«Свои обиды каждый человек…» Свои обиды каждый человек — Проходит время – и забывает. А моя печаль – как вечный снег: Не тает, не тает. Не тает она и летом В полуденный зной, — И знаю я: печаль-тоску мне эту Век носить с собой. 1966 Она была в Париже Наверно, я погиб: глаза закрою – вижу. Наверно, я погиб: робею, а потом — Куда мне до нее – она была в Париже, И я вчера узнал – не только в нем одном! Какие песни пел я ей про Север дальний! — Я думал: вот чуть-чуть – и будем мы на «ты», — Но я напрасно пел о полосе нейтральной — Ей глубоко плевать, какие там цветы. Я спел тогда еще – я думал, это ближе — «Про счетчик», «Про того, кто раньше с нею был»… Но что ей до меня – она была в Париже, — Ей сам Марсель Марсо чевой-то говорил! Я бросил свой завод, хоть, в общем, был не вправе, — Засел за словари на совесть и на страх… Но что ей оттого – она уже в Варшаве, — Мы снова говорим на разных языках… Приедет – я скажу по-польски: «Прошу пани, Прими таким, как есть, не буду больше петь…» Но что ей до меня – она уже в Иране, — Я понял: мне за ней, конечно, не успеть! Она сегодня здесь, а завтра будет в Осле, — Да, я попал впросак, да, я попал в беду!.. Кто раньше с нею был, и тот, кто будет после, — Пусть пробуют они – я лучше пережду! 1966 Песня-сказка о нечисти В заповедных и дремучих, страшных Муромских лесах Всяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх: Воет воем, что твои упокойники, Если есть там соловьи – то разбойники. В заколдованных болотах там кикиморы живут, — Защекочут до икоты и на дно уволокут. Будь ты пеший, будь ты конный — заграбастают, А уж лешие – так по лесу и шастают. А мужик, купец и воин — попадал в дремучий лес, — Кто зачем: кто с перепою, а кто сдуру в чащу лез. По причине пропадали, без причины ли, — Только всех их и видали – словно сгинули. Из заморского из лесу где и вовсе сущий ад, Где такие злые бесы — чуть друг друга не едят, — Чтоб творить им совместное зло потом, Поделиться приехали опытом. Соловей-разбойник главный им устроил буйный пир, А от них был Змей трехглавый и слуга его – Вампир, — Пили зелье в черепах, ели бульники, Танцевали на гробах, богохульники! Змей Горыныч взмыл на дерево, ну – раскачивать его: «Выводи, Разбойник, девок, — пусть покажут кой-чего! Пусть нам лешие попляшут, попоют! А не то я, матерь вашу, всех сгною!» Все взревели, как медведи: «Натерпелись – сколько лет! Ведьмы мы али не ведьмы, Патриоты али нет?! Налил бельма, ишь ты, клещ, – отоварился! А еще на наших женщин позарился!..» Соловей-разбойник тоже был не только лыком шит, — Гикнул, свистнул, крикнул: «Рожа, ты, заморский, паразит! Убирайся без боя, уматывай И Вампира с собою прихватывай!» …А теперь седые люди помнят прежние дела: Билась нечисть грудью в груди и друг друга извела, — Прекратилося навек безобразие — Ходит в лес человек безбоязненно, И не страшно ничуть! 1966 Песня о новом времени Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело шаги, — Значит, скоро и нам – уходить и прощаться без слов. По нехоженым тропам протопали лошади, лошади, Неизвестно к какому концу унося седоков. Значит, время иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи! И в погоню за ним мы летим, убегающим, вслед. Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей, На скаку не заметив, что рядом – товарищей нет. И еще будем долго огни принимать за пожары мы, Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов, О войне будут детские игры с названьями старыми, И людей будем долго делить на своих и врагов. Но когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется, И когда наши кони устанут под нами скакать, И когда наши девушки сменят шинели на платьица, — Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!.. 1966 |
