— Не смей повышать на меня голос. Никогда. Совсем с ума что ли сошел? Все кончено, Хантер. Просто прими это, — она брезгливо морщится, когда начинает тереть запястье. — Чокнутый, — бормочет себе под нос, а после резко разворачивается и уходит.

#

      Хантер просыпается с головной болью и сушняком. Он не без труда разлепляет губы; на языке чувствуется сукровица. Солнце бьет прямо в глаза сквозь незадернутые шторы, и он щурится, на ощупь ища телефон, который находится под соседней подушкой, хотя обычно лежит на тумбочке. У него три пропущенных вызова и два голосовых сообщения. Когда он воспроизводит его, то голова взрывается новой порцией резкой боли от слишком громкого и воодушевленного голоса агента.

      «Ты куда пропал? Я звонил тебе, но ты был вне зоны, а ведь у нас выставка завтра, картину на которую ты так и не отдал мне, хотя сказал, что она готова. Хорошо, что у меня есть ключи от твоей квартиры, так что я заберу картину сам. Надеюсь, в этот самый момент ты не занят сексом с той потрясной шатенкой, которая в последнее время ошивается рядом. Это будет неловко. И перезвони мне.»

      Хантер затравленно стонет, вспоминая о выставке в одиннадцать часов. На часах четверть одиннадцатого. Второе голосовое сообщение начинается с восторженного вопля, из-за чего ему приходится убирать телефон как можно дальше от уха.

      «Черт бы тебя побрал, Хантер Соломон! Это шедевр! Как ты смел столько времени скрывать от меня свой талант?! Завтра эта картина произведет фурор, я тебе гарантирую! Ты станешь знаменитым, мой друг! Черт, просто шикарно. Нет слов. Увидимся завтра. А, кстати, ты бы прибрался что ли, а то весь пол краской заляпан. Но если ты и дальше будешь писать такие картины, то можешь хоть все стены заляпать. Разрешаю тебе, как твой арендодатель. До завтра.»

      Хантер совершенно не понимает, о чем говорил Циско, кроме того, что он сам забрал картину на выставку; в голове стоит густой туман, события вечера и ночи ускользают, как песок сквозь пальцы. Когда он встает с кровати, то запинается о пустую бутылку с виски.

      — Теперь ясно, откуда эта мигрень, — он разминает плечи и бредет в сторону ванной, по дороге отыскивая, где же это он умудрился разлить краску, о которой говорил Рамон, однако пол в студии такой же, как и всегда: беспорядочные пятна, но никаких луж. Хантер пожимает плечами, думая, что агент что-то напутал; в ванной свет уже горит, но он не придает этому значения.

      Из зеркала над раковиной на него смотрит осунувшаяся версия самого себя с синюшными мешками под глазами, будто он заснул несколько часов назад, а на лбу видны капельки красной краски. Хантер пытается вспомнить, когда он рисовал что-то красным, но не может; умывается ледяной водой. Под ногтями черная грязь, а спину ломит, словно таскал что-то тяжелое. У него недельная щетина и трясутся руки, отчего он режется, когда бреется. Хантер зарекается пить и спать в неудобных позах, когда чистит зубы, надеясь избавиться от гнилостного привкуса во рту.

      Кейтлин в первый раз он набирает спустя пять минут. Номер оказывается недоступен. Соломон вспоминает об их ссоре, произошедшей накануне, и думает, что она таким образом наказывает его, пока заваривает кофе.

      Когда Кейтлин не отвечает и в пятый раз, у него начинают трястись руки. Хантер звонит ей по дороге в галерею, раз за разом оставляя голосовые сообщения.

      «Прости меня. Я не хотел кричать на тебя. Я просто боюсь потерять тебя. Пожалуйста, ответь мне.»

      «Ты совершенно права. Я сошел с ума. Я совершенно сошел с ума от любви к тебе. Но я исправлюсь. Пожалуйста, ответь. Я волнуюсь.»

      «Знаешь, я заслужил ту пощечину. Если хочешь, можешь ударить меня еще раз. Можешь бить меня, пока не устанешь. Только ответь. Пожалуйста, Кейтлин.»

      «Это не может так закончиться. Кейтлин, пожалуйста. Дай мне шанс все объяснить. Приезжай в галерею. У меня выставка. Ты должна это увидеть. Ради того времени, что мы были счастливы. Хотя бы в последний раз. Просто приезжай. Умоляю.»

      «Я буду ждать тебя в галерее, пока ты не приедешь. Я буду ждать, сколько нужно, только приезжай. Кейтлин. Пожалуйста.»

      «Я люблю тебя. Прости меня. Буду в галерее.»

      Циско подлавливает его у самого входа. Он сияет, как начищенный пятак, и хлопает его по плечу.

      — Это просто бомба. Я не ожидал такого от тебя. Никто не ожидал. Признаться, я начал думать, что ты теперь до конца жизни будешь рисовать только свою новую музу, но то, что я увидел, поразило меня, — Рамон говорит, говорит и говорит, не замолкая, ведя его за собой, пока Хантер пытается понять, о чем агент вообще говорит: на той картине, что была создана для этой выставки, изображена как раз Кейтлин в окружении маков. Он только хочет спросить, какую именно картину Циско забрал из его квартиры и не перепутал ли ничего случаем, как видит среди посетителей Барри. Не без труда вырвавшись из хватки агента, Соломон стремительно подходит к Аллену; тот кривится, едва завидев художника, однако сбежать не пытается.

      — Ничего личного. Айрис любит живопись, — вместо приветствия произносит Барри, не желая слушать очередные обвинения в том, как ужасно он обращается со своей женой, и, кажется, хочет что-то сказать, но Хантер перебивает его.

      — Ты знаешь, где Кейтлин? — от беспокойства у него сводит желудок; под ложечкой скребется дурное предчувствие, вызывающее тошноту.

      — Это я хотел у тебя спросить, — усмехается Аллен. — Не волнуйся. Еще объявится, а когда это произойдет, скажи ей, чтобы позвонила мне. Мои юристы, наконец, нашли способ расторгнуть наш брачный контракт и без ее согласия. Можешь забирать ее, раз она тебе так нужна. Она отныне твоя забота, — он кивает в знак прощания и отходит, пока Хантер пытается переварить полученную информацию.

      Кейтлин больше не принадлежит своему мужу. Теперь она только его. Только его. Облегчение это знание отчего-то не приносит; появляется ощущение, будто он упускает какую-то важную деталь, центральный кусочек мозаики, без которого картина выглядит неполной.

      Хантер достает телефон и в очередной раз начинает набирать ее номер. Рамон вырывает мобильный из его рук, не давая нажать на кнопку вызова, и злобно шипит, бормочет что-то многословное про опоздание, а после подводит к картине, стоящей на мольберте в центре зала. Вокруг собираются заинтересованные посетители.