"Автор категорически против "либеральных ценностей", но двумя руками за "капитализм".
На сегодня известна лишь одна форма капитализма без либеральных ценностей — это фашизм.
Автор проповедует христианство: "Только Священное Писание, с его пониманием человеческой природы, назначения мужчины и женщины, назначения семьи и т. д., дает цельную и неопровержимую концепцию брака", — и тут же в качестве образца семейного воспитания приводит мусульманские страны, Японию и других "язычников".
После этого непонятно, какого бога Ошеров рекомендует упомянуть в российской конституции ...
В статьях Ошерова (по сути, здесь две разных статьи) есть дельные рассуждения о воспитании и образовании. Надо либо вычленить их из пропагандистской шелухи, тщательно отредактировав, либо отправить это в "Редакционную почту", оговорившись, что редакция не во всем разделяет точку зрения автора.
Да и как мы можем разделять, например, нападки Ошерова (эмигрант из России) на американские профсоюзы или призывы сворачивать в США все социальные государственные программы. Если же переносить эту стереотипную праворадикальную пропаганду на российскую действительность, картина окажется еще более странной: наши социальные расходы и без того свернуты до опасных пределов".
После сокращений и правки статья Ошерова все-таки вышла в журнале и сразу заслужила, конечно, одобрительный отклик в "Сегодня".
Кублановский интересовался, что за компания кучкуется возле этой газеты, почему они так на меня взъелись.
— Думаю, это связано с их отсроченными видами на "Новый мир", — отвечал я. — Где-то там есть охотники на кресло главного.
— Да ну, неужели такая мелочь может иметь виды, — отмахивался Кублановский.
О Василевском, что даже он может, тогда и мысли ни у кого не было...
Что-то Кублановский попробовал в первые дни работы сказать на редколлегии о журнале, кого-то в чем-то упрекнуть — и даже Залыгин после морщился:
— Неудачно выступил. Зачем поднимать такие мелкие вопросы?
Ему явно хотелось сберечь авторитет Кублановского, он напоказ держал его близко к себе. Частенько подвозил на редакционной машине до дому, благо жили оба в Переделкине. И однажды, обсуждая со мной перспективы оголившегося отдела прозы, бросил вскользь:
— Со временем я возьму туда жену Кублановского, она редактор.
А в другой раз — еще откровеннее:
— Кублановского надо приблизить ко мне, я сделаю его заместителем. Два заместителя — это нормально.
По какому-то поводу я обмолвился об этом разговоре Василевскому.
— Неужели это дерьмо... — вырвалось у того. Прикусил язык, но вопрос был понятен: неужели Кублановскому светит место главного?
И сразу началась целенаправленная агитация против Кублановского. Иногда, зайдя ко мне, Василевский извлекал из-за спины газету "Завтра":
— Кублановский у них напечатался.
И все. Без комментариев.
Или всучивал мне свои разносные отзывы на новомирские статьи Кублановского, упирая на те особенности, которые, по мнению Василевского, должны были и меня в этих текстах задевать:
"Это ведь не просто дневник "какого-то писателя"; этот писатель работает в журнале заведующим отделом публицистики, и все это знают. Поэтому многие политические оценки, определения, язык должны быть более взвешенными и точными".
В общем, работал как бы в паре со мной — в своем духе, со своим пониманием, так сказать, общности целей и задач. Тут уместно вспомнить, как я сам, только придя в журнал заместителем, искренне намеревался работать в паре с Василевским...
Думаю, в том же духе обрабатывал "теневой кабинет" и Залыгина. Тот, чутко отслеживавший господствующие настроения, да и сам уже не уверенный в своем выборе, довольно скоро сделал выводы.
Как-то заглянул ко мне встревоженный Кублановский:
— Вы ничего не слышали про то, что Залыгин берет сюда первым замом Золотусского? Чтобы передать ему свой пост? Мне сказала об этом одна очень сведущая дама, близкая к "Новому миру".
— Не слышал. Честно говоря, я считал, что он приберегает это место для вас.
— Я тоже так считал. Месяц назад он сам мне об этом говорил. А после замолчал. Это было бы лучше, правда? У Золотусского невозможный характер!..
Версия с Золотусским не подтвердилась. Вместо него в редакции при нехороших обстоятельствах появился другой нежданный преемник. Но об этом надо начинать новую историю.
ОТДЕЛ ПРОЗЫ
В отделе поначалу работали трое: Алла Максимовна Марченко, Наталья Михайловна Долотова и начинающий прозаик Миша Бутов.
Залыгин отделом прозы (главным и самым большим в журнале) занимался особо и раз в неделю собирал его у себя в кабинете, приглашая на беседу также меня и Василевского.
— Ну, как дела? — начинал он.
Практического смыла в этих посиделках не было, за неделю в журнале, выходящем раз в месяц, мало что меняется, и Алле Максимовне приходилось из раза в раз повторять почти одно и то же: какие романы, повести и рассказы сдаются в очередной номер, что нового появилось в отделе, а что только еще обещают и несут, кого из авторов хотелось бы привлечь, с кем предстоит сложная работа... Это ее заметно раздражало, что прорывалось и в интонации.
Долотова, дородная дама весьма преклонного возраста, относилась к происходящему как к старческой дури Залыгина, старалась не перечить и всем своим видом выказывала сострадание.
А Миша Бутов, ростом с Костырко, но еще пообъемистей, весь обросший курчавыми волосами, в свободном балахоне и с косолапыми медвежьими повадками, жил отдельной молодой жизнью, вел себя достаточно бесцеремонно и вообще держался снобом.
Подобные беседы ввели в правило до меня. Я старался сократить их число, иногда под уважительным предлогом отговаривая Сергея Павловича от очередной встречи с отделом прозы, но совсем отменить не мог. Роза Всеволодовна уверяла, что это нужно Сергею Павловичу для моциона - чтобы держать, как говорится, руку на пульсе, а вернее, поддерживать свой пульс, почаще о себе напоминать и не чувствовать себя лишним. Боюсь, все было как раз наоборот: эта церемония не прибавляла авторитета Залыгину как действующему редактору. Боюсь также, что инициатива таких встреч, как и многого другого, исходила от самой Розы Всеволодовны: в глубине души эта славная женщина и верная помощница Залыгина давно уже "списала" своего шефа и старалась поддержать его власть надуманными средствами (руководствуясь при этом, конечно, самыми лучшими побуждениями). Мне представлялось, что нужды в подобных искусственных стимуляторах не было.
Перед очередной такой встречей Залыгин меня вызвал и сказал:
— Когда соберутся, я им скажу, что ничего не сдано в очередной номер, что отдел провалил работу. Буду говорить строго, вы не удивляйтесь.
Повод для такого разговора был — портфель отдела на тот момент действительно опустел. Однако никаких особых строгостей не случилось. Залыгин оставался, как всегда, доброжелателен и мил. Скороговоркой, правда, упомянул о недоработках... Когда разошлись, сам заглянул ко мне, довольный, потирая руки:
— Ну, как я сказал? Это нужно, чтобы подготовить Марченко к уходу.
Оказывается, Кублановский, который тогда был в фаворе, порекомеидовал ему нового заведующего прозой — Юрия Малецкого.
Отдел прозы при Залыгине был самым нестабильным в "Новом мире". После ухода Игоря Виноградова пришла Маргарита Тимофеева, ее сменил Вадим Борисов, следующим оказался Владимир Потапов, затем Марченко...
Незадолго до моего возвращения в журнал "теневой кабинет" выкинул глупейший, губительный для репутации любого издания фортель: отдел критики (Роднянская с Костырко) при поддержке Василевского на страницах собственного издания резко выступил против своей же публикации — романа Владимира Шарова, напечатанного отделом прозы. Публике была явлена "война отделов" внутри одной редакции. Инна Петровна Борисова, многолетний и наиболее квалифицированный редактор прозы, вынуждена была покинуть "Новый мир". Об этой потере я, придя в журнал, искренне сожалел, но поправить что-либо было уже невозможно.