- Скворцова. Ты моя головная боль… Сколько можно быть такой упрямой, а? Уже сил никаких не осталось. Впрочем, твоя бабка меня подлечила, продержусь и без твоего участия, а там все равно доберусь. Взять ее.

- Лида!

Отчаянный крик донесся сзади. Лида стояла истукан истуканом и смотрела на собственного жениха. Ей показалось. Он не мог такого сказать! Нет-нет-нет! Только не он. Только не Лешка. Лешка ведь…

Перед глазами мелькнули картинки.

Острые. Ранящие. Колкие.

Лешка, толкающий ее к стене.

Лешка, угрожающе нашептывающий что-то на ухо.

Со злым взглядом.

С ножом в руках, с которого капает кровь, и шальная улыбка:

- Ты же будешь хорошей девочкой и никому не скажешь, а, Скворцова?

Лешка, надевающий на палец кольцо, а в его глазах мертвенно-зеленый цвет.

…Лешка…

- Не может быть, - вывели разом пересохшие губы.

Уголок губ Гусара дрогнул, поднимаясь в намеке на злую усмешку.

Стало не столько больно, сколько зябко.

А за спиной, обжигая затылок ледяным дыханием, зарычал снежный зверь.

Вообще, в России девушки делятся на две категории. Те, которые испугавшись, бегут прятаться за мужскую спину и те, которые испугавшись, сначала стреляют или бьют, а потом выясняют, кому попало.

Попало снежному зверю.

Лида, повернувшись, вскинула обрез, все это время мирно спящий на ее предплечье. Жахнул раскатистый выстрел. Жар от выстрела ударил в лицо и в тело, кровь ударила в голову. Ибо ничем другим нельзя объяснить то, что случилось дальше.

Распахнув ярко-зеленые глаза, девушка резко крикнула мертвому зверю, поднимающегося из ошметков мяса:

- Марш к своему хозяину!

Она не была бабой ягой или некроманткой, этот зверь не приносил ей присяги. И то, что Лида - хозяйка на территории, тоже на него повлиять не должно было. Но мертвенная зелень глаз имела еще одно объяснение, и зверь, поджав хвост, кинулся искать защиты у своего хозяина, у некроманта, у… Гусара.

- Господи, - вырвалось у кого-то позади.

Завыл, как раненный зверь Марат, до которого очень быстро все дошло.

Лида смотрела на Лешку, и ей самой хотелось завыть раненой волчицей.

- Скворцова, - почти нежно сказал выпрямляющийся некромант, пока зверь, спрятавшись за его ногами, тихо поскуливал. - Как же ты меня достала. Я все никак понять не мог, о чем мама говорила, дочь кащея, дочь кащея, ты бы поосторожнее, а оно вот как. Ты унаследовала от папочки дар восстанавливать свою силу. Я уж думал, мой лич сделал все, чтобы заблокировать ее в тебе, пропитал ее своим ядом, подготовив для меня питательное блюдо. А ты, мелкая паршивка, мало того, что живая осталась, так еще и долго сопротивлялась. Мой снежный зверь постоянно был рядом с тобой, в облике твоего пса. Было смешно смотреть, как ты пытаешься жить в этом мире, не зная, чего лишилась и что тебя ждет. Ну, что ты на меня так смотришь, глазами своими серыми хлопаешь, Скворцова? Не любил я тебя, никогда не любил. Сила мне твоя нужна была. Си-ла. Понятно, дурочка? Жаль, что на этом нашу игру придется заканчивать. Было очень весело смотреть, как ты пытаешься вычислить некроманта. А потом, когда ты догадалась, хоть и в последний момент, весело не было. А, за зверя спасибо. Мертвый он для некроманта сподручнее. И, милая, я тебе обещал, что после смерти ты моей будешь, так я тебе повторю. Будешь. Никуда не денешься. И никто, никогда тебе не поможет. Жди, моя ненаглядная. Уже очень скоро увидимся.

Опустив ладонь, Лешка похлопал по макушке зверя. Тело снежного волка, в образе которого тот был, начало меняться. Куски мяса отрывались и на лету перестраивались, обрастая костяными пластинами. Спустя томительно долгий миг, пока никто не мог вымолвить ни единого словечка, перед Лешкой застыл огромный конь, верхом на которого он и вскочил.

Лида смотрела на него широко распахнутыми глазами. Мертвенная зелень из них ушла, оставив бездну серого тумана.

Лешка вскинул ладонь, посмотрел на девушку почти с нежностью:

- А это подарок на прощание, красавица моя, чтобы мы встретились побыстрее.

Серый луч вонзился Лиде прямо в грудь, больно не было, но ноги ослабли, подкосились.

И на безымянном пальце поселилось что-то холодное, мерзкое.

Кажется… змея?!

Подскочивший Мельник что-то метнул в некроманта, но Лешка, страшно захохотав, дал своему мертвому коню шенкеля, тот взвился с места, распахнул кожистые крылья и только его и видели.

Слышался отчаянный вой, вой преданного зверя…

Матерился Саня.

Хохотал Степан Викторович, и смех этот был истерический.

Лида падала… бесконечно медленно и в то же время быстро.

Синие глаза первой школьной «любви» растворялись, темнели, становясь цвета агата, под кустистыми бровями.

Звонкое мальчишеское «Скворцова» исчезало, заменяясь мягким «барышня, туда не стоит».

Ее собственное «Лешка», полное чувств и счастья, сменялось истинным «мой принц-медведь», произнесенным детским голосом, полным уверенности в завтрашнем дне и этой любви, не просто детской или первой, не просто наколдованной или договорной, а единственной.

Мир таял.

С безымянного женского пальца Мельник сдернул холодную черную змею, кинул на землю, растаптывая, разрушая и ее, и чары некроманта, и приворот на крови, взятой против воли. Лопнула резинка, выпуская на волю русый каскад волос. Серые глаза закрылись, и все, что еще увидела девушка - был Мельник. Был его спокойный взгляд и тихие слова:

- Все будет хорошо. Я - рядом…

- Мой принц-медведь, - прошептала она, и мир исчез окончательно, отпуская ее на волю из плена самого жуткого приворота, который только мог существовать.

Таяла зелень в ауре, замещаясь бушующими цветами разнотравья. Сила бабы яги, подстегнутая силой кащея и каплей первородной магии, возвращалась в тело Лиды.

Качал головой Тимофей, суетясь по дому.

Влада Сергеевна держалась за сердце, опускаясь на крыльцо.

Смеялись водяной и леший, глядя за происходящим в водное зерцало:

- Ай да, матушка, - повторяли они на два голоса. - Ай да, дочь кащея!

В углу той подводной норы, где они были, лежал мальчишка. И на его бледно-серое лицо мертвеца было не суждено когда-либо вернуться краскам…

Она не спала, но и не бодрствовала. Лида потерялась. Бродила где-то между границами мира реального и нереального, не в силах открыть глаза или выбрать что-то окончательное.

Она определенно была жива и также определенно была не совсем в сознании. Вокруг не было живых, но вот не было ли вокруг мертвых - она точно сказать не могла. Были тени. Страшные тени, уродливые, изломанные. Светлые тени, едва уловимые, хрупкие.

Теней было много, очень много.

Но когда страшные пытались подойти ближе, из медальона на груди девушки вырастала тень огромного медведя и никого не подпускала близко.

Лида качалась на волнах сна, иногда проваливаясь в него, иногда снова поднимаясь к поверхности этого странного серого мира. Это не было границей, если, конечно, не считать границей грань между разумом и безумием в собственном сознании. Это было чем-то, о чем она даже не слышала. И не желала.

Мир был немного отдален от нее пеленой пустоты.

И именно так лучше было бы всему и оставаться.

Здесь не было запахов, не было цветов, не было звуков. Была только Лида и была серая, пустынная, пожалуй, даже грязная окружающая действительность.

Но именно здесь все вдруг начало вставать на свои места. Воспоминания возвращались неохотно, причиняли боль, даже самые светлые. Но Лида, когда поняла, что здесь она наедине сама с собой, копалась в них активно и отчаянно. Она пыталась найти. Пыталась понять.

Хотя бы… хотя бы что-то.

Девочкой она была умной, а с возрастом к уму и смекалке добавилась аналитическая логика. Лида умела обобщать, делать выводы. Ничего сверхсерьезного, но основные причинно-следственные связи, так или иначе, просчитывать она умела.