Он пьянел, заказывал закуски, Прогонял дворнягу от стола, Но, когда послал её по-русски, Никуда собака не пошла. От него не сделала ни шага. Бей, любезный! Что мне? Не умру! Русская бездомная дворняга Злобу принимала за игру. Он храпел, она лежала рядом, Наблюдала искоса за ним. И почти что человечьим взглядом Был, уснувший замертво, храним. Молча стол в объедках созерцала И, когда проснётся он, ждала. Не взяла ни хлеба и ни сала, Ничего без спросу не взяла. Встал мужик, шатаясь да икая, И пошёл от пьяного стола, И за ним, послушная такая, Русская дворняга побрела. 2012 Всё когда-нибудь кончается, Как печаль и как вода. На глухом ветру качается И рыдает лебеда. Одиноко долу клонится, Только верит и она, Что печаль когда-то кончится И опять придёт весна, Говорливая и смелая, Не видавшая беду, И присядет лебедь белая На рассвете в лебеду. Перепутает озёрную И болотистую гладь, И тоску, такую чёрную, Ей удастся расплескать. Лебеда стоит, качается, Значит, всё ещё жива, И вовеки не скончается Эта сытная трава. 2012 Отроги Сихотэ-Алиня, Насторожённая тайга. И день, безветренный и синий, Готов приветствовать снега. Они придут уже наутро, Я это чувствую нутром. Они торжественно и мудро Тайгу укроют серебром. А дальше заскулят метели, Завоют волки на луну. И всю рябину свиристели Склюют, чтоб увидать весну. А с кедров будут падать шишки, И шишки будут собирать. А в шишках будут и пустышки, Которым нечего терять. Не пролетят морозы мимо, Не обойдёт души зима. Как жаль, что жизнь неповторима И сводит каждого с ума. Отроги Сихотэ-Алиня И чей-то удивлённый взгляд: – Куда же ты в тайгу, разиня? Не видишь – облака летят! 2012 Какая стынь! И лист неслышно Листу о чём-то говорит. И, разодевшаяся пышно, Рябина горькая горит. Кричит осенняя пичуга, Но песнь её – издалека, И не услышим мы друг друга Сквозь толщу лет и сосняка. Но всё равно узнаем скоро, Как куст рябиновый горчит. Молчит усталая Мещёра, О чём – не знаю, а молчит. Но замечательно чертовски Гулять и думать, неспроста Любил заехать Паустовский В мои мещерские леса. Октябрь обветренные руки Несёт к рябинному огню, И беспричинные разлуки В лесу сгорают на корню. 2012 Над Рязанью небо хмурит брови Памяти священнослужителя Василия Гаретовского Над Рязанью небо хмурит брови, Бронзовые стонут облака. Недовольство для людей не внове, Мало им снегов и сквозняка. Подавай им хрупкую посуду, Расстилай персидские ковры. Вот тогда и восхищаться будут, И платить улыбкой за дары. Всё не так, и на земле от века Жизнь полна лишений и тревог. Разве быть счастливым человеку Запрещал на этом свете Бог?! Жизнь без счастья, в общем-то, ничтожна, Счастье – соучастие во всём. Только им делиться с ближним можно, Только смысл нашей жизни в нём. Загляни заблудшим людям в души. Там стоит такая темнота! Ты хотя б кого-нибудь послушай, Доведи до ближнего креста. Помолись за этих падших Богу, Помолись за выживших во лжи. Выведи однажды на дорогу, Хлеб и соль в котомку положи. Как же им без соли и без хлеба! Как пройти сквозь вечные леса, Где в итоге принимает небо И приют готовят небеса?! 2012 Я с другом ехал до Электростали, Допили в пробках булькавший НЗ. Вдруг на одном потёртом самосвале Мелькнула надпись – Ряжский АРЗ. А я его в семидесятых строил, А я в него вложил немало сил. И я тогда был в городе героем, Когда стране сдавал кабины ЗИЛ. Бывало, руки-ноги замерзали, А получал какие-то рубли, Но на базаре или на вокзале Мне дать взаймы безропотно могли. Я тридцать лет с тех пор в строю протопал, Я тридцать лет России отслужил, За это время старая Европа Узнала место, где лечили ЗИЛ. …Тот самосвал давно уже проехал, А я молчал и думал: неспроста На этом свете существует эхо, Что не даёт забыть свои места. В Электростали тёплая погода, И в местном баре ломятся столы, А в Ряжске снова с моего завода Идут на службу вечные ЗИЛы. 2013 |
