— Я в это не верю.
— Да? Значит, ты не просто не знаешь, на что способны люди.
Теперь Ялда начала злиться. — Не надо меня поучать. Я и сама была в тюрьме, если ты вдруг забыл.
— Ты немного пострадала от рук маменькиного сынка, который в первую очередь хотел причинить вред совсем другому человеку, — заметил Нино. — Это не то же самое, что жить в мире, где тебя окружают одни враги.
— А трюк, который ты провернул для этого же маменькиного сынка, — сердито возразила Ялда, — отнюдь не вопрос жизни и смерти на Бесподобной. У людей есть более насущные проблемы. — Она отпустила веревку и на мгновение зависла в воздухе. — Ты знаешь, как в таком состоянии испечь каравай? Как починить лампу? Как сеять зерно?
— Значит, какое-то время все будут заняты проблемой невесомости, — согласился Нино. — Но это не повод лезть на рожон. Оставь меня здесь и пусть люди обо мне забудут. А даже если и вспомнят, то пусть довольствуются тем, что я изгнан как можно дальше от них самих. Изгнан и забыт.
С этим Ялда смириться не могла. — Забыт, чтобы умереть с голоду? Забыт, чтобы лишиться рассудка?
— Мох вполне съедобен; разве ты никогда его не пробовала? — ответил Нино. — Но если ты хочешь мне помочь…, то выбери того, кому ты доверяешь — того, чьи действия не привлекут к себе внимания — и пусть он раз в пару черед спускается сюда, чтобы принести несколько караваев и книг. Если у меня будет возможность время от времени читать что-нибудь новое, я не сойду с ума. К тому же у меня есть еще один черновик саг, над которым я могу работать.
— Если я брошу тебя здесь в одиночестве, — сказала Ялда, — то что помешает кому-нибудь спуститься в эту каюту и убить тебя? Ты боишься, что если я возьму тебя с собой на вершину и ясно дам понять остальным, что ты находишься под моей защитой, люди будут так возмущены, что пойдут против меня…, но скажи мне, как долго ты продержишься, не имея защиты вообще?
Нино всерьез задумался над ее словами. — Если ты поставишь на их пути достаточно запертых дверей — то это, вероятно, поможет. В качестве оправдания ты можешь сказать, что это не даст мне пробраться на верхние ярусы, даже если я сумею выбраться из своей камеры. Некоторым людям хватит и мысли о том, что я заперт в каком-то глухом подземелье — а тем, кто не успокоится, пока я жив, будет сложнее до меня добраться.
— Если я созову собрание и всем объясню, почему ты сделал то, что сделал, то они наверняка согласятся с тем, что лишение свободы — это вполне адекватное наказание, — сказала Ялда. — Они должны отнестись ко мне не с меньшим, а наоборот, с большим уважением, потому что я отказалась преклоняться перед традициями. Цель Бесподобной — нести перемены. Все до единой беглянки на борту должны быть готовы прокричать: пусть старые порядки катятся на все восемь сторон! Если на самом деле они хотели жить по этим правилам, то им следовало остаться в мире, где они бы по-прежнему задавали тон.
Нино вновь попытался придать своим мыслям тактичную форму. — Это смелая речь, Ялда, сказал он, спустя какое-то время, — и лично я не вижу в ней никаких изъянов. Но прежде, чем ты попытаешься выступить с ней перед всем экипажем… можешь ли ты назвать хотя бы одного человека, который бы благодаря этим отточенным словам, перешел на твою сторону, изначально будучи против твоего решения?
— Ялда! Ты не занята? Пожалуйста, ты должна на это взглянуть!
Исидора обращалась к Ялде, стоя перед ее кабинетом — она была слишком взволнована и не хотела попусту тратить время, втаскивая себя внутрь. Ялда была погружена в длинные расчеты энергии осциллирующих светородов, но мгновение спустя опустила свои конспекты в держатель и защелкнула его. Вспышки энтузиазма со стороны Исидоры порой раздражали, но именно благодаря ее стараниям оптическую мастерскую удалось так быстро привести в рабочее состояние. Если она хотела поделиться своим восхищением от того, что очередной прибор удалось приспособить к работе в условиях невесомости, отказывать ей было бы просто грубо.
Передвигаясь вдоль пары веревок с помощью четырех рук, Ялда преодолела комнату и выбралась наружу через дверь. Она оставила лишнюю пару рук, которыми пользовалась для работы со своими бумагами — с расчетом на то, что ей придется покрутить регулятор фокусировки или настроить угол призмы.
Не успела Ялда приблизиться и на полпоступи, как Исидора уже двинулась назад по коридору, направляясь в сторону мастерской.
— Какое выдающееся достижение нас ждет? — прокричала ей вслед Ялда.
— Тебе надо самой это увидеть! — ответила Исидора.
Стены оптической мастерской постоянно очищались от вездесущего светящегося мха, поэтому густые тени и регулируемое освещение превратили ее в призрачный отголосок мастерской, расположенной в университете Зевгмы — и сюрреалистическое расположение людей и оборудования лишь усугубляло ощущение, будто Ялда забрела в одну из своих ностальгических галлюцинаций. Исидора ждала ее в углу, где молодой исследователь по имени Сабино работал с микроскопом, ухватившись руками за две деревянные стойки, расположенные между бывшим полом и потолком.
Микроскопы вернулись в строй несколько дней тому назад. Заинтригованная, Ялда подошла ближе.
— Так какие у вас новости? — спросила она. В фокусе прибора находились две хрусталитовые пластины, между которыми был небольшой зазор. Что бы ни находилось внутри, было — как и следовало ожидать — слишком мелким, чтобы его можно было рассмотреть невооруженным глазом; мало того, пластины были соединены с хитроумным механизмом, состоящим из рычагов и колес, который Ялда еще ни разу не видела, а в зазоре между пластинами располагался тонкий стержень. Перед небольшой соляритовой лампой, которая освещала образец, находилась тонкая пластина, сделанная из материала, в котором Ялда узнала поляризационный светофильтр.
— Пожалуйста, посмотри сама, — сказал Сабино. — С Ялдой он вел себя стеснительно, но, несмотря на это она поняла, что взволнован он был не меньше Исидоры.
Он отошел в сторону и дал Ялде ухватиться за стойки перед микроскопом. Даже плотная древесина слегка задрожала от смещения сил, когда они поменялись местами; Ялда дождалась, пока вибрации не утихнут, а затем вгляделась в окуляр.
Поле зрения было заполнено полупрозрачными серыми частицами — по большей части их форма была близка к сферической, но с зазубренными краями. Если не считать формы, то в них не было ничего примечательного, никаких видимых частей или признаков более детальной структуры. Не все частицы находились в фокусе; пластины не были прижаты друг к другу достаточно плотно, чтобы войти в контакт с материалом и удержать его в неподвижном состоянии. Тем не менее, фокальная плоскость микроскопа была настроена на одну конкретную частицу; в отличие от остальных, она была надежно зафиксирована с помощью крошечного кронциркуля, который из-за своей непрозрачности выглядел абсолютно черным. Другие частицы находились в свободном состоянии, но лишь слегка подрагивали, указывая тем самым, что воздух между пластинами был практически неподвижен.
— И на что я смотрю? — спросила Ялда.
— Порошкообразный пассивит, — ответил Сабино.
— Под поляризованным светом?
— Да.
Щепотка мелкого песка — полученного растиранием пассивита или другого материала — обычно выглядела иначе. При поляризованном освещении песчинки, как правило, выглядели неоднородными и состояли из полудюжины серых областей, довольно сильно отличавшихся по своему оттенку. Эти же были окрашены в равномерный цвет и казались вполне однородными.
— Значит, ты их отсортировал? — спросила она Собино. — Ты отобрал самые чистые песчинки, какие только смог найти?
— Да. Такая песчинка попадалась где-то раз в десять гроссов.
— Раз в десять гроссов? Пришлось же тебе потрудиться.
После того, как Ялда покинула навигационный пост, у нее так и не нашлось времени, чтобы разузнать о проекте Сабино, но она, тем не менее, догадывалась о причинах столь изнурительного труда. Если твердые тела наподобие пассивита представляли собой регулярные решетки, состоящие из неделимых частиц — таких как гипотетические светороды Нерео — то лучшим способом изучения их свойств будет получение такой разновидности интересующего материала, в которой эта самая решетка содержала как можно меньше геометрических дефектов. Если решетка частиц поддерживает свою регулярную структуру, ее оптические свойства должны быть одинаковы в любой точке; типичное пестрое обличие крупинок песка при поляризованном освещении не допускало подобного варианта, но всегда было место для случайных исключений. Сабино нашел эти исключения и отмел все остальное.
