Литмир - Электронная Библиотека

Я, Дима, Сергей и Анатолий уже не находились постоянно в одной и той же камере. Теперь внутренними инструкциями департамента исполнения наказаний для пожизненного заключения был введён перевод из камеры в камеру каждые десять дней. Официальная версия — чтобы в камерах не делали подкопы. Неофициально дежурными делалось предположение, чтобы жизнь на ПЛС сводилась к «существованию на вокзале». Один раз в десять дней дежурный давал команду «переезд», и каждый свои вещи, скатку и сумки за несколько заходов с руками, застёгнутыми впереди наручниками, нёс по коридору и по узкой лестнице с этажа на этаж. Когда с первого на третий, когда со второго на первый, когда из камеры в камеру на том же этаже. Каждая следующая камера была примерно того же размера. Когда чистая, когда грязная, с немытой дючкой, чёрным полом от пепла и бычками под нарами вперемешку с газетными окурками от самокруток. Когда с засохшими наломанными кусками «свободского» чёрного или белого хлеба, запихнутыми за решётку, закрывавшую батарею из нескольких секций, вперемешку среди прочего мусора, обрывков бумаги и мятых сигаретных пачек, с кусками заплесневевшего сала и леденцов без фантиков. Дима говорил, что так сходит с ума один из «пыжиков» — косит под дурака. Получает передачу и начинает продукты пихать за решётку в батарею. Делает сигары из окурков с фильтрами, заматывая их в полиэтилен трубочкой, и чётки из налепленного на нитку хлеба — в качестве «благодарочки» в соседние камеры за переданные ему сигареты и чай. А иногда запрыгивает, как обезьяна, на первую оконную мелкую решётку, удерживаясь пальцами рук и ногами, и начинает её трясти. Тогда в камеру заходят корпусной и контролёры, снимают его с решётки, дают ему пизды и пристёгивают на несколько часов за руки и за ноги к наре. Сокамерников возвращают в камеру, и когда они говорят, что он уже успокоился, с него снимают наручники. Говорили даже (Анатолий кивнул головой), что, когда выход на прогулку был не обязательный, он оставался в камере и справлял большую нужду в сумки сокамерников. Ему за это в камере дали по голове. И он перестал это делать — гадил только в свою сумку, а баланду высыпáл на свою нару, из чего был сделан вывод, что «косит».

Через несколько недель Сергея-людоеда отсадили, а в камере в этот же день появился новый сокамерник, осуждённый в этот же день к ПЖ. И ДПНСИ так же сказал: «Смотрите». На вид ему было лет двадцать — черноволосый худощавый парень. С его рук сняли наручники, предварительно положив в камеру скатку и сумку с вещами, отобранными на шмоне для пользования в камере. Закрылась дверь, и он с недоверием посмотрел на присутствующих.

— С суда? — спросил Дима.

— Да, сегодня осудили, — ответил он.

Вновь прибывшего также звали Сергеем, и он тоже был из Белой Церкви.

— За что? — спросил я, пока Анатолий и Дмитрий занимались приготовлением ужина.

— Неплохо живёте, — Сергей посмотрел на телевизор и на пачку фильтровых сигарет, а потом под нары — на лежавшие на газете яблоки и репчатый лук. — Я баланду беру.

— Вот, спасибо Игорю Игоревичу и его супруге! — сказал Анатолий.

— И администрации, — добавил я.

— Можешь не брать, — сказал Дима. — А когда закончатся, будем брать.

Я дал Сергею сигарету, и он подкурил.

— Убийство троих, — сказал он.

— А из каких мотивов? — спросил я.

— Ревность, а написали, что корысть. Я в отпуск из армии приехал на десять дней. Выпил с приятелем. А он давай мне рассказывать, что моя девчонка гуляла с другим. Я сначала к ней, а она не писала — не хотела расстраивать. Я и раньше об этом знал — мне написали. А я не поверил. Ещё выпил, ночью к нему, знал, где у него ружьё. И застрелил его. Вышла мать. И её. А потом отца. И утром обратно в часть. Оттуда меня и забрали. Соседи написали, что в доме не хватает ценных вещей. И мне дали корысть. А была бы ревность. И, может быть, не было бы ПЖ.

Толик расстелил на своей наре газету. Сергей кушал, сидя на моей наре. Дима с миской разместился на скатке под решёткой двери.

После щелчка электрозамка входной двери и голосов в коридоре Анатолий стал расстилать свою нару.

— Я буду спать на полу, — твёрдым голосом сказал Сергей.

— Нет, будешь спать со мной! — улыбаясь, сказал Анатолий.

— Это тебе там всякой хуйни наговорили, — сказал Дима, — что тут «пыжики» друг друга ебут.

— Да, — сказал Сергей. — В камере сказали, что, поскольку там баб нету, ебут друг друга.

Анатолий отвернулся к стене. Дима показал Сергею, как расстелить скатку, чтобы осталось место для него. Я дал Сергею пачку сигарет.

— Только кури вот здесь, на коридор, — сказал Дима.

Я лёг спать. Дима сел на скатку и продолжил читать.

На следующий день Серёга — корпусной — после прогулки принёс телефон. Оля сказала, что с доставкой в СИЗО оплатила необходимый металл, листовое железо, уголок. Мама сообщила, что собирается приехать на свидание. После приговора, пока он не был рассмотрен Верховным судом и не вступил в законную силу, осуждённые числились за Апелляционным судом, и Лясковская стала давать разрешения их родственникам на краткосрочные свидания. И мама сказала, что на следующей неделе выедет из Санкт-Петербурга. На следующей неделе меня посетил адвокат, сказав, что мама уже в Киеве и собирается прийти ко мне на свидание в пятницу вместе с Олей. В назначенный день меня вывели из камеры за дверь участка ПЛС через коридор следственного корпуса «Катьки», провели через внутренний двор СИЗО и на второй этаж в корпус, в котором была расположена клетка для краткосрочных свиданий для пожизненно заключённых. Она состояла из трёх секций для проведения при необходимости одновременно трёх свиданий. Секции между собой были разделены железной решёткой. В каждой секции были железная табуретка и телефонная трубка перед плексигласовым, зарешёченным крашеной арматурой стеклом. Меня завели в среднюю секцию клетки. Я сел на табуретку, и после этого дежурный снял с моей левой руки наручник, пристегнул мою правую руку к железной ножке табуретки и закрыл дверную решётку секции клетки. Так я оставался сидеть несколько минут. После чего офицер через дверь из небольшого коридора в помещение перед оргстеклом завёл маму и Олю. На глазах у обеих были слезы, а на лицах — улыбки.

По телефонной трубке практически ничего не было слышно. Я говорил громко через оргстекло. Краткосрочное свидание давалось на четыре часа, пролетевшие, казалось, за пять минут. В основном говорил я, стараясь заполнить мрачную обстановку бодрым настроением. Мама и Оля, иногда задавая вопросы, всё время смотрели на меня. Я сказал, что Владимир Тимофеевич занимается написанием для меня дополнений к кассационной жалобе. Все ждали Верховного суда.

Офицер сказал, что свидание окончено, и попросил Олю и маму покинуть помещение. Пока дежурный отстёгивал мою руку от железной табуретки и застёгивал мои руки наручниками за спиной, Оля ещё некоторое время стояла в узком коридорчике перед комнатой свидания и махала мне рукой. Мама смотрела на меня. Я помахал им в ответ. Дверь между комнатой свидания и коридором закрылась, и меня с офицером впереди и конвоиром с собакой за спиной увели в камеру.

На участке ПЛС один за одним стали снимать «баяны» — глухие решётки — и заменять их прямоугольными, на всё окно коробами из мелкой железной сетки, через которую проходил в камеру воздух, а свет — через полупрозрачное мутное металлизированное стекло. Данная конструкция была рассчитана на то, чтобы в камере света и воздуха было больше, но блокировала возможность «гонять коней» — затягивать через окно в камеру верёвку с камеры верхнего этажа или с соседнего следственного корпуса, а посредством этой верёвки — сигареты, чай, продукты с так называемого «общака» и малявы-записки.

Однако металлизированное стекло не помогло воспрепятствовать межкамерной связи. Через некоторое время в металлизированных стеклах коробов появились дыры размером с кулак, хотя от первой решётки в камере с ячейкой не более трёх сантиметров до стекла короба было не менее полутора метров. В камерах ПЗ какие-либо металлические предметы отсутствовали, не говоря уже о длинных железных прутьях, которыми в металлической сетке, залитой стеклом, можно было бы пробить дырку. Стекло вокруг выбитого отверстия было подкопчённым, и, исходя из этого, можно было сделать предположение, что с длинного «причала» — смотанной из газет тонкой палки — к стеклу лепился со стороны камеры горящий пластик. От его нагревания стекло трескалось и высыпалось само, образовывая отверстие. А оставшаяся тоненькая металлическая сетка рвалась узлами на затягиваемом канатике.

136
{"b":"581086","o":1}