Ее освещало пламя, пылавшее в кузнечном горне. Оно обагряло инестые стены, которые увешаны были всяческими инструментами умопомрачительных размеров. А у наковальни стоял етун.

Он был так высок, что голова его едва виднелась в полумраке, и так широк в плечах, что казался, несмотря на свой рост, приземистым. Его волосатое тело, все перекрученное, но налитое силой, прикрывал лишь фартук из шкуры дракона. Черные волосы и густая черная борода ниспадали ему до пояса. Правая нога великана была чуть короче левой, на спине выпирал безобразный горб, а руки доставали до земли.

Почуяв путников, он повернулся к ним лицом — плосконосым, широкогубым, в шрамах и ожогах. Под кустистыми бровями зияли пустотой глазницы. Ётун был слеп.

Гулкий голос его напоминал шум воды тех рек, что текут через преисподнюю.

— Охо, охо! Три сотни лет трудился Болверк в одиночестве. Видно, приспела моя пора.

Он отшвырнул меч, который ковал. Тот с оглушительным звоном ударился о стену, и эхо долго еще гуляло под сводами пещеры.

Скафлок, ничуть не устрашенный, произнес:

— Я принес тебе то, что ты знаешь, Болверк.

— Кто ты? — воскликнул етун. — Я чую смертного, но в нем много от обитателя Волшебной страны. Я чую другого, он полубог, но не принадлежит ни к асам, ни к ванам, — великан пошарил вокруг себя. — Вы мне не нравитесь. Подойдите ближе, чтобы я мог разорвать вас на кусочки.

— Мы пришли с поручением, от которого ты не посмеешь отказаться, — сказал Мананнан.

— С каким? — прогремел голос етуна.

Скафлок сказал:

Он развернул волчью шкуру и кинул половинки клинка к ногам великана.

Болверк подобрал их.

— Да, — прошептал он, — я помню этот меч. Моей помощи искали тогда Дирин и Двалин. Им нужен был добрый клинок, чтобы откупиться от Свафрлами, а заодно и покончить с ним. Мы заковали в сталь лед, смерть и бурю, могучие руны и заклинания, неутомимую жажду крови, — великан усмехнулся. — Многие воины владели им. Он приносит победу. Ничто не может устоять перед ним, и лезвие его всегда остается острым. Жато его ядовито, раны, которые он наносит, не исцелить ни снадобьями, ни волшбой, ни молитвой. Однако на нем лежит проклятье — всякий раз, когда его обнажают, он должен испить крови. А еще — он губит того, кто им владеет.

Ётун наклонился вперед.

— Потому, — закончил он с расстановкой, — Тор сломал его. Ни у кого больше во всех Девяти Мирах не хватило на это сил. И с тех самых пор клинок покоится в земле. Но — ты говоришь, что Локи призывает к оружию. Значит, время близится.

— Думай что хочешь, — пробормотал Скафлок.

Ётун не слышал его. Пальцы Болверка любовно поглаживали лезвие меча.

— Время близится, — повторил великан шепотом. — Скоро наступят сумерки мира, боги и етуны перебьют друг друга, и придет конец мирозданию. Пламя Сурта пожрет небесную обитель, солнце погаснет, земля скроется под водой, звезды сорвутся со своих мест. Кончается мое рабство! С радостью я исполню твою просьбу, смертный!

Он принялся за работу. Молот с размаху обрушивался на наковальню, высекая искры. Великан ковал клинок, произнося заклинания, от которых сотрясались стены пещеры. Скафлок и Мананнан отступили в темный коридор.

— Я начинаю жалеть, что связался с тобой, — сказал сын Лера. — Зло возрождается к жизни. Никто и никогда не называл меня трусом, но я ни за что не коснусь этого меча. Где твоя мудрость, Скафлок? Он изведет тебя.

— Ну и что? — угрюмо спросил юноша.

Великан погрузил клинок в яд, чтобы остудить. Раскаленная сталь зашипела. Поднявшийся пар обжигал обнаженную кожу. Болверк по-прежнему распевал колдовские песни.

— Не стоит бросаться жизнью ради утраченной любви, — проговорил Мананнан. — Ты же молод, Скафлок.

— Все мы обречены на смерть, — отозвался человек.

Если учесть, что етун был слеп и что никто ему не помогал, он управился с работой удивительно быстро.

— Эгей, воины! — позвал он.

Они вернулись в пещеру. Болверк держал меч в руках. Лезвие клинка ослепительно сверкало, отливая голубым, глаза дракона на рукояти холодно поблескивали, золото светилось словно своим собственным светом.

— Берите! — вскричал етун.

Скафлок принял оружие. Оно было так хорошо сбалансировано, что воспринималось как продолжение руки и словно поило силой того, кто сжимал его рукоять.

Взмахнув клинком над головой, Скафлок ударил — и рассек пополам камень. Лезвие блистало в полумраке голубой молнией.

— Хей! — воскликнул Скафлок. С уст его сорвались слова:

Болверк раскатисто засмеялся.

— Ликуй, храбрец, — проговорил он. — От тебя будут убегать и смертные, и великаны, и боги. Ликуй! Меч на воле, и конец мира близок!

Он подал Скафлоку ножны, украшенные позолоченной резьбой.

— Вложи его, — посоветовал етун, — и не обнажай, пока не пожелаешь убить. Впрочем, он имеет обыкновение обнажаться по своей воле. И помни, когда-нибудь он обратится против тебя.

— Пускай, — ответил Скафлок — лишь бы он расправился с моими врагами.

— Безумец, — прошептал Мананнан, потом прибавил громко: — Пойдем отсюда. В таких местах не медлят.

Скафлок подчинился настоянию друга. Невидящий взгляд Болверка устремлен был им вслед.

Пес у входа в пещеру, заскулив, шарахнулся в сторону. Воины быстро спустились по леднику. Достигнув подножия горы, они услышали за спиной грохот и обернулись.

Над горой возвышались три черные тени. Их поступь дыбила скалы и вековечные льды. Забираясь в лодку, Мананнан пробормотал:

— Сдается мне, Утгард-Локи узнал о твоей проделке. Должно быть, он хочет расстроить замыслы асов. Да, трудновато нам будет выбраться.

Битва, которую выдержали в Ётунхейме Мананнан Мак Лер и Скафлок Воспитанник Эльфов, заслуживает отдельного рассказа. Следует поведать и о том, как сражались они с яростным ветром и густым туманом, с волнами и плавучими льдинами, с усталостью, что остужала сердца и обессиливала руки. В такие мгновения взоры их неизменно обращались к фигурке Фанд на носу лодки. Следует почтить песней ладью Мананнана, это хрупкое на вид серебристое суденышко.

Ётуны всячески старались покончить с воинами и причинили им немало неприятностей. Но они допытались-таки, какие заклинания здесь действуют, и пользовались ими не только для того, чтобы отражать колдовство великанов. Они вызывали бури, они сдвигали с места горы и насылали их на подворья своих врагов.

Они избегали сходиться с етунами врукопашную, хотя дважды убивали великанов, которым случилось повстречаться с ними в одиночку. Чаще всего они бились с морскими и сухопутными чудищами. Порой они бывали на волосок от гибели, особенно когда отваживались на набеги в глубь Ётунхейма, и каждый их поход стоит хвалебного слова.

Они прокрались в огромную конюшню, похитили лошадей, а само строение спалили дотла. Кони, которых они забрали, считались в земле великанов чуть ли не карликовыми, но никакое другое животное за пределами Ётунхейма не могло сравниться с ними статью и выносливостью. Это были косматые черные жеребцы с огненными глазами. Как ни странно, они привязались к своим новым хозяевам и спокойно стояли в лодке, которая их едва вмешала. Они не боялись ни дневного света, ни железа, ни даже клинка Скафлока и не ведали изнеможения.