— Не подумай ничего такого. Просто в последнее время ты часто была в галерее. На самом деле, я видел тебя там всю последнюю неделю, просто ты меня не замечала. Ты красивая. Мне нравится рисовать тебя. Не сочти меня за маньяка, пожалуйста, — ей нравится неловкость, с которой он сжимает в руках неоконченный рисунок с изображением ее улыбки. Бумага мнется, и Кейтлин вытаскивает ее из его сжатых пальцев.

      — Тогда рисуй, если так хочется, — она откидывает волосы со спины на грудь, тянет собачку молнии платья на спине. Ткань падает на покрытый каплями краски пол, и она переступает через нее, оставшись в одном нижнем белье и туфлях. — Или ты предпочтешь, чтобы я разделась полностью?

      — Думаю, это успеется, — улыбается Джей. Кейтлин садится прямо на стол, немного ерзает по наброскам с самой собой, чтобы принять наиболее удобную позу.

      Гаррик трахает ее в первый раз на этом столе спустя полтора часа.

#

      Джей пересчитывает ее позвонки, обводит каждый, любуясь плавными изгибами тела. Кейтлин нежится под его руками, щурится от заходящего солнца, светящего через окно прямо в глаза; она лежит на животе, бедра прикрыты простыней, и тело приятно ломит после хорошего секса. У нее несколько засосов на плечах, и нужно будет какое-то время воздержаться от ношения блузок без рукавов (хотя Барри все равно плевать). Гаррик лежит рядом, подперев голову ладонью.

      — Послушай, твой муж, — его рука дергается в такт словам, и Кейтлин переворачивается на спину, откидывает волосы назад. Его действительно волнует ее муж, и это забавляет: обычно всем плевать, всем всегда плевать.

      — Брак по расчету. У него с самого начала есть любовница. Ему нет никакого дела, с кем я сплю. Старая договоренность, — отбрасывает все сомнения, а после гладит его лоб пальцем: прямо там, где появляется морщинка. — Не хмурься, тебе не идет.

      Джею хочется сказать: «А тебе идет все: от смеха до слез». Джею хочется сказать: «Твой муж идиот, что завел любовницу». Джею хочется сказать: «Значит, у меня куда больше шансов, чем я думал». Джей просто валит ее на спину, беспорядочно целуя лицо. Кейтлин смеется, выгибается под ним и ластится, как кошка.

      Он думает, что должен нарисовать ее такой: улыбающейся, сияющей в лучах заходящего солнца, распластанной на его кровати.

      Он рисует, когда она спит, утомленная, выглядящая по-детски невинной во сне.

#

      — Знаешь, Джей Гаррик — это псевдоним. На самом деле меня зовут Хантер Соломон, — неожиданно признается он, когда сидит перед ней на корточках и яростно, будто боясь не успеть поймать ускользающее вдохновение, наносит контур ее тела карандашом. Кейтлин сидит на подлокотнике старого выцветшего кресла, как на троне, и снисходительно взирает на него сверху; губы трогает легкая улыбка.

      — И почему ты решил назваться другим именем, Хантер? — она пробует новое имя на вкус, смакует на языке: это имя более резкое, в нем больше опасности, чего-то маняще-запретного. Оно нравится ей сильнее, чем милое до приторности «Джей».

      — Хотел сбежать от прошлого, начать жизнь с нового листа, — у него затекает шея, но он не обращает внимания: свет на ее скулы ложится идеально, отчего они становятся острыми, гротескно-очерченными. Хантер пытается перенести резкость черт на бумагу, пытается воссоздать ее образ до капельки пота у линии волос.

      — Получилось? — не без интереса спрашивает она, игнорируя звонок телефона.

      — Наверное, я ведь встретил тебя.

      — Считаешь меня чистым листом?

      — Скорее вторым шансом.

      — Подожди, пожалуйста, — она не выдерживает и берет трубку с пренебрежительно-милым «Бэмби, я занята, давай быстрее». Хантер переносит на чистый лист ее нахмуренные брови, поджатые губы и сжимающие телефон пальцы. — Я буду, когда освобожусь. Ой, да ладно, ты сможешь утешить свою сестренку, как никто другой. Просто посмотри на нее своими оленьими глазками, и она забудет о своем муже, как и раньше бывало. Позже, я сказала, — Кейтлин разве что не бросает телефон на пол, но сдерживается. Спрыгивает с кресла и валит Хантера на пол; карандаш выпадает из его пальцев и откатывается в сторону.

      — Что-то случилось? — он гладит ребром ладони ее висок, пачкая кожу грифелем, в котором перепачканы его пальцы.

      — Муж любовницы — тире — сестры мужа был убит. Не смогу сегодня переночевать с тобой, прости, — она чмокает его в нос: звонко, слишком жизнерадостно для человека, который только что узнал о смерти своего знакомого, даже родственника. — Ничего серьезного, говорю же. Не хмурься, — Кейтлин расстегивает несколько верхних пуговиц на его рубашке и касается оголенной кожи груди. — А теперь как насчет знакомства, Хантер? Надеюсь только, что Джей не будет сильно ревновать, — она кусает его нижнюю губу, целует подбородок и переходит на шею, параллельно расстегивая молнию на джинсах.

      — Думаю, я смогу с ним договориться, — усмехается Хантер, пока Кейтлин опускается все ниже, оттягивает зубами резинку боксеров и берет в рот так глубоко, что он давится воздухом.

      Он рисует всю ночь напролет после ее отъезда, пока кисть не начинает сводить судорога.

#

      Хантер обрастает рисунками, набросками, холстами, на которых написано маслом, как обрастают мхом: одна стена полностью завешена ее улыбками, пальцами, спиной с выступающими лопатками. Кейтлин называет его лофт «храмом имени себя» и звонко расцеловывает щеки, сидя на его коленях. Он обнимает ее за талию одной рукой, другой пытаясь завершить набросок.

      — А что, мне бы пошел русалочий хвост, — она внимательно следит за движениями его руки, из-под которой на бумаге появляется силуэт маяка в отдалении, камня и русалки с ее чертами. Кейтлин болтает ногами, ерзает, а после засыпает, уткнувшись носом ему в шею. От ее горячего дыхания щекотно и хочется ежится, но Хантер держится, прижимает ее к себе сильнее и сидит, не шевелясь, несколько часов.

      Кейтлин просыпается в кровати; на соседней подушке лежит красный мак и записка: «Ушел на лекцию. Позавтракай сама». Она не сразу вспоминает, что он преподает в местном колледже историю живописи или что-то такое.