— Так ты не ушел? Сейчас буду, босс.

Грент Нанна появился в дверях через секунду после своей неизменной сигары. Убедившись, что Ник в кабинете один, он тут же скинул пиджак. Ник знал, что, с точки зрения требований, предъявляемых здесь к работникам, этот пятидесятипятилетний крепыш, вечно жующий сигару, пяти футов и девяти дюймов ростом, выглядит сомнительно. Нанна всегда приходил в ужас, когда наступал черед ежеквартального взвешивания. Он много раз принимался сгонять лишние фунты, особенно в эру Гувера, чей взгляд удовлетворяли только поджарые и подтянутые сотрудники. Как и многие другие, Грент считал, что это требование носит дискриминационный характер по отношению к человеку его конституции, которому остался всего год до пенсии.

«Он прав»,— подумал Стеймс и повторил историю о странном греке из медицинского центра Вудро Вильсона в тех же выражениях, в которых услышал ее от лейтенанта Блейка.

— Надо послать туда двух ребят. Как ты думаешь, что бы это могло значить, Грент?

— Не имею представления, босс. И поскольку вас что-то смущает, Аспирина, скорее всего, посылать не стоит.

Аспирином называли самого старого агента, все еще работавшего в Оперативном отделе. После двадцати семи лет службы под Гувером он фигурировал во всех историях, которые ныне вызывали у слушателей только головную боль. Он должен был уйти на пенсию в конце года, и тогда раздражение, которое он вызывал, могло смениться ностальгией.

— Аспирина не надо... Пошли двух молодых.

— Как насчет Колверта и Эндрью?

— Идет,— ответил Стеймс.— Пусть они быстренько смотаются туда, а я как раз успею домой к обеду. Если будет что-нибудь стоящее внимания, звони!

Грент Нанна, вернувшись к себе, нажал кнопку экстренного вызова в комнате оперативного состава.

— Пошлите ко мне Колверта и Эндрью.

— Слушаюсь, сэр.

Раздался короткий стук в дверь. Они вошли один за другим. Рост Барри Колверта внушал уважение — шесть футов и шесть дюймов в носках, но мало кто видел его в таком виде. В свои тридцать два года он был одним из самых честолюбивых агентов уголовного отдела. Он носил темно-зеленый пиджак, черные брюки и тяжелые ботинки черной кожи. Свои русые волосы он стриг коротко и зачесывал направо. Увлечений, помимо службы, у него было немного, во всяком случае, насколько об этом знали коллеги. Колверт был родом со Среднего Запада и попал в ФБР после того, как окончил колледж со званием бакалавра, завершил образование в университете Индианы, а затем прошел пятнадцатинедельный курс в академии ФБР. Со всех точек зрения, он представлял собой классический тип «джи-мена».

По контрасту, Марк Эндрью был одним из самых странных типов, когда-либо переступавших порог ФБР. После курса исторических наук в Йеле, он окончил юридический колледж в том же учебном заведении и решил, что прежде, чем он поступит в какую-нибудь юридическую фирму, ему не помешают несколько лет приключений. Изучить полицию и преступный мир изнутри будет только полезно, решил он, но предпочел об этом не распространяться. Мало ли как поймут его намерения. Известно, что Гувер относился к своему детищу с таким болезненным пристрастием, что ни один агент, оставивший службу, не мог вернуться обратно. При своем шестифутовом росте Марк Эндрью выглядел малышом рядом с Колвертом. У него было свежее приятное лицо с ясно-голубыми глазами, а завитки каштановых волос падали на воротник рубашки. Ему шел двадцать девятый год, и он был одним из самых молодых агентов. Его одежда всегда отличалась изысканностью. Правда, не всегда аккуратностью. Ник Стеймс однажды обнаружил его в ярко-зеленой спортивной куртке и коричневых шортах, и ему пришлось отправить Эндрью домой переодеваться. От многих неприятностей по службе Марка избавляло лишь природное обаяние.

Грент Нанна изложил историю человека, ожидающего их в больнице Вудро Вильсона.

— Черный? — осведомился Колверт.

— Нет, грек.

Колверт не смог скрыть своего удивления. Восемьдесят процентов обитателей Вашингтона были неграми. Они же составляли девяносто восемь процентов из тех, кто привлекался по уголовным обвинениям. И, хотя никто в этом не признавался, одним из аспектов уотергейтского скандала было изначальное удивление со стороны хорошо знавших Вашингтон, что в этой истории не был замешан ни один негр.

— О'кэй, Барри? Я думаю, что вы с этим справитесь...

— Конечно. Рапорт вам нужен завтра утром?

— Рапорта вообще не нужно. Босс хочет, чтобы вы с ним связались напрямую, если найдете что-то заслуживающее внимания.

Зазвонил телефон.

— Вам звонит мистер Стеймс по радиотелефону из своей машины, сэр,— сказала Полли, ночная дежурная на коммутаторе.

— Вот неугомонная душа,—доверительно сказал Грент двум младшим агентам, прикрыв микрофон ладонью.— Слушаю, босс.

— Грент, я говорил, что у того грека пулевое ранение в ногу?

— Да, босс.

— Сделай одолжение: звякни отцу Грегори из моей церкви, святых Константина и Елены, и попроси его зайти в больницу.

— Будет сделано.

— И отправляйся домой, Грент. Оставь за себя Аспирина.

— Уже собираюсь, босс.

Стеймс отключился. Два специальных агента прошли коридором, выкрашенным в грязно-серый цвет, прямо к служебному лифту. Он пополз вниз, как всегда, со скрипом. На Пенсильвания авеню они взяли служебную машину.

— Почему на это идиотское задание не послали Аспирина? — спросил Барри.

— Кто станет посылать Аспирина в больницу? — ответил Марк. Он улыбнулся. Когда они впервые встретились в академии ФБР, между ними сразу же установился контакт. Светофор мигнул зеленым, но машина, стоявшая справа от них, вдруг решила повернуть налево на Первую стрит. Через мгновение агенты ФБР оказались зажатыми в пробке.

— Как ты думаешь, что этот парень хочет нам рассказать?

— Надеюсь, что-нибудь об ограблении банка в нижнем городе,— ответил Барри.— Я три недели на этом деле сижу, и пока у меня нет никакой наводки. Стеймс начинает нервничать.

— Сомневаюсь, поскольку он получил пулю в ногу... скорее всего еще один кандидат в ящик психов. Ты слышал: босс только что послал священника к этому греку. Так что в случае чего нас ждет геенна огненная.

Они засмеялись. И Колверт, и Эндрью знали, что, если они попадут в беду, Ник Стеймс снесет монумент Вашингтона, коль скоро решит, что это им поможет.

Госпитальный подъезд был старый и запущенный, а коридор выкрашен в блекло-серый цвет. Дежурная медсестра в приемной сказала им, что Казефикис находится на четвертом этаже в палате 4308. Агенты удивились беспечности, царящей в больнице. Им даже не пришлось показать свои удостоверения, пока они ходили по зданию; никто не бросил на них и взгляда, но, может быть, по профессиональной привычке они слишком серьезно отнеслись к этому вопросу.

Поскрипывающий лифт неторопливо поднял их на четвертый этаж. Вместе с ними поднимались мужчина на костылях и женщина в инвалидной коляске, которые, видимо, привыкнув к медлительности лифта, вели неспешную беседу. На четвертом этаже Колверт осведомился, где найти дежурного врача.

— Я думаю, что доктор Декстер уже ушла, но пойду проверю,—сказала дежурная сестра. Агенты ФБР посещали отделение не каждый день, и она окинула их любопытным взором голубых глаз. Доктор и сестра показались вместе в конце коридора. Вид доктора Декстер удивил и Колверта, и Эндрью. Они представились. Должно быть, все дело в ногах, решил Марк. В последний раз он видел такие ноги в пятнадцатилетием возрасте, и их демонстрировала Энн Банкрофт в «Выпускнике». Тогда он впервые обратил внимание на женские ноги и с тех пор не пропускал их взглядом.

Элизабет Декстер, Д. М.[4], была туго затянута в белый халат, на крахмальной глади которого выделялась красная пластиковая карточка с ее именем. Под форменным одеянием, насколько Марк успел разобрать, была красная шелковая блузка и черная юбка, едва прикрывшая колени доктора. Она была среднего роста и изящного сложения. Марк обратил внимание на то, что она не употребляет косметики, но ее кожа и темные глаза не нуждались в ней. Во всяком случае, посещение больницы обретало какой-то смысл. Барри, которого женские достоинства врача оставили равнодушным, попросил историю болезни Казефикиса. Марк решил не терять времени.