Здание мэрии было совсем близко. Я остановилась, подняла взгляд вверх, на аккуратные ступени, и принялась ждать. Удивительно, но уже через несколько минут высокая темная дверь открылась, и появился Борис.

- Здравствуйте! - произнесла я. Он быстро спускался и смотрел себе под ноги. Сомнений в том, что я жду именно его, быть не могло.

- В другое время столь пристальное внимания юной леди польстило бы мне, но я уже предвкушаю от тебя еще одну лекцию, - проговорил Артемьев, останавливаясь в паре шагов от меня.

- Жаль, мне за это не платят, - пожала я плечами. - Мне нужно поговорить с вами о Леше.

Перекинув дипломат в левую руку, правой Борис встряхнул свой черный зонт, и он раскрылся над его головой.

- Это хорошая тема, - кивнул мужчина. - Я все еще не могу поверить в то, что кофейню поджег он. Полагаю, ты уже знаешь об этом?

С этими словами Борис легким жестом пригласил меня под зонт. Я не стала отказываться, и мы двинулись вдоль улицы.

- Что вы собираетесь делать? - поинтересовалась я.

- Для начала заберу сына из вашего антикварного подвала, - пробормотал Артемьев. Я отметила, что его лицо сегодня кажется серым и тусклым, как осеннее утро. Огонь в его глазах, обыкновенно дерзкий, и такая же усмешка губ исчезли. Он потух, будто намокший фитиль, и я поняла, что так сейчас выглядит его душа.

- Откуда вы знаете, что он у нас?

- О, ты будешь удивлена, но день моего рождения был гораздо раньше, чем вчера, - Борис словно прочитал мои мысли и попытался им противоречить.

- Острить не обязательно, - заметила я.

- Конечно, обязательно, - упрямо возразил Борис, точно маленький ребенок. - Иначе я совсем свихнусь.

- Это бывает, - мне тоже пришло в голову немного пошутить: - У вас же семейка спортсменов, и побег из дома в прыщавом возрасте передается на генетическом уровне.

Борис бросил на меня осуждающий взгляд из-под нахмуренных бровей.

- В отличие от моего отца мне никогда не было плевать на сына, - заявил он. - Я все делал для него. А сейчас я намерен вернуть его домой, о чем мой отец никогда не задумывался.

- Вы ведь понимаете, что Леша на вас обижен, и вы не можете просто ворваться в лавку и приказать ему уходить? - я пыталась объяснить Борису, что он совершает ошибку.

- Не могу? - усмехнулся в ответ Артемьев. - Кристина, ты видела меня два раза в жизни, и ты даже не представляешь, что я могу.

Холодный тон Бориса напомнил, с кем я имею дело. Да, там, на собачьих бегах, мне показалось, что я разглядела в нем человека, но сделать это снова будет непросто.

- Зачем вы так? - не понимала я. - Леша хороший парень, у него доброе сердце. Вам не приходило в голову быть с ним чуть мягче? Он же несчастен и не видит в вас никого другого, кроме тюремного ментора!

- Похоже на комплимент, - мои слова не тронули Бориса. Он шел к парковке, и я зачем-то тащилась рядом. Как же мне достучаться до него? Как объяснить, что жестокость ничего не решает?

- Когда я была маленькой, - вспомнила я, - мы с отцом летом брали велики и выезжали за город, устраивали пикники. Было так весело!

Кроме этих слов в моем голое прозвучало что-то такое, отчего Борис не смог отмахнуться. Детская радость, искренняя и беспечная. И он почувствовал ее. Оттого Артемьев не смог ответить что-то ироничное, хоть в его способностях острить я не сомневалась.

- А что случилось потом? - задал он вопрос. Похоже, он ожидал истории с грустным концом, но пришлось разочаровать его.

- Да ничего, - пожала я плечами. - Просто велики уже не актуальны, и я слишком ленивая, чтобы выползать куда-то. Поэтому мы с отцом играем в нарды.

Только теперь Борис понял меня. Я пытались не разжалобить его, но показать, что можно жить иначе.

- У меня слишком много работы, - упрямо бросил он.

- Как и у моего отца, - согласилась я. - Как и у всех других людей. Это же просто отговорки, они ничего не значат.

Борис какое-то время молчал. Может, он придумывал новую идиотскую шутку, или просто не хотел начинать спор.

- Ладно, признаюсь, ты раздражаешь меня чуть меньше, - почему-то сказал он и отключил сигнализацию на своем автомобиле. - Тебя подвезти?

- Нет, спасибо, - отказалась я. - Ездить в машине с опасными незнакомцами моветон.

Борис захохотал.

- А доставать незнакомцев, это как? - поинтересовался он. Его рука пыталась отдать мне зонт, но я кивком головы отказалась. Тогда он свернул его и открыл дверцу.

- У нас свободная страна, достаю кого хочу, - заявила я.

- Твоя жизненная позиция впечатляет, - улыбнулся Борис из салона. - Впиши это в свое резюме. Креза ведь потребовал у тебя резюме? Иначе инспекторы вернутся и проверят.

Я улыбнулась, глядя в сторону, туда, где над линией горизонта виднелась светлая полоса синего неба. Там не было дождя, ветер пригнал его к нам.

- Что поделать! - проговорила я. - В конце концов, их заключения не самое главное в жизни.

- А что главное? - заинтересовано спросил Борис, и его глаза чуть прищурились. - Семья, которая тебя ненавидит, потому что ты слишком сильно старался для них?

Я услышала в его голосе досаду и злость. Но так злится старик. Он уже ничего не может сделать, да и не хочет. Просто повторяет то, что не дает ему покоя.

- Главное это настоящий момент, - негромко сказала я, обращаясь к старику внутри Бориса. - И то, как ты его проживаешь. Нужно быть счастливым здесь и сейчас.

Артемьев ничего не ответил мне. Какое-то время он смотрел себе под ноги, а потом захлопнул дверцу. Мне почудилось, что Борис улыбнулся, но я видела это сквозь отсвечивающее стекло, поэтому не могу ничего утверждать. В следующую секунду он уехал.

***

В день похорон Вари вновь стояла чудесная погода, почти в точности повторяющая момент смерти женщины. У гроба стояли не только мы с бабушкой. Приехал отец Андрея и Лидия, в которой уже нельзя было угадать сходства с сестрой, а тем более, с той девочкой на фотографии. Их встреча с бабушкой была теплой от радости и влажной от нахлынувших слез. Я заметила, как не хватало им друг друга, и, хоть письма поддерживали меж ними связь долгие годы, они не могли заменить настоящей встречи. Вскоре к ним подошел Юрий Витальевич, которого Лидия узнала не сразу. Не хватало только Кормышова.

Я все еще носила в рюкзаке тот синий блокнот, в котором Варя писала свою трагическую историю. Почерк на его страницах менялся в зависимости от состояния Вари. Порой он тихими, укрощенными буквами строился вдоль линейки. А иногда срывался, точно сердечный ритм, и прыгал по листу, теряя здравый смысл и привычные очертания. Почти до рассвета я отважно пробиралась сквозь эти письмена. Их смысл не сильно разнился с тем, что мне удалось узнать самой, но было приятно ощущать в этом блокноте частицу человеческой души. Написав слово чернилами, мы даем ему силу, которую не может забрать смерть. Я достала дневник Вари и подумала, что будет правильно отдать его отцу Андрея. Он первый, кого коснулся этот обман. Пусть прочтет правду и знает, что его мать ни в чем не виновата, и все, что сейчас обрушилось на него, лишь следствие чудовищной болезни разума.

- Это принадлежало ей, - проговорила я, не осмеливаясь назвать Варю матерью этого человека. - Возьмите.

Андрей в этот момент подошел к отцу и вопросительно взглянул на нас.

- Не думаю, что я имею отношение к этому, - сказал отец Андрея. - Может, ты возьмешь?

Он кивнул сыну.

- Дневник твоей бабушки, - пояснила я. Сажнев какое-то время смотрел на него, на мою протянутую руку, а потом покачал головой.

- Извини, Кристин, - пробормотал он. - Я тоже не могу...

- Спасибо, - отец Андрея слабо улыбнулся мне. По его лицу было видно, что он еще не до конца осознал все произошедшее. Еще не до конца понимал, что его настоящая мать умерла. Я не могла осуждать его. Он не знал матери, она была для него чужим человеком. Не смея настаивать, я отошла от них. Почему-то никому здесь не было дела до этого блокнота. Он лежал в моих ладонях почти невесомой ношей и будто спрашивал, что я буду делать с ним.