— Оставлю вас, — бормочет Пич настолько тихо, что я едва ее слышу, после чего неуклюже горбится и покидает комнату.

Бабушка косится на меня, откладывает книгу на край стола из красного дерева и поднимается со своего кресла куда более плавно, чем я думала, учитывая, что ей, наверное, миллиарды лет. На ней шерстяная розовая юбка, кажущаяся жесткой, и белая шелковая блуза с длинным рукавом. На одной из пуговиц покрывающая ее ткань уже поистерлась.

— Дж-Джессика? Малышка Джессика? Это… на самом деле ты? — выдавливает она голосом в самой что ни на есть аристократической манере. Она прижимает костлявую руку к груди, быстро моргая огромными глазами. — О, боже мой, ты здесь!

Ну, мать твою, наконец! Хоть кто-то на этой планете рад мне.

— Да! — отвечаю я гордо, блаженно улыбаясь. — Я здесь… Вот она я!

— Ох, Джессика, — причитает бабушка, пожалуй, слишком драматично. — Она бросает взгляд на затейливо оформленный потолок и, качая головой, громогласно заявляет: — Спасибо тебе, Боже! Спасибо, что привел ее ко мне.

Ого. Ладненько. Эта женщина рада меня видеть до смерти. И с чего это я боялась просить ее о помощи? На языке уже чувствуется вкус «Секса на пляже», между пальцами ног рассыпается нагретый солнцем песок, а руки отлично сложенного австралийского красавчика втирают в мою спину крем от загара. Саммер справится и сама. Я же ей больше не нужна? Так вот, и она мне не нужна. Теперь у меня есть бабушка.

— Ага, невероятно, да? — ухмыляюсь я. — Не знаю даже, почему мы тянули так долго. Если быть откровенной, я не думала о тебе до сегодняшнего утра. Мама никогда даже не говорила о тебе…

Я замолкаю, когда замечаю движение со стороны бабушки. Она мелкими шажками приближается ко мне, вытягивая руки вперед. Она… она собирается обнять меня? Должно быть. Вообще, бабушки всегда обнимают людей. Обнимают, щипают за щеки и целуют прямо в рот.

О нет.

Когда она становится ближе, я замечаю в ее больших глазах слезы. Огромные старушечьи слезы. Первым желанием было отступить назад, защищая щеки от ее костлявых загребущих ручек, а свои губы от ее поцелуев. Я в своем личном кошмаре. Хочу закричать: «Стой там, где стоишь!», но знаю, что не должна. Было бы очень грубо отвергать ее эмоциональный выплеск.

Я просто преодолею это.

Бабушка двигается с удивительной скоростью и оказывается передо мной раньше, чем я успеваю это понять. Она хватает мое лицо. Холодная как лед!

— Бедная сиротка, бездомная Джессика. Я ждала тебя годами. Через что тебе прошлось пройти! — восклицает она, всем видом выражая жалость. — Посмотри на себя, бедное, обнищавшее создание.

Чего? Откуда, черт подери, она знает, что я нищая и бездомная? И что значит «годами»? Да в долбаной Сети я есть повсюду. Если она говорит серьезно, то уж точно могла бы меня найти. Чтобы ее найти, я потратила меньше пяти минут.

Не успела я спросить ее, какого черта происходит, как ее длинные тонкие руки по бокам от меня в готовности обвиться в объятии.

Бабушка-дементор²⁴.

Я с силой закрываю глаза, задерживаю дыхание, она все ближе…

— РРРРЯЯЯЯЯУУУУ!

— Святые угодники!

— Че-е-е-е-ерт!

Из кожаной куртки выпрыгивает мистер Белдинг.

Вот херня. Я напрочь забыла, что он там! Он лапами пронзает воздух и шипит, что, в общем-то, можно понять при условии, что его чуть не стиснули до смерти, почти превратив в начинку сэндвича «я и бабушка». Затем он взбирается на мое плечо, когтями впивается в зону декольте, и я с уверенностью могу назвать это самым болезненным физическим опытом за всю свою жизнь.

— А-А-А, МИСТЕР БЕЛДИНГ, ДЕРЬМОВАЯ ТЫ БАШКА!

Мои ругательства эхом отскакивают от стен просторной комнаты и возвращаются обратно. Бабушка от удивления спешно отстраняется, а ее ноздри тем временем жутко расширяются. Ее губы снова дрожат. У нее те самые дрожащие губы. Ее лицо становится белым, как у небезызвестного Каллена.²⁵

— Святой боже, — хрипит она, рукой дотягиваясь до стула, чтобы устоять на ногах. — Святой боже.

— Вот дерьмо, мне так жаль, — мямлю я, пытаясь отодрать мистера Белдинга от плеча. — Я совсем о нем забыла!

— Зачем… зачем ты носишь с собой кота? — Она длинным пальцем указывает на балансирующего на моем плече мистера Белдинга. — Я этого не вынесу! Это что-то вроде уличной моды? Так называемая фишка?

— Уличной моды? Чего-о-о?

— О, боже милостивый, ты используешь его, чтобы согреваться? Чтобы вызывать сочувствие, когда… Боже милостивый… Когда ты попрошайничаешь? Это потому ты носишь шляпу?

Попрошайничаю? Постойте-ка, она думает, что я вообще бездомная?

Мне и в голову не приходило, что предстоит такой неловкий момент, и все же прямо сейчас я озадачена куда больше, чем когда какой-нибудь персонаж сериала «Жители Ист-Энда» спал с Филом Митчеллом.

Мне удается отцепить мистера Белдинга и поставить его на пол. Он медленно направляется к бабушке, но та отгоняет его прочь бережно скрученным журналом «Леди».

— Я не по-настоящему бездомная! — оправдываюсь я. — Ну, сейчас, технически, наверное, я бездомная. Но не в том бомжеватом смысле. Во всяком случае, пока… С какого бы тебе…

— Тебе не нужно скрывать это, Джессика. Я пожилая, но не маразматичка. Я определенно знаю, когда передо мной опустившийся человек. Только бродяга будет носить свои пожитки в мусорном мешке. Только бродяга может быть вынужден носить одежду детского размера. А еще эти вульгарные выражения, запах дешевой выпивки… — Она морщит нос. — Не выстиранная одежда… — Я смотрю вниз и замечаю снова торчащие из дыры серые тонги. Черт. Мне-то казалось, я затолкала их обратно.

— У тебя сложилось неверное впечатление обо…

— Будто и так не понятно, у тебя же на руке написано слово «дом».

Я гляжу на то место на руке, где не успела дописать «домашняя вечеринка эпический плейлист». Я стираю надпись шариковой ручкой перед тем, как заваливаюсь в темно-синее вельветовое кресло у окна.

— Слушай, думаю, мы неправильно начали. Я на сто процентов не живу на улице. Честно. И это не детская одежда. Это крутые узкие джинсы. Они и должны быть супероблегающими. Это сексуально! И у меня, по правде говоря, был преотвратный день, следствием чего и является запах текилы… ну, ты знаешь, как оно в жизни бывает. Мои вещи в мусорном пакете, потому что я дико торопилась и не смогла найти чемодан. Понимаешь? Произошло жуткое недопонимание. Можем мы, пожалуйста, начать сначала?

Бабушка не отвечает. Только прикусывает губу, теребя нитки, торчащие из ее блузы, и смотрит на меня прищуренными, влажными глазами.

Твою мать. Это все не по плану. Надо исправить ситуацию. Прежде чем просить денег, надо разрядить обстановку. Нужно задействовать свой веселый нрав.

— У тебя прелестный дом, — произношу я с самой ясной и присущей милой внучке улыбкой. — Обставлено все продуманно. — Я оглядываюсь вокруг и на стене замечаю портрет величественной женщины, по-королевски сидящей рядом с далматинцем. — Мне нравится эта картина. — Я указываю на нее. — Что за роскошная девушка! О, эти скулы. Великолепно. Прямо-таки копия Киры Найтли!

— Это мой отец. Твой прадедушка.

— О, боже мой, прости. Такие скулы… я подумала… — Я глотаю слова, а лицо заливает краска. — Что у тебя за книга? — Я ловко меняю тему, подмечая книгу в твердой обложке на ее стороне стола. Хорошая старая книга — всегда безопасный выбор.

Я присматриваюсь и поднимаю ее. «Любовник Леди Чаттерлей». В голове сразу же возникает образ задницы Шона Бина.

— О-о-о, пикантненько, — говорю я, странно растягивая слова, из-за чего звучу немного пошло. Ух!

Я кашляю.

— Мне нравится читать, знаешь ли. Наверно, пошла в свою семью! Я читаю все. Не только книги. Также газеты, журналы, рекламные листовки, постеры… эм, поздравительные открытки, дорожные знаки, опять же, книги. Мысли. Ха-ха. Я шучу… шучу ли я?.. — У бабушки падает челюсть. Я снова прочищаю горло. — Да, да… читаю, читаю, читаю, в этом вся я! Меня с тем же успехом можно называть Джессика Бим Читающая Машина. Или Джессика Бим Мадам Много Читаю. Эм. Типа того, в общем… ох…