— Хорошо, Лева. Я тебе верю. Я сделаю, как ты сказал…
Опять блондин. Быстро пишет на бумаге. Скрипит перо.
— С иностранцами установила связь еще в меньшевистской Грузии… Была завербована агентами французской и английской разведок… По приезде в Ленинград вышла на связь с германским шпионом Фредериксом… Стала активным участником троцкистско-зиновьевской группы в институте истории искусств… По заданию Фредерикса вступала в половую близость с инженерными работниками Балтийского завода… Их имен я не помню… Смогла у них получить чертежи радиоизмерительных приборов… В обмен на полученные мной шпионские сведения Фредерикс делал мне ценные подарки в торгсине… Действовала сама, других лиц в шпионскую деятельность не вовлекала… Распишитесь и поставьте число.
Вета расписывается. Ставит число. 23 марта.
Ниже расписывается блондин: начальник XI отдела лейтенант Госбезопасности Рейнер.
Еще ниже оставляет подпись черненький, капитан Мигберт.
Протокол пошел по инстанции. Через два дня обвинительное заключение готово:
По заданиям Фредерикса Дадашева Е. Г. в течение 1933–1937 гг. производила сбор и передачу германской разведке шпионских материалов… Допрошенная Дадашева Е. Г. виновной себя полностью признала… На основании изложенного, Дадашева Е.Г. — армянка, из дворян, дочь нефтепромышленника… обвиняется в шпионаже в пользу Германии по статье 38 п. 6 УК РСФСР…
Обвинительное заключение утвердил… зам. начальника упр. НКВД Ленобласти майор Госбезопасности Шапиро…
… Когда Лева вернулся домой, уже пробило шесть часов. Он прошелся по комнате. Прибрал книги, разложил по ящикам папки с бумагами. Прошел на кухню. Плотно закрыл дверь и окно. Разорвал на тонкие ленты несколько газет и аккуратно законопатил все щели. Потом он включил все газовые конфорки, сел на стул и закрыл глаза.
Лева почувствовал холод и боль, с трудом разлепил глаза, он лежал на диване перед настежь открытым окном. Перед ним стоял Витя Голанд и бил его по щекам. Лева прижался к Голанду и громко зарыдал.
* * *
… Марк опять и опять набирал Ветин номер. В трубке раздавались долгие гудки. Марк надел пальто, вышел на Каменноостровский, вскочил на автобус, проехал одну остановку. В парадном дома № 14 он столкнулся с Данилой. Марк сперва его не узнал. На Даниле была старая изодранная кепка, пальто с оторванными пуговицами, растрепанный шарф вокруг шеи. Он был небрит, от него сильно пахло спиртом. В одной руке Данила держал чемодан, другой прижимал к себе Тату.
Увидев Марка, Данила испуганно отшатнулся.
— Что с вами, — спросил Марк, — где Вета?
Данила дико посмотрел на Марка, попятился назад.
— Тихо, ради Бога тихо, нас могут услышать.
— В чем дело? — переспросил Марк.
Данила глотал воздух, отвечал несвязно.
— Вету увезли… на той неделе… мы уезжаем в Москву… уходите, уезжайте и вы… поскорее…
— Куда увезли? — не понял Марк.
Данила оттолкнул Марка, выскочил на улицу. Марк услышал, как к дому подъехало такси.
Марк стал медленно подниматься по гулкой лестнице. На площадке у Ветиной квартиры он остановился, увидел разорванную бумажную ленточку на двери и внезапно все понял. Он повернулся, кубарем скатился вниз, выскочил на улицу.
— Господи, нужно что-то делать, куда-то бежать, звонить…
Он увидел будку телефона, схватил замерзшую трубку, набрал номер. Услышал знакомый бас.
— Это вы, Карл Иванович? Это…
— Я вас узнал… Я ждал, что вы позвоните…
— Нам нужно поговорить…
— Знаю… Завтра… в шесть…
— Где?
— Вы знаете ресторан Чвановой?
— Где это?
— Это недалеко… На Большом… Угол Рыбацкой… Завтра, в шесть…
В ресторане Ленобщепита, бывшем Чвановой, где когда-то кутили Блок и Горький, было темно и малолюдно. Марк дважды обошел плохо освещенные залы, прежде чем увидел Кребса за угловым столиком в самом дальнем зале. На Кребсе был кургузый пиджачок и не очень чистая рубашка. На столике перед ним стоял пустой графин и тарелка с солеными огурцами. Кребс кивнул, и Марк сел за столик. Тотчас же подошел официант, принес полный графин, поставил перед Марком большой фужер и тарелку с огурцами. Кребс наполнил фужеры до краев.
— За вашу сестру. Не чокаясь.
Обычно после таких порций Марк валился под стол. На этот раз он не почувствовал ничего. Просто прошла по горлу холодная жидкость. Марк подцепил вилкой дольку огурца и стал жевать. Кребс налил опять по полному фужеру.
Марк хотел что-то сказать, но Кребс махнул рукой.
— Потом. Сейчас пейте.
Они опять выпили. Кребс достал трубку и закурил. Марк почувствовал, что ему горло сдавил спазм. Стало трудно дышать.
Кребс затянулся. Положил трубку в хрустальную пепельницу. Стал медленно говорить, словно процеживая слова.
— Я никогда не видел вашей сестры… простите, кузины…
Опять затянулся и положил трубку.
— Я читал ее дело, и мне кажется, что я знал ее всю жизнь…
Марк хотел что-то сказать, но из горла у него вырвалось что-то невнятное. Кребс махнул ему рукой: помолчите…
— Понимаете, есть люди… обычно очень хорошие люди… которые в силу обстоятельств… обречены…
— Я вас не понял, — сказал Марк.
— Ваша кузина… помимо своей воли и желания… стала очень многим мешать… И не оказалось никого, кто смог бы ей помочь… Ее погубили те, кому она верила, кого любила…
Марк пил водку маленькими глотками…
— Это Фредерикс? — тихо спросил Марк.
— И он тоже… Вы знаете, что Ники — мой кузен? Мы очень дружили в детстве. Ники — наш человек. Его отец, мой дядюшка, давал деньги большевикам, помогал устроить революцию. Помните материалы, которые я вам давал на перевод? Их доставал Ники и его люди… Немцы тоже считали его своим. Он был, что называется, двойничок. Мы ему подкидывали материалы, которые он пересылал немцам. Но в Абвере тоже не идиоты… Нужно было давать что-то настоящее… Вот мы и подкинули им дальномеры…
— Их разрабатывал не наш отдел…
— Конечно, не наш. И подкинули мы устаревшие разработки… Обычно, все сходило. Но в прошлом году в нашей агентуре были большие перемены. Убрали и ликвидировали стариков профессионалов, прислали молодых неумех. Наш дальномер попался дурачку, которого наши внедрили в абвер. Тот отсигналил в Москву: измена и шпионаж… Полетели головы…
Рюмка у Марка оказалась пустой, и Кребс налил ему еще.
— А тут ваша сестра… простите, кузина… Взяли ее совсем по другому делу… На нее пришел целый букет доносов… Национализм, антисоветская агитация, связи с иностранцами, да и подходящее социальное происхождение… Я же говорил, она была обречена… И тут на нее навесили шпионаж и наш дальномер…
Кребс одним духом осушил фужер и понюхал огурец.
— Если бы она хоть раз упомянула вас, то всем нам…
Он сделал выразительный жест. Марк вопросительно посмотрел на него. Кребс покачал головой.
Кребс разлил остатки водки, они выпили. Несколько минут они сидели молча. Кребс спросил:
— Вы верите в Бога?
Марк замялся:
— Не знаю. Мой дед был священником. В Гори.
Кребс слабо улыбнулся.
— Мой тоже. В Ревеле…
Потом добавил:
— Здесь недалеко Князь-Владимирский собор. Пошли…
Они вошли под темные своды. Поставили по большой свечке. Марк услышал, что Кребс что-то бормочет по-немецки. Марк закрыл глаза и постарался вспомнить слова старинной молитвы, которой его когда-то учил отец Саркис…
…В холодном дворе Большого Дома извивалась очередь. Люди стояли молча, у всех в руках были бумажные свертки. Перед Марком раздвинулось фанерное окошко.
— Фамилия, год рождения.
— Дадашева. 1904 год. — Он просунул в окно сверток.
Военный за окошком перебирал картонные карточки.
— Передачу не принимаем. Ваша родственница осуждена.
И еще через мгновение.
— Десять лет. Без права переписки… Следующий…
Марк медленно шел по двору, сжимая в руке сверток.
