— Болели? — наугад спросила девушка, отмечая с жалостью, как изменился Васель. Он и правда исхудал, осунулся и иссох; на болезненно-бледном лице слабый румянец выступил только при разговоре с нею. — Что же за хворь так иссушила вас? Как о ней отзывается лекарь?

Васель, грустно улыбнувшись, покачал головой.

— Лекарь не в силах мне помочь.

— Неужто вы неизлечимо больны? — испугалась Меланья, чувствуя, что ноги готовы предательски подкоситься.

— Нет, слава Господу, нет. Не хворь виною моему виду, а душевные муки; и не знаю, что бы я предпочел из этих двух зол, будь у меня выбор... Что с вами, панна?

Меланья как побледнела от страшного предположения, так и не смогла отойти; создалось впечатление, что она вот-вот упадет в обморок.

— Ах, все в порядке. Забеспокоилась о вас...

— О, простите!.. Мои терзания недостойны ваших тревог.

Меланья странно взглянула на него; Васель не успел более ничего сказать, так как вернулся Ворох с женой и старшим поколением. Осоня громко пригласила всех к столу, водрузив на столешницу бутыль с медовухой.

— Думается мне, сегодня пан Васель уже не откажется со мною выпить? За удачу сотрудничества, а? Грех не выпить! — и Ворох весело подмигнул.

— Благо, сегодня я никуда не спешу, — ответствовал Васель, отодвигая для Меланьи стул. Сам он вынужден был занять место напротив, ибо рядом с девушкой могли сидеть либо родственники, включая крестных, которые, можно сказать, тоже принадлежали к родству, пусть и не кровному, либо жених. Васель же не имел права, а он-то как раз многое бы отдал, дабы сесть возле паненки и якобы случайно касаться своим плечом ее плеча...

— Что ж за дело такое? — полюбопытствовала девушка.

— Васель придумал подсобить мне в продаже меда, и я не стал отклонять любезное предложение, хоть на спрос и так грех жаловаться.

Услышав сие, Меланья обрадовалась: "Выходит, сможет чаще приезжать якобы по делу к отцу... Хорошо, ей-богу, хорошо!"

— И в чем заключается замысел пана?..

Васель пояснил:

— Я возьму ваш мед на продажу в лавку за весьма небольшую часть прибыли.

— Не весь, конечно, — добавил Ворох. — Половина останется, буду как раньше торговать.

— Правильно, что согласился, сынок, — одобрил дед. — В свое время я искал пути для большей прибыли, а тебе она прямо в руки плывет.

Бабка красноречиво взглянула на мужа, как бы говоря помалкивать; она б рада была, если б он вовсе рта не открывал. Казалось Шоршине, что старик постоянно выдает какие-то глупости, отчего было ей стыдно.

Ворох поднял кубок:

— Выпьем за то, чтоб и в дальнейшем мне Бог помогал, а пана Васеля наущал!

Меланья посмотрела сперва на отца, раздумывая, имели ли последние слова двойственный смысл — чтоб скорее купец надумал свататься, а после — на Васеля, встретившись с ним взглядом. И чудное дело! Впервые засмотрелась в его темные очи, уже не пугаясь того взора, выдававшего натуру вспыльчивую, как трут. Далее она -порозовевшая и очаровательна, как никогда, — сидела будто одурманенная; слова проскальзывали мимо ушей, очи не видели ничего; знай, только поднимала время от времени взор на Васеля. Разговор за столом не складывался — купец отвечал на вопросы все более и более лаконично, невпопад, затем и вовсе замолчал, замкнулся в себе, захваченный мыслями и печалями, отчего приобрел угрюмый донельзя вид, не догадываясь о том.

— Пожалуй, мне уже и пора, — неожиданно огорошил Васель, вернув паненку с небес.

— Отчего так скоро? — хлопая ресницами, как только что разбуженный человек, спросила Меланья. Она не заметила, что служанка давно принесла свет и зажгла поленья в камине. От огня сделалось даже, пожалуй, жарко, померк за окном свет, так что, казалось, уже и сутенеет. Для Меланьи печинка пролетела незаметно.

— Оставайся у нас, пан, подночуешь да и поедешь с утра, чего против ночи-то... — подхватила Осоня.

Васель с просительной гримасой развел руками. С радостью остался бы он, жуть как подмывало согласиться, но также не хотелось злоупотреблять добротой, да и мать дома поджидала...

Впрочем, Гелина была последней, о ком он думал в данный момент.

— На дворе довольно светло, а мне не шибко далеко... Не вижу повода вас утруждать. Как говорят старые люди, "ежель есть возможность, то краше не испытывать гостеприимство, ибо терпение хозяев может исчерпаться".

— Ото верно, — пробурчала Шоршина, вслед за дедом плетясь к кухне.

Осоня не без дочернего участия попыталась переубедить купца; Ворох только усмехнулся:

— Как пан желает. Пойду меду наготовлю.

— Я помогу. — Жена тоже встала и вышла с ним.

В передней повисло тягостное молчание, Меланья подошла к окну и вздохнула.

— Ваши, пан, приезды... — тихо начала она. — Никогда я не думала, что визиты кого бы то ни было, окромя крестного, могут приносить такую радость. Вот, знаете ли, мало что изменилось — и деревня живет так же, и улица по вечерам собирается, и с отцом когда-никогда я в город выберусь... А ничто так не радует, хоть убей.

Васель молча глядел ей в спину и боролся с желанием снова прижать девушку к сердцу, ощущая себя псом, которому цепь не дает подобраться к брошенной слишком далеко, но оттого не менее заманчивой кости.

Меланья помолчала, смутилась и, закрывши глаза рукой, попыталась сгладить излишне откровенную фразу смешком, после чего покачала головой и пробормотала:

— И что я только говорю, Боже милосердный!

— Паненка, — простонал Васель, — ежели по правде, то вы мне душу рвете своими словами.

— Вот как, — не оборачиваясь, холодно обронила девушка и сложила руки на груди. Васель удивился быстрой перемене в ее голосе — с тихого и нежного, принадлежавшего будто не девушке, а горлице, он обратился в сталь, стал жестким и твердым.

— А вы... вы... вы! — у нее не хватило слов, и последнее "вы" получилось явным оскорблением. — Ни стыда, ни совести у вас нет! Рану в сердце сделали, а лечить − и не думаете, похоже!

К Васелю невесть с чего нежданно вернулся норов, и купец обманчиво ласково вопросил:

— Подождите-ка, я вам разве обязан, чтоб лекарем служить?

Меланья резко обернулась. Взгляд горящих обидой и гневом очей говорил много больше, чем могли бы слова выразить. С колодежку молодые люди глядели друг на друга; казалось, либо Васель сейчас уйдет, хлопнув дверью, либо Меланья кинется на него с кулаками. Страшно гневной выглядела последняя: черты лица заострились, сверкающие глаза сузились, грудь порывисто вздымалась. Рада девушка была бы выговорить Васелю в лицо все, что думала о нем, о его поведении в первый вечер их знакомства и всех переживаниях, к которым оное привело; выговорила бы так, что он, вспоминая сие, мимо ее двора проехать бы побоялся. Но слов не находилось, их душили обида и злость, и сие терпеть было хуже всего.

Никто не знает, как бы все кончилось, не одумайся Васель.

— А я-то что говорю... — отвернувшись и с досады хлопнув ладонью по столу, шепнул он... Да тут же рухнул к ногам возлюбленной и принялся осыпать поцелуями подол ее платья. Поступок столь удивил Меланью, что весь гнев ее как рукой сняло.

— Что вы делаете?! — вырывая подол, вопрошала девушка. — Прекратите, встаньте! Да вы, пан, похоже, разум утратили!.. Встаньте, говорю вам! — и она попыталась поднять его, охватив за плечи.

— Да, я утратил разум! Не видя панну целый месяц! — не поддаваясь и не вставая с колен, безумным шепотом отвечал Васель. — Если бы я только мог, паненка!.. Не могу! Что бы только не отдал! Все состояние отдал бы, чтоб только с вами быть! Да не поможет!

— О чем вы говорите? — дрожащим голосом спросила Меланья.

Васель вскочил, быстро поклонился да вышел, бросив напоследок:

— Да прибудет с вами Господь!

— Аминь, — обескуражено шепнула Меланья. В окно она увидела, как Васель зачерпнул снега шапкой да вместе с ним и надел ее, желая, видно, остудить голову.

— Не уехал? — торопливо вопросил за спиной отец. Меланья кивнула на дверь, и Ворох грузно пробежал мимо с несколькими глухо постукивающими бочоночками меда в сумке. Мать тронула дочку за руку, пытливо заглянула в лицо.