– Ну, – опять сказала она, и он ощутил, что им обоим на самом деле не хочется расставаться, – надеюсь, книга вам понравится. И удачи с мебелью, что бы вы ни решили.
Он улыбнулся и кивнул, и вроде бы она ушла, или ему только показалось. Шанс так запутался в тот момент, пытался решить, не надо ли что-то еще сказать; позднее, вспоминая об этом разговоре, он никак не мог вспомнить, попрощались ли они по-настоящему, и пришел к выводу, что нет. Он кивнул. Она улыбнулась. Он остался стоять, а она двинулась прочь по тротуару, задержавшись у витрины какого-то магазина, потом снова пошла и пропала из виду, и слава богу, подумал Шанс тогда, но после нее осталось необычное томление, боль, которой он не испытывал уже много лет, вожделение в сочетании с уверенностью в том, что объект желания недостижим, – все это, а еще удивительный изгиб ее спины, когда она встала перед витриной магазина, словно танцовщица, и полуденный свет на ее пепельных волосах.
Но ощущение романтической двойственности, которое охватило его сразу после встречи, в последующие дни сменилось глубоким облегчением от того, что он не поддался абсурдному искушению еще глубже влезть в ее дела, и Шанс вернулся к раздумьям о том, как же поступить с мебелью. Никакой необходимости спешить он не чувствовал. Шанс всегда рассматривал любой вопрос под множеством разных углов: чем их больше, тем лучше, чтобы представить себе все наихудшие сценарии развития событий. Жена и дочь часто обвиняли его в чрезмерной осмотрительности, беспощадно третируя, когда Шанс целыми днями обдумывал какое-нибудь тривиальное решение или покупку, но он верил в осторожность. Похоже, это вдолбил в него отец, проректор маленького библейского колледжа [12]. Как и Тот, в честь Кого было названо это учебное заведение, отец любил говорить притчами и предпочитал те, в которых юношеская опрометчивость неотвратимо приводила к боли и лишениям. Шанс избежал обучения в отцовской школе, но не мог сказать с уверенностью, что слова старика не повлияли на все его поступки. Да и врачебная практика не располагала к беспечности. Он провел слишком много времени с людьми, для которых все изменилось за одно мгновение, за один вдох… от того, что они свернули влево, а не вправо, не увидели свет или не услышали сигнал, или, как Жаклин Блэкстоун, были виноваты лишь в недальновидности, которая ставит сердце вперед головы, и теперь Жаклин оказалась в больнице «Мерси Дженерал Хоспитал» в центре Окленда с переломом нижней стенки правой глазницы, ожидала операции, чтобы уменьшить давление на нижнюю прямую мышцу глаза, и это было второе, что произошло.
Новость ему передала Дженис Сильвер. Она позвонила, решив, что Шанс захочет быть в курсе, потому что Жаклин пришла к ней по его рекомендации. Она к тому же была очень зла и хотела наконец-то выговориться, раз уж Жаклин без страховки оказалась в окружной больнице, а также поинтересоваться, не согласится ли Шанс заглянуть к больной, чтобы лично оценить степень ее повреждений.
Шанс согласился. Он сидел у себя в кабинете, на столе перед ним лежала та самая книга, что он приобрел в присутствии Жаклин, очертания домов за окном скрадывал наползавший послеобеденный туман.
– Это работа ее бывшего? – спросил он.
– Не поверю, что чья-то еще.
– Но ты не знаешь точно?
– Она не говорит.
Шанс смотрел на туман. Он слышал вздох Дженис, слышал гнев в ее голосе.
– У нас был такой устойчивый прогресс, – сказала она. – Знаешь, этот сукин сын навещал ее раз в неделю. Она стала ему отказывать. И это работало. Джекки перестала появляться. Это наверняка он.
– А что она говорит?
– Говорит, спугнула вора во дворе своего кондоминиума.
– Полагаю, такое возможно.
– О, конечно, – откликнулась Дженис, – все возможно. Давай не будем исключать, что ее похитили инопланетяне.
Он отправился в больницу на следующий день, но не пошел прямо к ней, а вначале поговорил с ее лечащим врачом. Жаклин получила сотрясение мозга, но признаков кровоизлияния или структурных повреждений не нашли. Операция по освобождению зажатой мышцы была достаточно простой, и Шанс обрадовался тому, что Жаклин в хороших руках. А что до причины инцидента, тут еще требовалась дополнительная информация. Пока был только рассказ Жаклин о том, что кто-то неожиданно напал на нее на задворках дома, и все.
Он решил до поры отложить этот вопрос вместе с осмотрительным поведением, поддавшись импульсу и остановившись у ее палаты. Дверь была открыта, и на стуле возле кровати сидел широкоплечий мужчина с густыми темными волосами, одетый в серый костюм. Мужчина сидел спиной к двери, слегка подавшись вперед, держа Жаклин за руку, и негромко что-то говорил. Шанс мало что услышал, кроме имени «Джекки», после чего ретировался в сестринскую и затеял разговор с одной из медсестер, дожидаясь, когда мужчина уйдет. Заодно он отрекомендовался в качестве врача и продолжил расспросы о пациентке из палаты 141.
– Она испытывает сильную боль, – сказала ему медсестра. – И жалуется, что у нее двоится в глазах. Операция назначена на сегодня, на вторую половину дня.
– У нее много посетителей?
– Только муж, – сказала медсестра, извинилась и ушла к одному из пациентов.
Шанс был все еще в сестринской, когда мужчина вышел из палаты. Среднего роста, жилистый и широкоплечий, довольно красивый, подумал Шанс, и наверняка способный наделать немало бед своими кулаками.
Шанс полагал, что мужчина пройдет мимо, и удивился, когда тот остановился перед ним.
– Вы один из ее врачей? – спросил он.
Его черные глаза смотрели прямо и пристально. Шанс, конечно же, вспомнил, что перед ним детектив убойного отдела Окленда, и это определенно ощущалось – мужа Жаклин окружала какая-то аура значительности и некий намек на агрессивность. Шансу нетрудно было поверить, что перед ним полицейский. Ему нетрудно было поверить, что перед ним плохой полицейский.
– Я психоневролог, – сказал ему Шанс. – Лечащий врач попросила меня проведать пациентку.
– Вы только что были у ее палаты, что же не заглянули?
– Увидел, что у нее посетитель. Спешки не было.
– Не было? Не слишком-то это похоже на врачей, которых я знаю.
Шанс ничего не ответил и подумал, что мужчина, возможно, сейчас улыбнется, но он лишь посмотрел на него в ответ, бросил быстрый взгляд, а потом направился к лифтам в конце коридора. Шанс подождал, пока он удалится, и вернулся в палату Жаклин.
Женщина выглядела примерно так, как он и ожидал, учитывая характер и серьезность ран. Одна сторона лица сильно опухла и походила на сплошной синяк. При его приближении Жаклин слегка отвернулась, и Шанс заметил, что она плакала.
– Жаклин, – начал он, – мне так жаль…
– Пожалуйста, – сказала она, – вы должны уйти. – Она говорила сквозь сжатые зубы, смотря в стену, где сквозь маленькое грязное окошко виднелся Окленд.
Шанс дотронулся до ее руки, лежащей поверх одеяла.
– Вы поправитесь, – от волнения и беспомощности в голову лезли одни штампы. – Вам станет лучше, когда мышцу освободят, и вы перестанете видеть все в двух экземплярах.
Он попытался пошутить, но ей было не до шуток. Ее ладонь сжималась и разжималась, терзая небесно-голубое одеяло на кровати. Он слегка стиснул предплечье Жаклин. Ему хотелось взять ее на руки – такой слабой и болезненной казалась она сейчас, лежа в этой стерильной палате с пластиковыми занавесками и больничным покрывалом, с унылым видом на город. Сразу вспомнился их разговор в книжном магазине Беркли меньше двух недель назад, расписные стулья, выражение ее лица, когда она упомянула свою умершую собаку, притягательную улыбку, когда они стояли в очереди, чтобы заплатить за книги. У нее нежная душа, подумал он, нежная и добрая. Она уклонялась от его взгляда, уклонялась от его утешений. Истина заключалась в том, что операция освободит ее зажатую мышцу, но не избавит от человека, которого Шанс только что видел в палате, не избавит от того, кто склонился над ней, как вампир из малобюджетного фильма, и держал ее ладонь в своей руке, той самой, которой бил. Теперь, когда Шанс посмотрел этому человеку в лицо, он больше не сомневался в том, что Дженис права. Никакого грабителя, пробравшегося на территорию кондоминиума, не было. Это человек, которого он видел, плохой коп, подстерег свою шлюху, рассердившись на ее внезапное исчезновение.
