Как поступить правильно? Может, положить его в гроб вместе с той, кто написал эти строки? У меня еще оставалось на это время, но что-то остановило меня. Я снова убрала блокнот в сумку. Эта не только история Вари. Она еще и моя. Я сохраню ее и, когда кто-то спросит меня, - Андрей или его отец, - что же на самом деле случилось много лет назад в подсобке института, мне будет, что показать.

Я вышла на улицу. К вечеру похолодало, но ослепительно сияло закатное солнце, напоминая весенние дни. Максим стоял чуть поодаль морга, и я подошла к нему.

- Мрачное зрелище, - проговорил он, и я согласилась. Похороны всегда навевают тоску, но смерть Вари особенно задела меня.

- Мне жаль, что так случилось, - сказала я. - Хоть мы и не знали ее. Это странно?

- Нет, почему же, - грустно усмехнулся Давыдов. - Помнишь, как у Хемингуэя? Колокол всегда звонит по тебе.

- Ты прав, - кивнула я. - Представляю, какого сейчас отцу Андрея. Он узнал, что вся его жизнь сплошная подделка. Это нелегко...

- Еще бы, - негромко сказал Максим. - Но по-настоящему нелегко будет нам, когда мы вернемся на учебу и погрузимся в дивный мир отработок.

Я улыбнулась и стлала думать, как можно избежать суровых наказаний преподавателей.

- Слушай, ну ладно там я, салага, а ты ведь уже на четвёртом курсе. Разве у тебя нет подвязок?

- Если подвязка с Юрием Витальевичем и этой историей не считается, то я в зоне риска, - сообщил Давыдов. - Я же не могу прикинуться хорошенькой девчушкой, которая безумно старается и ловит каждое слово препода.

- На что это ты намекаешь? - поинтересовалась я.

- А то я не знаю ваше женское пособие о том, как произвести впечатление на мужчину, прикинувшись милой дурочкой, - заявил Максим.

- У нас анатомию будет принимать сам Одинцов, - напомнила я. - Он слишком умен, и милая дурочка его не проймет.

- Тоже верно, - Давыдов не мог отрицать, что такого человека, как Константин Александрович, обмануть непросто. К этому времени из морга стали выходить другие люди. Я видела, как рядом с бабушкой шел Юрий Витальевич и Лидия, и они говорили о чем-то.

- Афанасьев так и крутится около твоей бабушки, - Максим тоже заметил это.

- Они же учились вместе, да и вся эта история...

- Дело вряд ли только в воспоминаниях, - улыбнулся Давыдов. - Так бывает, когда дружишь с девушкой слишком долго.

Смущенная улыбка тронула мои губы. Пока я делала вид, что смотрю на проходящих мимо людей, из морга вышел незнакомый мужчина. На вид ему было чуть больше пятидесяти. Он с серьёзным лицом шел рядом с отцом Андрея и что-то спрашивал у него. Потом, пожав ему руку, он удалился. Я расслышала обрывки его последних слов, - "соболезную вашей потере". На пальце у мужчины поблескивало особенное кольцо. Серебряное, с матовым зеленым камнем. На нем еще виднелся какой-то символ, но я не смогла разглядеть его. Проследив за ним взглядом, я увидела, что мужчина сел в темную иномарку, припаркованную у дороги, и уехал.

Я повернулась к Максиму и поняла, что его мысли заняты тем же незнакомцем. Давыдов оторвал взгляд от того места, где только что стояла его машину, и посмотрел на меня.

- Странный тип, - проговорил парень. - Что он делала на похоронах Вари?

- Он разговаривал с отцом Андрея, может, кто-то из друзей? - предположила я.

- Может, - медленно сказал Максим и тряхнул головой, словно желая избавиться от ненужных мыслей. - Какие планы? Хочешь вечером сходить со своим парнем в особенное место?

Я озадачилась.

- Если это законно, - предупредила я.

- Так, погоди, а тебе уже есть восемнадцать? - строго спросил Давыдов, и мне стало смешно.

- Полиция нравов снова патрулирует улицы, - проговорила я. - Что нужно делать?

- Встречаемся рядом с универом через пару часов, - сказал Максим.

- Звучит страшно, - произнесла я, надеясь, что мы не будем учить уроки. - Только мне еще нужно зайти в "Саламандру". А потом сразу в институт.

Давыдов кивнул, взял меня за руку, и мы не спеша пошли к дороге.

***

Когда я вошла в "Саламандру", Креза беседовал с покупателем. Он как раз собирался принести с нижней витрины несколько старинных трубок, и я пришлась кстати. У Крезы и так была больная спина, ни к чему старику лазить по нижним витринам, лучше это сделаю я.

Пока Освальд Павлович и покупатель присматривались к трубкам, я обогнула боковую витрину и принялась переставлять товары с нижних полок на среднюю. Там были пустые места, да и товар отсюда виден лучше. Пока я занималась этим, колокольчик над входом трепетно прозвонил. Я повернулась, чтобы как обычно поприветствовать покупателя, но слова замерли у меня в горле. Это был Борис. Ненавижу свою привычку нервничать из-за всего происходящего. Меня же вовсе не касается их история с Освальдом Павловичем, почему же сердце так вздрогнуло сейчас? Скандал, который только должен произойти, уже бурей пролетел в моих мыслях, и от этого стало еще тревожнее.

Освальд Павлович, напротив, соблюдал поразительное самообладание. Он как ни в чем не бывало продолжал рассказывать о преимуществе одной трубки перед другой. Отчего-то Борис не прерывал его беседы, а лишь молча подошел к витрине, где стояла я. Только теперь Креза неспешно обратился к сыну:

- Вы не будете так любезны обождать? - спросил он. - Я обслужу вас сам, моя помощница занята, не отвлекайте ее.

Я готовилась услышать от Бориса привычный сарказм, но он снова удивил меня и промолчал. Чтобы не выглядеть полной дурой, я вернулась к своему занятию, передвигая с места на место предметы и надеясь, что ничего не разобью. Когда покупатель курительных трубок ушел, Освальд Павлович вновь холодно взглянул на Бориса.

- Итак, - начал он.

- Я хочу видеть сына, - произнес Артемьев. Освальд Павлович усмехнулся.

- Похвальное стремление, - оценил он. - Это желание обоюдное? Или тебя, как всегда, данная часть вопроса не интересует?

- Я брал пример со своего отца, - пробормотал Борис. - Но я пришел не спорить. Леша здесь?

Леша был здесь. В подтверждении этого парень робко вышел из смежной комнаты и встал рядом с дедом. Освальд Павлович ободряюще похлопал его по плечу, словно говоря, что ему нечего бояться.

- Если ты пришел, чтобы забрать меня, то зря, - заявил парень, хоть голос его заметно дрожал. - Я останусь с дедушкой!

Борис вздохнул.

- Ты несовершеннолетний и находишься под моей юрисдикцией, - проговорил он. - Я могу забрать тебя в любой момент. Но прежде я хочу сказать, что был неправ.

Лица Освальда Павловича и Леши стали удивленными. Я сама не поверила своим ушам и тому, что сказал Борис.

- Я не думал, что так мешаю жить тебе, - продолжал Артемьев. - Я сам знаю, какого это, когда твой отец ни во что тебя не ставит. И никогда в жизни я не хотел такой участи для своего сына. Все, что я делал, было для тебя и твоей матери. Но за стремлением дать вам все, чего не было у меня, я забыл о чем-то очень важном. Я забыл о нашей семье. И кое-кто позволил мне все вспомнить.

Тут Борис повернулся ко мне, и слабая улыбка тронула его губы. Это оказалась первая человеческая улыбка, которую я увидела от него за все время, что мы были знакомы. Так он сказал мне "спасибо", и я едва заметно кивнула ему.

- Леш, хочу пообещать тебе, что буду стараться, - продолжал Борис. - И у нас все будет по-другому. Прости своего отца, и позволь нам снова стать друзьями.

Глаза Леши стали влажными от слез, и я представила, что эти слова отца значат для его скованной хрупкой души. Его протест был сломлен. Более того, он больше ему не требовался. Он уже услышал все, что хотел.

Я взглянула на Освальда Павловича, и мое сердце сжалось от тоски. Он смотрел на отполированную поверхность прилавка, и мне не нужно было видеть его глаза, чтобы заметить в них слезы. Борис достал руки из карманов пальто и сделал слабый робкий жест, словно хотел распахнуть руки в объятье, но был для этого слишком слаб. Тогда Леша медленно подошел к отцу. Когда его взъерошенная голова уткнулась в ткань пальто, он вдохнул терпкий отцовский запах, в котором смешался одеколон и осенний воздух. Я увидела, как вздрагивали от рыданий его плечи, а Борис гладил сына ладонью по волосам.