Евсебио пришлось уехать на встречу с юрисконсультом по поводу спора, вызванного университетской обсерваторией. Ялда решила немного задержаться; фойе еще не опустело — даже при том, что все эти зеваки, по-видимому, были большей частью заняты разговорами друг с другом, а вовсе не выжидали подходящего момента, чтобы к ней подойти.

Когда часы пробили без двух курантов полночь, она начала собирать свои информационные брошюры. Сегодня ее список, в который вчера записалось семь человек, пополнился еще пятью именами, и даже если вклад этих добровольцев ограничится выращиванием злаков в искусственной пещере, устроенной внутри горы, это уже будет что-то значить.

Когда Ялда отошла от стола, с противоположного края фойе к ней подбежала молодая женщина.

— Прошу прощения, — сказала она. — Я не была уверена, стоит ли к вам обращаться, но…

Ялда отложила коробку с брошюрами. — Что вы хотели сказать?

— Я размышляла о вашей ракете. Меня беспокоит одна вещь…, — она запнулась и опустила глаза, неожиданно застеснявшись, как будто ее слова могли оказаться чересчур самонадеянными.

— Смелее, — приободрила ее Ялда. — Если вас беспокоит всего одна вещь, значит у вас в дюжину раз больше уверенности, чем у меня.

— Когда ракета развернется и полетит в нашу сторону…, — произнесла женщина, — разве с точки зрения путешественников первой половины пути она не будет двигаться назад во времени?

— Именно так, — подтвердила Ялда. — Все верно.

— И то же самое справедливо… в отношении гремучих звезд, а также миров, с которыми нам, по вашему мнению, грозит столкновение? Во второй половине путешествия ракета будет двигаться в сторону и их прошлого тоже?

— Да. — Ялда была под впечатлением; хотя заметить это обстоятельство было не так уж сложно, в разговоре с Ялдой о нем пока что упоминали только Евсебио и Джорджо.

Женщина подняла глаза, беспокойно заерзала. — А это… безопасно?

— Мы не знаем, — призналась ей Ялда. — В какой степени ракета останется носителем собственной стрелы времени, запечатленной в ее пассажирах и грузе, а в какой степени на эту стрелы будет влиять окружающая материя… мы просто не знаем.

Значит, вы надеетесь, что в первой половине путешествия пассажиры накопят достаточно знаний, чтобы защитить себя на обратном пути? — предположила ее собеседница.

— Полагаю, что в конечном счете — да. — Ялда отчитывала Евсебио за то, что он полагался на неизвестные пока что методы создания тяги, но говоря по правде, обезопасить путешественников от всех угроз, которые только могли возникнуть во время полета, не было никакой возможности.

Набравшись храбрости, женщина сказала: «Я буду удовлетворена, если вы сможете как минимум дать гарантию, что в начале путешествия ракета будет двигаться в сторону будущего гремучих звезд. Если на подготовку к столкновению уйдет полвека, значит, так тому и быть, но столкнуться с этой проблемой в самом начале пути — это уже чересчур».

— Удовлетворены настолько, что… поддержите нашу авантюру?

— Удовлетворена настолько, что соглашусь стать пассажиром.

— Могу я узнать ваше имя? — спросила Ялда.

— Бенедетта.

Ялда отвела Бенедетту к столу и записала ее координаты, стараясь не проговориться о том, что до нее подобного обязательства не взял на себя ни один человек — включая и саму вербовщицу.

— Вы где-нибудь учились? — спросила Ялда. Первый пассажир Бесподобной описала свою профессию как «заводской рабочий».

— В Нефритовом Городе, — неохотно ответила Бенедетта, как будто в этом было что-то постыдное. — Я училась на инженера, но всего год.

— Это не важно, мне просто было любопытно. — Ялде почувствовала в своем голосе напускную веселость и изо всех сил постаралась продолжить разговор нейтральным тоном. Вопрос, была ли Бенедетта беглянкой, мог отпугнуть ее окончательно; рано или поздно им пришлось бы взяться за решение этого вопроса — чтобы защитить и ее саму, и проект — но прямо сейчас самым важным было то, что Бенедетта, обладая живым умом и быстротой мысли, смогла обнаружить настоящую проблему.

Кроме них, в фойе никого не осталось. — Я должна уйти до полуночи, пока не пришли уборщики, — сказала Ялда, — но если вы не заняты, мы могли бы немного поговорить снаружи.

— Я никуда не спешу, — ответила Бенедетта.

Снаружи в городе царила тишина. По небу, оставляя за собой разноцветные следы, медленно ползла дюжина гремучих звезд. Когда они вдвоем вышли на мостовую, оставив Варьете-Холл позади, Бенедетта спросила: «Вы правда верите, что время замкнуто в петлю?»

— Не могу утверждать наверняка, — ответила Ялда. — Но факты, на мой взгляд, довольно убедительны.

— Значит, будущее ничем не отличается от прошлого?

— По большом счету различие между ними — это вопрос наших знаний, — сказала Ялда. — К какой информации мы можем без труда получить доступ. О прошлом мы можем узнать гораздо больше, чем о будущем, если, конечно, не попытаемся заглянуть слишком далеко. Но за всем этим стоят лишь превратности истории; никакого абсолютного различия не существует.

— Но ведь тогда… все, что должно случиться в будущем уже предопределено — точно так же, как и прошлое?

— Да.

— Тогда почему вы так упорно стремитесь изменить будущее?

Ялда восхищенно прожужжала; ей стоило предвидеть такой поворот. — «Изменить» не вполне подходящее слово, — произнесла она. — Можно пытаться изменить неудачный закон — потому что со временем одни законы сменяются другими. Но грядущее столкновение мы либо переживем, либо нет. Каким бы ни был его исход, изменить его нельзя.

С этим Бенедетта согласилась, но продолжала настаивать: «Какое же слово мне тогда использовать? „Влияние“?»

— Меня устраивает, — сказала Ялда. — Я готова признаться в том, что пытаюсь как-то повлиять на события будущего.

— Но как вы можете влиять на события будущего, если они предопределены точно так же, как прошлое? Разве вы пытаетесь повлиять на вчерашний день?

— Больше нет, — ответила Ялда, — но наверняка пыталась это сделать днем раньше.

— И все-таки почему? Если вы верите, что вчерашний день был предопределен всегда, то исход в любом случае был бы одним и тем же, разве нет?

— А. — Подобного разговора у Ялды не было с тех самых долгих ночей, которые она проводила за беседой с Туллией — и тогда их роли были бы прямо противоположными. — Я не верю в предопределение, которое утверждает, будто наши поступки не имеют никакого значения. Поэтому я не могу согласиться с тем, что вчерашний день сложился бы одинаково вне зависимости от моих поступков.

— Но если ваши поступки имеют значение, значит, совершая их, вы не обладаете свободой выбора, верно? — возразила Бенедетта. — Если будущее фиксировано, а ваши поступки влияют на будущее… значит, и сами ваши поступки должны быть предопределены, так как в противном случае они бы привели к другому исходу. Получается, что реальной свободы выбора у вас нет; вы всего лишь марионетка в руках сил, неподвластных вашему контролю.

Ялда ненадолго задумалась. — Поднимите правую руку.

— Зачем?

— Ну просто сделайте мне одолжение.

Бенедетта послушалась.

— Были ли вы свободны в своем решении поднять руку или отказаться? — спросила Ялда.

— Думаю, да.

— Тогда объясните мне, почему ваше восприятие этого факта должно как-то зависеть от того, свернуто ли время в кольцо и является ли будущее на самом деле отдаленным прошлым?

Поломав голову над вопросом, Бенедетта ответила: «Если этому было суждено случиться — если это в определенном смысле уже произошло — значит, мои мысли о том, что я принимаю какое-то решение, на самом деле были иллюзией».

— Иллюзией по сравнению с чем? — не унималась Ялда. — Объясните мне, как должен быть устроен мир — как должна действовать физика, каким должен быть ход событий — чтобы вы в каком-то смысле ощутили себя «более свободной»?

— В случае открытого будущего, — ответила Бенедетта. — Если исход наших поступков остается неизвестным, пока мы не примем решение.