — Изменение!» — выругалась я и стала выбираться из ледяной купели. Тело посинело и покрылось мурашками. С трудом стянув холодную липкость (ею стала моя длинная ночная рубашка), я с отчаянием огляделась по сторонам. Шкаф по виду напоминал большую устрицу, поставленную на «попа». Открыв створки раковины, я быстро отскочила. Из «шкафа» поползли мои вещи: что-то розовое и губчатое, синее и ноздреватое, белое — в горошек, зеленое — в полосочку и так далее.

«Где же полотенце?» — простонала я, лихорадочно ловя беглецов. И только на ощупь поняла — мне нужно розовое и губчатое. Оно быстро впитало ледяную влагу с моего озябшего тела.

«Теперь — в другой шкаф!» — рискнула я. Наученная горьким опытом, я осторожно приоткрыла сначала одну створку. Ничего не произошло. Расхрабрившись, потянула вторую… Деревянные каракатицы шмыгнули наружу, волоча за собой мою одежду.

«Стоять!!! — рявкнула я. — Но пасаран!» — и попыталась захлопнуть створки. Не тут-то было! Одна каракатица встала в распорку — и двери заклинило. Ни туда, ни сюда!

«Ах, так?!! — взревела я и пнула ногой дверь. — Ну и черт с вами! Не пойду на работу!» Я бросилась в кресло, которое стало гроздью больших пушистых шаров приятного малинового цвета. Они обволокли мое озябшее тело мягким, точно бархат, ворсом, и уже через пять минут мне стало тепло и так хорошо, что действительно расхотелось идти куда бы то ни было. Настроение немного улучшилось.

«Чего это я испугалась? Своих собственных вешалок? А ну-ка!..» — и я принялась гоняться за ними по всей квартире. Через пятнадцать минут я не только переловила беглянок, но и оделась. Брючный костюм, правда, стал какого-то невероятного цвета и с множеством кармашков (даже в самых несуразных местах!). Но, по крайней мере, фасон остался тем же самым. Может быть, потому что он был моим любимым костюмом?

Телефон (слава Анарху Великому!) угадывался. Из толстенного зелено-коричневого стебля высовывался лимонный шарик с банальным циферблатом и прозрачными рычажками-ушками. Я по инерции набрала номер Нельки, но тут же перед глазами встал стол начальника с белым листком заявления. Подруга взяла неделю без содержания заработной платы и укатила в деревню к Хване. Длинные гудки в трубке напомнили мне об этом.

На всякий пожарный я позвонила Димову. Он почти сразу откликнулся:

— Алло?

— Митенька, привет, извини, не разбудила? Нелька не звонила? — выпалила я.

— Не-а, — раздался совсем не сонный голос, — ни слуху, ни духу! Последний раз, когда я с ней разговаривал, она сказала, что влюбилась. Толком не понял в кого. Что-то у него там с архивами связано… У мужика — куча денег. Он влюбился в нее по уши! И хочет, чтобы его будущая жена не работала. Они будут жить в бабушкином доме за городом…

— Поня-а-атно!.. — протянула я разочарованно. Но тут же испугалась, что Митя бросит трубку. — Как тебе новое Изменение? Что-то уж слишком в этот раз! — было жутко неудобно просить его подвезти меня до работы, но на поиск транспорта ушло бы еще полчаса, так что выбирать не из чего. — Слушай, просьба есть…

— Да, плохое Изменение! — ответил он и тут же предложил (словно мысли мои прочитал!): — Хочешь, я подвезу тебя? Машина — в полном порядке! Только выходил проверить… Ну, по крайней мере, внутри. А внешне…

Я вздохнула с облегчением. Не первый раз Димов выручал меня. Да, он был иногда занудой, с женщинами обращался, как с парнями — на равных. Но именно это нас с Нелькой в нем и устраивало. Мужчин мы искали других. Чтобы как в кино…

Когда ехали вверх по Володарской, улицу снова перекорежило Изменение.

— Ничего себе! — охнул Митя, резко затормозив. Машина впереди резко увеличилась в размерах. Хорошо, что у моего друга отменная реакция!

Позади нас загудели, заверещали, закаркали клаксоны других машин. И Димов потихоньку тронул своего «пауко-тарантула» (хотя он уже, наверное, успел измениться) с места.

— Два Изменения за сутки! — покачал он головой и поправил очки, сползшие на самый кончик носа. — Плохо!..