— Это какой Михеев? — вновь интересуется Киреев. — Который в "Иностранке"?..

— Да нет же, нет, — шепчут ему его помощницы.

— А-а...

Михеев приходит с новой вещью, я представляю его Кирееву и Новиковой. Те почему-то оказывают ему более чем холодный прием, как говорится, в упор не видят.

Проходит еще время. Справляюсь у Киреева о результате.

— Это тот Михеев, который... Ах, да. Я знаю, о ком вы говорите.

Больше Алексей Михеев, замечательный прозаик и очеркист, в "Новом мире" не печатался.

Между прочим, я показывал Кирееву журнал "Странник" с повестью Михеева, где от себя предпосылал ей такие слова: "...едва ли кто из наших читателей знает хоро­шего прозаика Алексея Михеева, в то время как у каждого в памяти засел десяток- другой имен прозаиков плохих и очень плохих, но почему-то известных". Тоже, на­верное, задело...

Апеллировать к Залыгину в подобных ситуациях не имело смысла. Бывали случаи, когда он оказывался заинтересован в той или иной публикации не менее меня и даже сам ее инициировал, но под напором уверенного, демонстративного невнимания к ней отдела сникал и в конце концов отступался. Так из раза в раз повторялось с заяв­ками блестящей переводчицы со шведского и с французского языков Юлианы Яхни- ной. Причина была в том, что она просто не входила в привычный круг "Нового мира" и, в частности, сотрудников отдела прозы. И еще в том, возможно, что подавала свои рукописи и предложения через меня как единственного знакомого ей в редакции (по­мимо Залыгина) человека...

Наступит время, когда я вынужден буду говорить авторам, желающим показать свои вещи в "Новом мире":

— Поверьте, без моего участия вам будет легче напечататься. Постарайтесь не показывать даже вида, что вы со мной знакомы!..

А вот другая история.

Когда я только пришел в журнал, критик Павел Басинский через номер публико­вал свои оперативные и острые заметки в рубрике "По ходу дела" (попеременно с Аллой Марченко, для контраста). Как и о чем пишет бессменный сотрудник "Литературки", известно многим; если бы писал плохо, то А. И. Солженицын не включил бы его, по­лагаю, в число немногих членов жюри своей литературной премии. Могу добавить, что я был первым редактором Басинского в "Новом мире", именно по моему разделу он дебютировал в журнале в 80-х.

Немзер Басинского, мягко говоря, недолюбливал. И в газете "Сегодня", в общем-то "Новому миру" и лично Василевскому с Костырко дружественной, систематически появлялись неприязненные отклики штатного обозревателя на новомирские выступ­ления Басинского:

"...призывы Басинского к журналам (вероятно, к "Новому миру" в первую очередь) печа­тать плохую или даже "очень плохую" традиционную прозу, ожидаючи, пока не придет "юноша с хорошей русской прозой и в редакции будет праздник", дышат благородной свежестью, но, кажется, трудно воплотимы, покуда не заведет критик собственного журнала"."...Павел Басинский объясняет, что писать писателям (а также и критикам) надобно "Не для эстетов, не для быдла..." , и, по своему обыкновению, сулит нам некоторое количество ужасов".

""По ходу дела" пишет Павел Басинский сочинение "Памяти Ваньки Жукова" ... Коммен­тировать эту и все предстоящие "шуточки" (журнал, гордящийся своей культурой, печатает их через номер) я не намерен... Любите острые ощущения — читайте сами. А я на бескуль­турье надорвался".

Все подобные отзывы Василевский немедленно размножал на ксероксе и копии вручал сотрудникам, в том числе мне (что стало для меня хорошим подспорьем при написании этой книги) и, конечно, Залыгину. Сергей Павлович жаловался:

— Ведь никогда не принесет, где нас хвалят, всегда покажет какую-нибудь пакость! Ну что за человек!..

Со следующего года Басинского от рубрики отставили, не спросив совета ни у Залыгина, ни у меня. Но Немзер, как мы уже знаем, бывал недоволен не только им. Какой бы невразумительной и самоупоенной ни была эта скорострельная газетная пальба, у Залыгина она вызывала беспокойство, и он на редколлегиях не раз призы­вал объяснить всем "обосревателям" (как он выражался), что их исконное дело все-таки не глумиться, не изничтожать авторов журнала, а пытаться понять и объяснить читателям произведения.

Роднянская вняла пожеланиям главного и заказала статью о газетных критиках Наталье Ивановой.

В статье "Между. О месте критики в прессе и литературе", вышедшей в первой книжке "Нового мира" за 1996 год, Иванова, между прочим, писала:

"Мало кто из обозревателей "текущей" словесности может сравниться по количеству на­писанных текстов с неутомимым комментатором литературных новинок Андреем Немзером. Практически ни одну из сколько-нибудь заметных публикаций не минует его вольный пере­сказ, переходящий порой в заметку по поводу, снабженную множеством отсылок к "себе предыдущему"... Заказ внешний (имеется в виду прежняя практика комплиментарной или разносной критики советской поры. — С. Я.) сменился внутренним — самозаказом по об­служиванию своей референтной группы. Например, ничего, кроме хорошего или очень хорошего, мы никогда не прочтем в газете "Сегодня" о прозе Андрея Дмитриева... Или — Алексея Слаповского. Непременного искреннего комплимента всегда будет удостоен Петр Алешковский... Творческая солидарность прежде всего. К "чужакам" же применимо любое оружие — вплоть до тяжелой артиллерии..."

В "Сегодня" тотчас появился развязно-агрессивный ответ. Немзер не нашел ниче­го более умного, как указать (по принципу "сам дурак!") на аналогичные пристрастия оппонента:

"Не упомню я что-то пейоративных суждений Ивановой о Татьяне Бек, Михаиле Кураеве или Фазиле Искандере. Как не упомню, чтобы Ирина Роднянская критиковала Ренату Галь- цеву или Олега Чухонцева. Это тоже "референтные группы"? Чушь. Интеллектуально-эстети­ческое сочувствие естественно переходит в товарищество ..."

В статье Ивановой по понятным причинам не были названы имена Киреева (кото­рого Немзер считал "давно признанным мастером"), а также столь любезных обо­зревателю "Сегодня" Василевского и Костырко. А вот Немзер в своем ответе на пос­леднего сошлется — как на большой авторитет. Лишний раз подтверждая "интеллек­туально-эстетическое сочувствие", перешедшее в "товарищество".

И Костырко в долгу не останется. Ропот, шушуканье, суетливое шуршание и ту­манные намеки, доносившиеся в течение последующих нескольких недель с четвер­того этажа, завершатся появлением на моем столе рукописи — статьи Костырко о Немзере!

Начав с вопроса: "Какие из представленных в современной критике эстетические принципы и модели профессионального поведения критиков наиболее соответству­ют нынешней литературной ситуации?" (это ж какую голову надо иметь, чтобы толь­ко вопрос сформулировать!), Костырко переходит к главному: "Я не собираюсь пи­сать портрет критика Немзера — мы говорим здесь о критике, а не о критиках. Мне бы хотелось обратиться к нему как к некой знаковой фигуре". И в заключение — о "недостатке" Немзера: "Недостаток этот в том, что Немзер, увы, один".

Как сказано: "Чем меньше нас..."

Сей душевный труд предназначался для "Нового мира" — в пику ранее напечатан­ной статье Натальи Ивановой и столь раздражавшим Немзера суждениям Басинского.

Я никогда не считал возможным отвергать рукописи собственных сотрудников (если это, конечно, были не программные манифесты без подписи, о чем шла речь выше), тем менее желал этого в данном случае, когда мой отказ вполне мог быть вос­принят как личное неравнодушие к Немзеру после известных событий. Но статья Костырко была откровенно плоха. Он не слишком постарался для своего друга.