Марк поежился. Такие слова произносятся тысячу раз в день, но кто-то в Вашингтоне, произнося их, имеет в виду нечто конкретное...

Машина завернула за угол.

— Тринадцать долларов,— сказала сигара.

Марк протянул пятнадцать долларов за прозрачную перегородку, которая отделяла водителя от пассажира, и вылез из машины. Грузный мужчина пятидесяти с лишним лет в твидовом пиджаке подошел к нему. Марк забыл, как холодно может быть в Нью-Йорке в марте.

— Марк Эндрью?

— Да. Рад видеть вас. Ну и глаз у вас.

— Когда всю жизнь проводишь рядом с преступниками, то и думать начинаешь, как они.— Он коснулся рукой пиджака Марка.— Джи-мены стали одеваться куда лучше, чем в мои времена.

Марк несколько смутился. Стампузису, стало быть, известно, что агентам ФБР платят почти вдвое больше, чем полицейским в Нью-Йорке.

Вскоре они оказались в небольшом уютном зале с кирпичной кладкой стен. Высокий стройный итальянец провел их к угловому столику; чувствовалось, что Стампузиса здесь знали. Он не стал утруждать себя изучением меню.

— Рекомендую креветки в маринаде...

Марк последовал совету, заказав еще пол графина кьянти. Стампузису принесли коктейль «Кольт-45». Во время еды они болтали о пустяках. После двух лет работы с Ником Стеймсом Марк знал этот восточный обычай — никогда не мешать разговоры о делах с удовольствием от хорошей еды. Кроме того, Стампузис приглядывался к нему, и Марку было необходимо завоевать его доверие. Когда наконец Стампузис одолел огромную порцию «забальоне» и ему принесли двойной кофе-«эспрессо», он внимательно посмотрел на Марка и заговорил совсем другим тоном:

— Вы работали с великим человеком, с юристом редкого класса. Будь хоть десятая часть вашего ФБР так же умна, тонка и сообразительна, как Ник Стеймс, вашему каменному паноптикуму было бы чем гордиться.

Марк посмотрел на него, собираясь ответить.

— Нет, нет, ничего не говорите мне о Нике; достаточно того, что вы здесь из-за него, и не пытайтесь заставить меня изменить свое мнение. Я занимаюсь уголовной хроникой уже больше тридцати лет, и единственное, что изменилось в ФБР и мафии, так это то, что оба они становятся больше и сильнее.— Он поднес ко рту чашечку кофе и с шумом втянул в себя ее содержимое.— Ладно. Чем я могу вам помочь?

— Я хочу получить от вас два блока информации. Во-первых, кто из сенаторов поддерживает тесные связи с организованной преступностью? И во-вторых, каково отношение преступного мира к биллю о контроле над продажей оружия?

— Ну и размах! С чего бы начать? На первый вопрос легче всего ответить прямо и недвусмысленно. Думаю, что не меньше половины сенаторов имеет тесные связи с организованной преступностью, которую я называю мафией, хотя название несколько устарело. Многие даже не подозревают об этом, но если вы пристально изучите доходы крупных бизнесменов и больших корпораций, прямо или косвенно связанных с преступностью, то даже президент может оказаться связанным с нею.

— Подпольная империя? А теперь, с вашего разрешения, я хотел бы уточнить кое-какие детали. Вот имена пятнадцати сенаторов. Я хотел бы знать, что вы думаете о них...

— Попробуем. Постараюсь помочь вам. Только не давите на меня.

Однако, внимательно изучив список Марка, журналист пожал плечами:

— Вряд ли смогу сказать об этих людях что-то путное. Компания разношерстная и сложная. Но мафия... нет.

Он должен был услышать облегченный вздох Марка, которому, конечно же, не терпелось узнать, что представляет собой Декстер, но Стампузис, обманув его ожидания, ничего больше не добавил.

— Спасибо,— сказал Марк. Он помедлил.— Ну а теперь об отношении мафии к биллю о контроле над продажей оружия.

— И об этом не смогу сказать с полной определенностью,— начал Стампузис.— Мафия давно уже не представляет собой сплошной монолит. Для этого она слишком разрослась, и ее раздирают внутренние противоречия. Ветераны стоят насмерть против законопроекта, потому что в недалеком будущем ясно видят трудности, связанные с легальным приобретением оружия. Ну а представители молодого поколения смотрят вперед, предвкушая появление нового сухого закона. Поставляя незарегистрированное оружие уголовникам, еще не сбившимся в шайки, или кое-кому из сумасшедших радикалов, которые будут в нем нуждаться, они получат огромный источник дохода. Они убеждены, что полиция окажется не в состоянии применять закон во всем объеме, да и вообще период наведения порядка в этом деле может затянуться на десятилетия. Оправдал ли мой ответ ваши ожидания?

— В значительной мере,— сказал Марк.

— Теперь моя очередь задавать вопросы. Все это имеет отношение к смерти Ника?

— Да,— сказал Марк.

— Тогда больше говорить нам не о чем, потому что я знаю, чем можно интересоваться, а чем нет... Давайте условимся вот о чем. Если то, чем вы занимаетесь, выльется во что-то стоящее, я хочу получить преимущественное право на публикацию, опередив этих подонков из «Поста»...

Директор слушал Марка с напряженным вниманием, а затем поделился собственной информацией, которая выглядела поразительной.

— Мы можем еще раз сократить ваш список имен. Утром в прошлую среду наши агенты перехватили не опознанную пока передачу по одному из каналов КГБ. Видно, у кого-то есть передатчик, работающий на нашей частоте. Единственное, что удалось услышать, это: «Давай, Тони. Я только что расстался с сенатором после заседания комитета, и я...» Передача тут внезапно прекратилась, и мы не смогли нащупать ее снова, но, во всяком случае, доказательство налицо!

Марк наклонился вперед.

— Да, Эндрью,— сказал Директор,— я знаю, о чем вы думаете сейчас.

— Дайте мне припомнить...— упрямо повторил Марк.— Что за комитет работал в это время...— Он открыл свой блокнот.— В это время... Где-то у меня есть все, что нам надо, я знаю... В это утро собирались комитеты по иностранным делам и правительственных операций. Они обсуждали билль о контроле над продажей оружия.

— Теперь мы можем как-то определиться,— сказал Директор.— Сверьте по своим записям, кто из наших пятнадцати человек был здесь 3 марта?

Перебрав листки с записями, Марк аккуратно разложил их на две пачки:

— Это не совсем точно, сэр, поскольку у меня нет достоверных данных об этих восьми.— Он положил руку на одну из стопок.— Здесь остальные семь. Из комитета планирования государственных операций нет никого. Двое из комитета по иностранным делам. И они были на обсуждении. Кроме того, они входят в состав юридического комитета.

Директор поморщился:

— Ну что ж, пусть будет, как вы говорите, не совсем точно. Но так как это все, что у нас есть, сосредоточьте внимание на этих семи. Осталось всего три дня, и мы не можем терять ни одной возможности. Боюсь, что нам придется искать того человека, исходя только из двух имеющихся у нас зацепок — где он был во время ленча 24 февраля и что делал во время заседания юридического комитета? Поиск мотивов пока отложите в сторону мы займемся этим потом. Надо максимально сократить список. Вам придется провести остаток дня в Сенате и около комитета по иностранным делам. Поговорите с работниками сенатских служб. Нет ничего, чего бы они не знали об общественной или личной жизни сенаторов.

— Да, сэр.

— И вот еще что: сегодня вечером я обедаю с президентом. Возможно, мне удастся у него получить кое-какую информацию. Я все еще надеюсь, что мы держим ход событий под контролем. А теперь взгляните на это.— Директор протянул ему портрет греческого священника, сделанный службой идентификации.— Версия миссис Казефикис,— сказал он.— Что вы думаете об этом изображении?

— В принципе схвачено неплохо,— сказал Марк.— Хотя он не так уродлив. Чувствуется, что ребята знают свое дело.

— Меня беспокоит,— сказал Директор,— ощущение, что я где-то видел эту физиономию. Перед моими глазами прошло так много преступников, что просто невозможно припомнить конкретно кого-то из них. Но, может быть, я вспомню, может быть, я вспомню...