Никто не произнес ни слова. Когда Леша успокоился, Борис кивнул на дверь, и парень повернулся к деду. В его глазах стоял вопрос, и Освальд Павлович кивнул. Потом он все же посмотрел на Бориса, а мне стали видны его покрасневшие глаза.

Нам, людям, всегда трудно признавать свои ошибки. И еще труднее сказать о них вслух. Порой в стремлении оправдать себя человек заходит так далеко, что уже не может разглядеть разницы между правдой и собственным вымыслом. А потом пелена спадает с глаз. В конечном итоге она всегда спадает, но в тот момент бывает уже поздно.

Но никогда не бывает слишком поздно, чтобы поступить правильно. Рассказать о поджоге кофейни. Или рассказать о своей любви к сыну.

- Это хорошие слова, и я рад, что ты нашел их для Леши, - проговорил Креза, чувствуя, как ком слез и горечи мешает ему продолжить. - Эти слова двадцать лет назад следовало сказать мне, - голос Освальда Павловича глубоким тоном оседал по витринам лавки, ложился на плечи мне и Борису. - Я знаю, что прошло слишком много времени, и мне никогда не исправить того, что было. Ты можешь отвернуться от меня и уйти. И никто тебя не осудит. Но я тоже хочу просить тебя дать мне шанс. Может, в твоей жизни еще найдется место для своего старика?

С замиранием сердца я ждала, что же ответит Борис. Мне хотелось верить, что он сильнее, чем думает, и сможет простить своего отца. И он смог, - я увидела это в его глазах прежде, чем Артемьев что-то сказал.

- Когда я ушел из дома, - начал вспоминать Борис, - я всегда представлял себе что-то подобное. Будто ты стоишь передо мной, просишь прощения, а я ухожу и оставляю тебя одного. Даже потом, когда я стал взрослым, и все невзгоды остались позади, это сцена не давала мне покоя. Я предвкушал ее. Хотел показать, что я всего добился сам... И вот это случилось, но я не знаю, куда девалась моя ненависть. Я совсем не хочу отталкивать тебя.

Руки Освальда Павловича, покрытые морщинами, закрыли его лицо. Он вытирал слезы, но они стекали по истонченной коже щек, и ему пришлось достать платок из кармана. Таким слабым и беспомощным я его еще не видела. У Бориса не хватало смелости подойти и утешить отца, поэтому я сама тихонько приблизилась к прилавку и обняла Освальда Павловича за плечи. Никто не знал, что делать дальше. Борис и Леша, смущенные стояли по середине торгового зала и никак не могли уйти.

- Борис, если у вас нет никаких дел, то оставайтесь, - улыбнулась я, обнаружив в себе талант массовика-затейника. - Я присмотрю за лавкой, а вы поможете Освальду Палычу успокоиться...

Мое предложение было принято негласно. Все трое скрылись за дверью смежной комнаты, и я притворила ее, оставшись в торговом зале одна.

***

Как и обещала Максиму, в назначенное время я уже подходила к воротам института. Смеркалось. Лавку я покинула с легким сердцем, которое снова увидело чудеса человеческой жизни. Три поколения одной семьи заново узнавали друг друга в небольшой комнате, и я была тому негласным свидетелем. То, что когда-то казалось далекой мечтой, стало сегодняшним днем. Мне удалось сделать что-то хорошее, достучаться до спящих сердец и показать им, что самое важное - это семья.

Было около восьми вечера, и хоть в некоторых окнах здания еще горел свет, никого из студентов уже не было. К своему удивлению, у входа в корпус я увидела Андрея и Настю. На улице царила вечерняя прохлада, и моя подруга стояла в милой синей шапочке с двумя помпонами по бокам.

- Выходит, он решил угробить нас всех! - воскликнул Сажнев, когда увидел меня.

- А я думала, это романтическое свидание, - вздохнула я. - Вы же просто так здесь ошиваетесь?

- Я что-то нервничаю, - призналась Настя. - Вдруг какой-нибудь псих зомбировал Макса, и он нас всех убьет.

В этот момент дверь института открылась, и на пороге показался сам Давыдов.

- Вы чего на улице торчите? - удивленно спросил он. - Так, давайте за мной.

Его крепкая рука легла мне на плечи, и мы двинулись вдоль корпуса.

- Какой курс? - бросил Андрей через плечо.

- Подсобка, - беззаботно ответил Максим, и я почувствовала, как мы все вздрогнули от этого слова.

- Я не понял, - пробормотал Сажнев. - Это прикол?

Давыдов вздохнул и покачал головой.

- А вот и Грузин возник, - пробормотал он. - Все подробности потом, пока иди.

По неясной причине мы продолжали двигаться к подсобке. Вскоре мы уже оказались на территории внутреннего двора, которую благополучно пересекли. Я видела тонкую улыбку на губах Максима и не могла понять, что же он задумал. А Давыдов уже подошел к двери и, повозившись с замком, открыл ее перед нами.

- Прошу! - жестом он приглашал нас войти. Настя и Андрей переступили порог подсобки, и я услышала их восторженные возгласы. Уже отсюда мне было видно, что в подсобке теперь горит свет, и заходить туда теперь не так страшно. Давыдов продолжал улыбаться. Когда я взглянула на него, он кивнул, и я тоже вошла внутрь. И мне было чему удивиться.

Подсобка, старая и мрачная, что так напугала меня в одну из ночей, преобразилась. Под потолком висела лампочка. Абажура на ней так и не появилось, но зато она излучала яркий свет, который проникал в каждый угол помещения. Весь хлам, который до этого был приткнут у стен, теперь куда-то пропал, как и паутина. В подсобке стало просторно, чисто и светло. У дальней стены находился стол и несколько стульев. Выглядели они явно не новыми, но это лучше чем ничего. На столе уже возвышалась круглая картонная коробка, две большие бутылки колы, бумажные стаканчики и тарелки. В стороне лежало несколько выцветших пледов, и рядом стояла гитара Максима.

- Офигеть! - воскликнула Настя. - Крутое логово!

- Это ты сделал? - я взглянула на Максима, который наблюдал за нами. - Просто невероятно, совсем другое место!

- Спасибо, мы старались, - кивнул Максим. - Я попросил Кормышова немного помочь с проводкой, а в итоге он помог мне со всем...

Я вспомнила про старика, и мне стало немного грустно. Все же, он хороший человек, и сумел остаться таким даже после череды тех страшных событий. Но разве справедливо, что он по-прежнему одинок, как и много лет назад? Все, что он нажил, это скуку и грусть.

- Собственно, я подумал, что нам нужно отметить завершение этой дурацкой истории, - сказал Максим. - Так что обживайтесь здесь, я получил у Анатолия Степановича разрешение тут зависать.

- Вот здорово! - заявила Настя. - Только давайте никому про это не скажем, а то сюда весь универ будет ходить!

- Нет, зачем, - засмеялся Максим. - Сделаем ключи и можем приходить, когда захотим. Я тут не успел толком ничего доделать, но все впереди.

Пока Настя с Андреем осматривались, я пробиралась к столу.

- Когда можно напасть на торт? - спросила я Давыдова.

- Я ждал этого вопроса, - засмеялся он.

- Максим, спасибо тебе, что устроил это, - сказала я и неловко поцеловала Давыдова в щеку. - Не знаю, когда ты успел, но все очень здорово.

Максим повернул голову, и его губы оказались рядом со мной. Но в ту же секунду рядом замаячил Андрей.

- А чо тут одна кола? Ниче выпить нет?.. Да шучу я! - эта фраза относилась к Насте, которая, услышав его слова про выпить принялась сверлить парня уничтожающим взглядом. Вскоре мы все собрались у стола, и Сажнев потянулся к коробке.

- Похоже, торт должен умереть, - проговорил Максим.

- Вы начинайте, а я позову Анатолия Степановича, - спохватилась я. - Никто не против? Не хочу, чтоб он там скучал один, когда мы тут празднуем!..

Никто не был против, и я пошла в каморку к нашему сторожу. Когда я вернулась, ребята уже расселись по местам. Кормышова встретили как старого знакомого, и мне было приятно смотреть на его просветлевшее лицо. Мы ели торт и планировали, что стоит принести сюда первым делом. Анатолий Степанович подсказал, где тут розетка, и обещал ее проверить. Тогда можно будет подключить удлинитель и обустроить все гораздо комфортнее.