Машина пересекла осевую, двинулась по направлению от Киева и через некоторое время свернула в лесопосадку, проехав сначала по песчаной, а потом по лесной дороге. Мне приказали вылезти из автомобиля. На деревьях была молодая листва салатового цвета. Свежая зелёная трава колосилась сквозь настил коричневой прошлогодней листвы. Меня завели на несколько десятков метров вглубь леса. Один из присутствующих достал большой чёрный пистолет (скорее, думаю, он принёс его с собой из машины), передёрнул затвор и приставил пистолет к моей голове. Другой сказал, что мне дадут лопату и я буду копать себе могилу. Я ничего не говорил, поскольку не знал, что тут говорить и как на это всё реагировать. Меня беспокоило лишь то, что с меня сваливались туфли и сползали брюки. Я не хотел ни есть, ни пить, ни курить. На тычки и толчки тоже никак не реагировал, ощущая полную апатию к происходящему.

Через некоторое время меня вновь сопроводили к автомобилю. Машина так же грузно выехала на шоссе и двинулась по направлению к Киеву. Снова звонил телефон. Молодой человек на переднем сиденье отвечал, что скоро, мол, будем. Стояло раннее утро — движение было достаточно интенсивное. Спустя некоторое время после манёвров и проездов через переулки автомобиль подъехал к железным, окрашенным в зелёный цвет воротам, за которыми виднелось серое здание в несколько этажей. Машину пропустили через ворота, и она остановилась у входа. Через некоторое время из здания вышли уже знакомые мне лица: Саша с усиками — Александр Александрович Полищук (так он мне позже представился, сказав, что он уже на пенсии) — и человек в клетчатом пиджаке. Меня провели в здание.

Как я узнал позже, это был Шевченковский РОВД. В здании был сделан евроремонт. Потолки были подвесные, с галогеновыми лампочками. Стены облицованы деревянными панелями с коричневым шпоном. На полу — линолеум под серый мрамор. Меня повели на второй этаж направо в конец коридора, затем провели в комнату налево. Там было два окна, завешанные белыми жалюзи, опять же подвесные потолки и большой полированный стол под цвет облицованных под дерево стен. Дальше стола — шкафы со стеклянными створками. За столом сидел упитанный человек лет пятидесяти, с чёрными волосами средней длины, в тёмно-сером пиджаке, галстуке и белой рубашке. Меня усадили на стул, стоявший у противоположной стены. Я попросил снять или хотя бы ослабить наручники. Но человек за столом, улыбнувшись, сказал, что мне наручники уже не снимут никогда (передвижение в наручниках на участках пожизненного лишения свободы было отменено спустя 14 лет). Я пытался задавать вопросы: где нахожусь и почему меня сюда привезли, с кем я разговариваю и почему меня держат в наручниках? Однако не получал никаких определённых ответов. Создавалось впечатление, что меня привели лишь для того, чтобы на меня поглазеть. А может быть, испытывали моё терпение, ожидая каких-либо неадекватных действий с моей стороны и первого шага для наступления развязки. Я не помню, в этот ли раз или в другой, человек с усиками ударил меня ладонью по лицу и сказал: «Это для того, чтобы ты проснулся». Очень скоро меня вывели из комнаты, провели по коридору, потом вниз по лестнице и в противоположный край здания — мимо комнаты пульта дежурного и дальше туда, где находились камеры. Первым был «обезьянник», дальше — три камеры для задержанных. Напротив последней располагался туалет с железной дверью, смотровым окном, коричневой обшарпанной плиткой на полу и обшарпанными, крашенными зелёной масляной краской стенами. Туалет типа «параша», напротив двери, на открытом фундаменте-постаменте. С правой стороны, если стоять спиной к двери, находились белый эмалированный умывальник и бронзовый водопроводный кран с железным вентилем. В левом дальнем углу — пластиковое помойное ведро, наполненное обрывками мятой газетной бумаги. Мне сняли наручники и завели в камеру, которая находилась напротив туалета. Света в камере не было, вернее, он поступал через смотровое окно двери и небольшое застеклённое окошко с решёткой в дальнем верхнем углу камеры. Такого освещения было достаточно для того, чтобы видеть предметы и лица. Стены были окрашены тёмно-зелёной краской. На двух стенах буквой Г была прикреплена лавочка из четырёх или пяти окрашенных зелёной краской деревянных брусьев. В камере никого не было. Я подтянул брюки, заправил рубашку и присел на лавочку — размять кисти рук. На запястьях были вмятины и царапины с кровоточащими следами от наручников. Большие пальцы занемели и практически не ощущались. Во рту пересохло. Хотелось есть. На мне были лишь лёгкий костюм и рубашка. Было достаточно прохладно.

Буквально через пять-десять минут стали слышны голоса, зазвенели ключи, и большая железная дверь в камеру открылась. Дежурный — человек лет двадцати пяти в милицейской форме — приказал мне выйти. С ним был ещё один милиционер. На меня вновь надели наручники. Два милиционера провели меня по коридору, мимо комнаты дежурного на лестницу и на второй этаж. Привели в небольшую комнату, где стоял стол, за которым сидел человек с усиками — Саша, который позже представлялся Александром Александровичем. Вероятно, это имя было вымышленным, как и имена многих других людей, которые «работали» со мной. Александр Александрович распорядился перестегнуть мне наручники, чтобы у меня положение рук было впереди. В комнату вошли ещё несколько человек в штатском. Среди них были тот самый тип в клетчатом пиджаке и рослый мужчина с улыбкой, похожей на оскал собаки. Два милиционера, которые меня привели, вышли из комнаты. Мне сказали сесть на стул, стоявший у стола спинкой к стене. Я присел и боком находился к Александру Александровичу, а лицом и вторым боком — к присутствующим. Сидя, я шевелил пальцами рук, чтобы начали сходить отёки. Александр Александрович, взглянув на моё запястье, сказал мне:

— У тебя руки в крови.

Я невольно взглянул на кисти своих рук.

— Дурака из себя строит, — сказал кто-то.

Тут же последовал удар нижней частью ладони мне по лицу (для того, чтобы проснулся).

— Ты убивал людей! — сказал один из присутствующих.

Александр Александрович Полищук (такую он мне назвал фамилию) сказал, что уже несколько лет работает по «Топ-Сервису» и что его интересует всё, что связано с НДС, который я украл из бюджета, составляющим, как они подсчитали, сотни миллионов гривен. Вопросы посыпались на меня градом. Где мои зарубежные счета, каких депутатов я провёл в парламент Украины, какие у меня отношения с бывшим директором «Топ-Сервиса», а ныне народным депутатом Фиалковским, где его зарубежные счета, какие парламентские фракции и политические объединения я финансирую, с какими руководителями и чиновниками государства, с какими сотрудниками МВД и СБУ я знаком?

Я сказал, что я советник Президента Украины по экономическим вопросам (член экспертного совета предпринимателей при Президенте Украины) — и сразу же получил удар по лицу (для того, чтобы не врал, — так мне сказали). А позже, хотя есть приказ о моём назначении и даже фотографии с Леонидом Даниловичем Кучмой, некоторые газеты утверждали, что я сам напечатал себе удостоверение. Лишь для того, чтобы избежать дополнительных ударов, вместо сохранения молчания я старался отвечать на вопросы. Однако мои ответы, судя по всему, удовлетворительными не были. К примеру, то, что у меня нет счетов, а занимаюсь я не политическими партиями и их финансированием, а бизнесом. Слово «бизнес» их вообще раздражало. Кто-то начинал напевать: «Ой, “Топ-Сервис”, ой, “Топ-Сервис”, люды тут хороши, сдай товары у “Топ-Сервис” и отрымай пулю». И мне на голову сыпались дополнительные тумаки, которых я старался избегать (шишки от них сохраняются у меня все 16 лет заключения в качестве жировиков на затылке). Полищук даже выдвинул версию (после того, как я сказал, что НДС не воруют, а возмещают при экспорте из бюджета), что этот закон об НДС в парламенте пролоббировал я, — и это было их убеждение. Но некоторые мои ответы их всё же удовлетворили. Например, что я не хочу рассказывать о своих взаимоотношениях с генералом Л.В. Бородичем (он являлся председателем Федерации лётчиков-спортсменов Украины, которую я, являясь начинающим лётчиком-спортсменом, частично финансировал), поскольку он был первым заместителем министра внутренних дел Украины. Или о взаимоотношениях с И.Г. Биласом — мы с ним летали в одном звене, и он был генералом МВД, а также гетманом украинского казачества и депутатом Верховной Рады Украины. Однако в конце концов все вопросы сводились к украденным мною сотням миллионов гривен НДС и местонахождению моих западных счетов. После чего мне снова начали вбивать в голову, что я убивал людей. Наконец я набрался смелости и любопытства и спросил, каких людей я убивал. Мне был назван длинный список: начальник железной дороги Олейник, депутат Щербань, директор валютной биржи (или что-то в этом роде) Гетьман, глава райгосадминистрации Подмогильный, ветврач Пацюк, а также Листьев и Старовойтова (видимо, письменные показания на меня по убийствам Листьева и Старовойтовой были переданы в Российскую Федерацию, ибо женщина-следователь, работавшая по убийству Старовойтовой, позже звонила в Санкт-Петербурге моей маме и спрашивала, как меня можно найти).