Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Ни одной передачи не делать без моего разрешения!

— Хорошо, хорошо, — закивал Учватов, испугавшись резких ноток в голосе американца.

Рули пристально на него посмотрел: «Может, ты японский агент?» Учватов съежился под взглядом американца, и его обдало жаром. Учватов вновь вспомнил о посещении радиостанции шахтерами. «Нет, это трус!» — презрительно решил Рули и сказал:

— Дайте мою шубу!

Учватов помог американцу одеться и облегченно вздохнул, когда закрыл за ними дверь. Он бросился к окну и долго смотрел вслед американцам, которые медленно шли к посту и что-то очень серьезно обсуждали.

— Штаты вывели свои войска из России, — напомнил Рули своему спутнику. — Вот почему и мы не должны здесь вести сами активных действий.

Рули умолчал о том, что еще часа два назад он думал о другом и даже намеревался ехать в Марково. Теперь об этом не могло быть и речи.

— Тогда в Марково надо послать Струкова с его людьми, — предложил Стайн.

— А если Струков разделит ту же упасть, что и эти бродяги? — Рули с усмешкой посмотрел на Стайна. — Я уверен, что об этом будет как-то неприятно докладывать Томасу. А?

Стайн, смешался, а Рули коротко хохотнул. Ему нравилось озадачивать своего помощника. Сэм обиженно молчал. Рули остановился, раскурил трубку и, наслаждаясь ароматным табаком, откровенно выложил Сэму свой план:

— До приезда этого полковника… как его… — Рули попытался вспомнить фамилию, но не смог, а доставить бумагу ему не хотелось, и он махнул рукой. — Марково оставим в покое, если, конечно, оттуда красные не полезут к нам. Пусть полковник с ними сам расправляется. Русский знает лучше, куда русского ударить, чтобы удар был смертелен. Нет злее и беспощаднее врагов, чем поссорившиеся родственники.

Сэму хотелось выругаться. Ему осточертели плоские сентенции Рули. Стайн быстро, почти с вызовом спросил:

— Что же нам остается делать? Спать? — и тут он не удержался, чтобы не кольнуть Рули: — В одиночку это не так весело.

— Зато полезно, — хладнокровно парировал Рули и продолжал: — Нам надо отвлечь внимание Петропавловска от Ново-Мариинска, успокоить петропавловских большевиков каким-нибудь сообщением.

— Пошлем радиограмму, что здесь по-прежнему ревком, — засмеялся Стайн. — И даже в том же составе.

— Сэм! — Рули остановился и посмотрел на Стайна почти с восхищением. — Ваша мысль стоит десять тысяч долларов. Если бы у меня они были, я бы вам сейчас выписал чек!

Сэм подозрительно смотрел на Рули — не смеется ли юн над ним. Нет, не похоже. Рули говорил вполне серьезно, даже с той деловитой озабоченностью, которая у него всегда появлялась при решений сложного и ответственного вопроса.

— Вы, Сэм, подсказали мне то, что я искал! — Рудольф выдержал многозначительную паузу и, протянув руку вперед, указал на Ново-Мариинск, который лежал внизу. — Здесь будет создана коммунистическая организация.

— Что-о-о? — Сэм ошалело уставился на Рули. Что он болтает? Или действительно принимает его за идиота и сейчас над ним потешается. Сэм покраснел от негодования:

— Мне мало нравятся плоские шутки.

— Это серьезно, Сэм, — Рули укоризненно качнул головой: — Неужели вы не поняли? Петропавловск успокоится, когда узнает, что тут коммунисты у власти. Коммунисты, конечно, скроенные и сшитые нами.

Теперь Стайн понял Рули. Нет, это просто великолепно! Они, офицеры Легиона, создают тут компартию. Такого анекдота еще в Номе не слышали.

— Прекрасно, Рудольф. Только как мы это сделаем?

— Бирич поможет, — Рули взглянул на часы. — Скоро к нему.

Вся дорога ушла у них на обсуждение своего плана, и только перед домом Рули вспомнил о предупреждении Томаса о японском агенте:

— Кто бы это мог быть?

— Может быть, он и сообщает в Петропавловск о положении здесь? — тоже задумался Стайн.

— Агента мы найдем! — Рули был полон решимости, в нем заговорила профессиональная гордость. Он считал, что на карту поставлен его авторитет.

Струков неторопливо прихлебывал чай из большой кружки, которую всегда возил с собой. В яранге Тейкылькута стояла почтительная тишина. Жены хозяина сидели в стороне, и только старшая, с морщинистым, покрытым голубыми точками татуировки лицом, находилась около очага. Она помешивала в котле оленину. После дорога и морозного ветра Струков наслаждался теплом. Он полулежал у огня, ощущая его горячее дыхание на своем обмороженном лице.

Тейкылькут не нарушал молчания. Расспрашивать, зачем гость приехал, неприлично, да и зачем расспрашивать? Оленевод догадывался, что привело начальника милиции в его стойбище. За шкурками приехал.

Тейкылькут знал, что многие из его стойбища еще не платили налога, многие должны коммерсантам. За себя Тейкылькут не беспокоился, и все же приезд Струкова был для него неприятен, но он умело это скрывал.

В ярангу вошел старший милиционер, стянул меховую рукавицу и обтер с усов и бровей иней. Струков поднял на него глаза:

— Ну что там, Крюков?

— Сгоняем, ваше благородие. Все на месте.

— Хорошо, — кивнул Струков. — Все сразу и сделаем. К вечеру должны вернуться в Ново-Мариинск.

За стеной яранги послышались возбужденные голоса, покрикивания милиционеров, ругань. Кто-то вскрикнул. Струков нахмурился:

— Раньше времени в ход руки не пускайте. Иди, скажи болванам!

— Так точно! — Крюков поспешно натянул рукавицы и вышел. Сразу же раздался его голос: — Матвеев, отставить мордобой!

Шум нарастал. Струков неохотно поднялся — не хотелось уходить от тепла. Тейкылькут сказал:

— Мясо сварилось. Кушать надо.

Рыбин выкатил из полутьмы штрека тачку на свет. Стоял серый день, посвистывал ветер. Все вокруг казалось унылым, безрадостным… Снег на копях был черен от угольной пыли. Рыбин вздохнул и сильнее налег на тачку. «Тридцать четвертая», — подумал он и тоскливо оглянулся. До вечера еще далеко и десятка два тачек еще придется выкатить. На душе Рыбина было пусто и тяжело.

Не нашел он здесь, на копях, облегчения. Наоборот, стало труднее и сложнее жить. Шахтеры по-прежнему держались настороженно. Заступничество Рыбина за шахтеров, которых хотел арестовать Струков, вначале расположило к нему угольщиков, но через несколько дней по копям прошел слух, что Рыбина видели выходившим из дома Бирича. Баляев тогда прямо спросил Рыбина.

— Было такое?

Вначале Рыбин хотел отказаться, но, взглянув в строгие, требовательные глаза шахтера кивнул, попытался объяснить:

— Заманили. Я не хотел…

— Не хотела лисица зайца жрать, да он сам ей в зубы ткнулся! — Баляев презрительно сплюнул и повернулся к Рыбину спиной.

С ним перестали разговаривать. Многие просто не замечали его, и у Рыбина было такое Ощущение, что его окружает пустота. Вернуться в Ново-Мариинск он тоже не мог. Рули приказал ему все время находиться среди шахтеров и обо всем подозрительном сообщать. А что он может заметить, если шахтеры сторонятся его и не без основания считают шпиком? К тому же Бирич каждую неделю присылает Еремеева на копи с какими-то бумагами, новыми распоряжениями Совета, чтобы Рыбин их подписал, как председатель Совета. В насмешку, что ли, это делается?

Это были самые мучительные минуты, когда он раскладывал на столе бумаги, прочитывал их и затем расписывался. Все делалось под недобрыми, насмешливыми либо угрюмыми взглядами шахтеров. — Потом Рыбин не стал читать бумаг, а просто ставил подпись, торопился скорее выпроводить Еремеева.

Рыбин подкатил тачку, к горе угля и опрокинул ее. Затем, отогнав пустую тачку в сторону, чтобы не мешать другим, он присел на нее и закурил. Рыбин так задумался, что не заметил, как к черному конусу угля подъехала упряжка. На нартах сидел Еремеев. Он легко соскочил с них и подбежал к Рыбину, тронул его за плечо:

— Слышь!

Рыбин от неожиданности вздрогнул, поднял голову, и на его лице отразилось недовольство и тревога. Появление посыльного Бирича всегда было связано с чем-нибудь неприятным. Рыбин буркнул:

79
{"b":"581207","o":1}