Он столкнулся с пожилой женщиной, ему показалось, что она позвала его по имени. Женщина обернулась, и он узнал сильно постаревшую Акубу.
— Это вы, — сказала Акуба. — Я вас узнала. Вы к кому?
— К Вете, — сказал Марк.
— А я к Сереженьке и к Левушке… Их взяли… в один день…
Она что-то пробормотала.
— Простите, — сказал Марк.
— Это не вам, — сказала Акуба, — это стихи… Меня просили сочинить стихи…
Акуба шла, бормоча и пошатываясь.
* * *
…Часы в полутемном кабинете пробили один раз. В Кремле начиналась долгая ночь.
Коба неслышно мерял шагами кабинет, раскуривал трубку. Берия замер в углу, настороженно блестели стеклышки пенсне.
Ночь начиналась хорошо. Коба успел просмотреть и пометил птичками расстрельный список. Перелистал записи телефонных разговоров членов политбюро.
— Что еще, Лаврентий? Что сообщают товарищи на местах?
Берия затараторил:
— Ничего особенного. Все по плану, товарищ Сталин.
— И все же…
— Да вот в Тбилиси произошел прискорбный случай…
Коба присел на стул. Все, что происходило на Кавказе, вызывало у него особый интерес.
— Что именно?
— Наши люди взяли старого меньшевика… Георгия Дадашева…
Коба прищурился. Постарался вспомнить, где он слышал это имя.
— И что же?
— На допросе меньшевик повел себя агрессивно. Кричал на следователя. Вспоминал экс седьмого года. Называл вас, товарищ Сталин.
Экс седьмого года… Что-то щелкнуло у Кобы в голове. Словно карточка в детской головоломке упала на нужное место.
— Пришлось усмирить?
— Пришлось усмирить, товарищ Сталин.
— Что с ним сейчас?
— Умер. Обширный инфаркт.
Сталин затянулся трубкой.
— Что со следователями?
— Меры приняты, товарищ Сталин.
Коба грыз чубук трубки желтыми зубами.
— У меньшевика на счету наши деньги. Узнали подробности? Номера счетов, реквизиты?
Берия поежился.
— Не успели, товарищ Сталин. Он умер…
— Искали дома?
— Дома реквизитов нет…
— Плохо, Лаврентий, плохо…
— Не беспокойтесь, товарищ Сталин. Деньги не уйдут. У нас все на контроле.
— Деньги нужны сейчас, Лаврентий.
Коба достал трубку изо рта. Потряс пальцем в ухе.
— У этого меньшевика есть родственник в Москве. Военный…
— Так точно, товарищ Сталин. Мухранский. Бывший князь (Берия произнес «кыняз»).
— Где он сейчас?
— Два дня назад застрелился у себя в кабинете.
Коба матерно выругался.
— Ушел от ответственности, подлец…
Он опять встал и прошелся по кабинету.
— Прав, тысячу раз был прав Ленин, когда называл представителей нетрудовой интеллигенции говном…
— Именно так, — поспешил согласиться Берия.
Коба остановился. Провел рукой по лбу.
— Тогда у них в доме была девочка… Красивая девочка…
Берия раскрыл лежавшую у него на коленях папку и стал копаться в бумагах. Коба медленно цедил:
— Я кажется даже вспомню, как ее зовут, Вера… Варя…
Берия нашел нужную бумагу.
— Ее зовут Елизавета Дадашева.
— Где она сейчас?
В Лентюрьме НКВД. Проходит как член зиновьевского подполья. Диверсии и шпионаж.
— Реквизиты искали?
— Дома у Дадашевой реквизитов нет…
— Как идет дело?
— Дело в производстве, товарищ Сталин.
— Позвоните в Ленинград. Приостановите производство. Мне надо ее видеть.
Берия схватил трубку одного из телефонов и затараторил по-мегрельски. Через минуту он повернулся к Кобе.
— Дадашева оформлена несколько часов назад.
Коба опять матюгнулся.
— Торопитесь, Лаврентий. Вечно вы куда-то торопитесь…
Берия быстро заговорил:
— Выполняем ваши указания, товарищ Сталин. Чекистские кадры засорены. В нескольких областях мы опоздали на два-три года. Приходится наверстывать…
Кобу стал раздражать мегрельский акцент Берии. Хвастается, что закончил два института, а нормально по-русски говорить не умеет.
— Много говоришь, Лаврентий. Очень много. Знаешь, когда тебя будут расстреливать, тебе заткнут рот…
Коба забыл нужное слово… клямкой… кляпкой…
Берия вздрогнул и вытянулся на стуле.
Коба рассмеялся:
— Шучу, Лаврентий. Шучу…
* * *
— Дадашева, на выход!
Лязг отпираемых дверей.
— Румянцева, на выход! Рубинштейн, на выход!
Легкие шаги и стук кованых сапожищ.
На выход! На выход!
По всей тюрьме лязг дверей и стук сапог.
Теперь уже не страшно. Она где-то очень далеко. Смотрит сверху, как вспыхивают и гаснут огоньки.
Последняя дверь. Стол с зеленым сукном. За столом трое военных и ворохи бумаг. В центре — высокий с бритым блестящим черепом, справа и слева от него люди с неподвижными лицами. Вета поворачивает голову и видит еще одного. Это Поликарпов, комендант. Он стоит в глубине у самой стены.
Военный с блестящим черепом читает бумагу.
— Следствием полностью установлено…
Вета смотрит на людей за столом и видит над ними ореол смерти. Они все умрут, очень скоро. Их всех убьют, и прах их разлетится по холодным полям…
— Вина полностью доказана…
Поликарпов их всех переживет… Умрет жалким беззубым стариком на койке в доме для престарелых…
— Приговорена комиссией НКВД к ВМН…
— Что значит ВМН? Высшая мера…
— Приговор окончательный…
— И это все?
— Обжалованию не подлежит…
— И это все?
— Подойдите и распишитесь.
— Какое сегодня число?
— 28 июня…
… Белая ночь…
Дадашева, вперед! К стенке! Станьте на колени!
— Господи, прости и помилуй!
— Я сказал на колени! Ниже голову!
Опилки пахнут кровью и мочой.
— Господи, спаси и защити Тату!
— Гос…
… На основании предписания начальника УНКВД ЛО комиссара Госбезопасности 3-го ранга Литвина приговор приведен в исполнение. Осужденный расстрелян.
Комендант УНКВД
cm. лейтенант Поликарпов…
* * *
…Солнечным апрельским утром 1946 года Витя Голанд ступил на швейцарскую землю. Он сошел по трапу двухмоторного пассажирского Дугласа на аэродроме Клотен-Цюрих и остановился в изумлении. Вокруг возвышались зеленые горы с белоснежными вершинами. Лицо овевал теплый ветер. За Голандом ровным строем выстроилась вся советская делегация: киношники из Москвы, Ленинграда и Грузии. Оторопело смотрели по сторонам. Кутались в куцые советские плащи.
— Ну что, ребята, кажется, добрались!
Подъехал автобус. Выскочили загорелые швейцарские кинематографисты в пестрых куртках.
— Добро пожаловать в Цюрих!
Дальше все замелькало, как в калейдоскопе. Пятизвездочный отель «Сенатор». Легкий ленч с вином в гостиничном ресторане. Рядом с Голандом сел Шалва Кетовани из Тбилиси. Спросил у Голанда:
— Можно я скажу тост?
— Валяй, — сказал Голанд, — только недолго.
Кетовани уложился в полчаса. Швейцарцы мало что поняли, но дружно захлопали.
Делегации устроили экскурсию по городу — провезли на пароходике по озеру, показали Гроссмюнстер и собор Святого Петра. Вечером они снимали весенний праздник зекселаутен — проводы зимы. Члены городских гильдий в средневековых одеждах шли торжественным маршем по узким улицам — на Ратушную площадь. Там был большой костер, на котором горело чучело зимы.
Советские люди с удивлением разглядывали непонятный им мир, где не было войн и революций, где жили спокойной и неторопливой жизнью сытые и очень довольные собой люди.
На следующее утро Голанд встал рано. Быстро побрился, спустился на лифте в холл. Подошел к дежурному, показал ему карточку. В детстве Голанд учил немецкий, но разговорную речь понимал плохо. Дежурный взял со стойки карту, поставил точки. Здесь сядете на трамвай, поедете сюда, выйдете на пятой остановке. Голанд вскочил в голубой вагончик, протянул купюру седоусому кондуктору. Прижался лицом к стеклу, считал остановки.
