В тот день — видимо, в первый день работы со мной оперóв — меня увели в камеру. Судя по поступавшему в окно камеры свету, был уже вечер. У меня одна щека и скула опухли — видимо, был синяк. В камере уже находился один человек. Он лежал на боку на скамье у стены (короткая палочка буквы Г). Человек был невысокого роста и лежал, свернувшись калачиком. Когда меня завели в камеру, он приподнялся и сел на скамью. Лицо у него было худощавое и небритое. На вид ему было лет сорок. Он был одет в зеленоватую куртку «Танкер Аляска» с капюшоном на голове. Увидев его в куртке, я почувствовал, что было холодно. На улице была уже весна, но помещение было каменное, и стены ещё не прогрелись.
Человек спросил, кто я такой и что здесь делаю. Я сказал, что не знаю, однако милиционеры утверждают, что я убивал людей. Мой ответ не вызвал у этого человека никакой реакции. Он только сказал, что мне будет лучше, если я буду отвечать на вопросы, — в противном случае меня либо убьют, либо покалечат. После чего лёг на спину на скамью, которая была достаточно широкой, чтобы с его комплекцией можно было расположиться на спине. Я спросил у этого человека, как можно попасть в туалет, чтобы попить воды. Он ответил, что дежурный выводит в туалет по одному один раз вечером и один раз утром.
В этот день меня на «следственные действия» больше не выводили. В «обезьянник» стали прибывать люди. Были слышны звон ключей, лязганье замков и хлопанье металлических дверей. В соседнюю камеру посадили, судя по голосу, человека среднего возраста, и он пытался выяснить, кто находится в других камерах. Однако дежурный пресекал все разговоры. Громко и весело разговаривала молодая девушка — она, видимо, находилась в «обезьяннике». То ли она говорила с дежурным, то ли сама с собой. Потом её куда-то увели.
Мой сосед по камере — человек в «аляске» — встал со скамьи и постучал в дверь. У него были с собой сигареты. Он сказал дежурному, что хочет выйти в туалет и там же покурить. Курить было разрешено только в туалете. Дежурный сказал, что через полчаса будет выводить. Я не курил, точнее — бросил курить лет семь назад. И всё же попросил у соседа сигарету. Он сказал мне, что сигареты здесь иметь при себе нельзя, но покурить он мне оставит. Его вывели в туалет. Потом нас поменяли, и он в коридоре передал мне наполовину выкуренную сигарету без фильтра. Я попытался сделать затяжку, но сигарета потухла. Тогда я справил свои нужды и напился воды прямо из крана. Вода имела сильный запах хлорки. Постучав дежурному, попросил у него подкурить сигарету, вернее — окурок. Тот мне не отказал. Я сделал несколько глубоких затяжек, выбросил окурок в туалет и попросил увести меня в камеру. Там я почувствовал, что у меня слегка кружится голова — от поступления никотина. Снял пиджак, свернул его в форме подушки, лёг на лавочку лицом к стене и попытался уснуть. В голове проскакивали разные образы, запечатлённые лица, которые со мной «беседовали». Потом я переключился на свою несостоявшуюся рыбалку в охотничьем домике на Днепре. Протоки с камышом и кустами сирени, бросающие тень на воду, покосившаяся церквушка на островке, оставшаяся после выселения людей и затопления села, черёмуха у протоки и под ней — бобровый дом, стайки рыбок в серебрящейся в утренних лучах воде… Моя дрёма начала переходить в сон.
Однако спустя некоторое время я почувствовал, как моё тело дрожит от озноба. Проснулся. Было очень холодно. Мой сосед всё так же лежал на лавочке, повернувшись лицом к стене. Я походил по камере, немного согрелся, лёг, накрылся пиджаком и попытался уснуть. Утром снова зазвенели ключи и открылась дверь.
— Шагин, на выход! — сказал дежурный.
Меня вывели из камеры, снова надели наручники, застегнув руки за спиной, и повели по уже известному мне маршруту на второй этаж. Завели в незнакомую узкую и вытянутую комнату, в которой также был сделан евроремонт и было одно окно, на котором были жалюзи. Под окном, почти на всю ширину комнаты, стоял стол. В комнате также был обычный коричневый полированный шкаф для одежды с двумя дверными створками. Он занимал место у стены от входной двери и вглубь комнаты. Меня усадили на стул, который стоял спинкой к стене у окна. За столом сидел Полищук. В комнате в основном находились те же лица, но состав постоянно менялся: то кто-то приходил, то кто-то уходил. Я получил пару ударов по лицу — «чтобы проснуться». Потом началась беседа. Новых вопросов не было, но более детально стали раскрываться обстоятельства хищения мною тех многих миллионов гривен НДС. Мне говорили, что им известно, что фирмы, в названии которых есть словосочетание «Топ-Сервис», являлись фиктивными. Что грузы, которые эти фирмы отправляли на экспорт, на самом деле не существовали, и что автомобили и вагоны отправлялись пустыми, а всё это делалось для фиктивного возмещения НДС из бюджета страны. Мои же утверждения, что это ни теоретически, ни практически невозможно, что автомобили имеют водителей, грузы таможили таможенные инспекторы и досматривали перед пломбированием полуприцепа и выдачей документов, что автомобили и вагоны имеют рессоры, по которым видно, идут ли они порожняком или нет, а пункты пропуска на границе имеют весы, опровергались тем, что водители, мол, заинтересованные лица, а таможенные инспекторы и весовщики, как и инспекторы ГАИ на постах, были куплены. И снова мне задавался вопрос: на каких счетах я прячу украденный из бюджета НДС? А дальше всё возвращалось к тому, что я убивал людей, и это вбивалось мне в голову изо дня в день. Также мне говорили, что в ближайшее время предъявят доказательства. Подобного рода допросы проводились и в течение последующего дня, но уже с ударами локтем в основание моей шеи Полищуком и с надеванием на голову полиэтиленового пакета, от чего я терял сознание и приходил в себя лишь после нашатыря.
Вечером меня увели в камеру, где уже находился другой человек — среднего роста, лет двадцати, упитанный. Волосы у него были почти до плеч — тёмные, возможно, тёмно-коричневые, пышные. Он был в кроссовках, чёрных джинсах и чёрной рубашке. Этот человек сказал мне, что меня тут держат по заказным убийствам.
Его слова немного облегчили мне сердце, поскольку мой сокамерник уже знал, что я никого не убивал. Ему задавали вопросы о том, как я себя чувствую, о чём говорю и спрашиваю, но ничего конкретного. Только общие вопросы. И мой сокамерник меня попросил, чтобы я не говорил милиционерам, что он меня об этом уведомил, в противном случае он получит пиздюлей. Про себя он сказал, что его крутят за кражу и что против него у них ничего нет. К тому же его скоро выпустят, и он сможет что-нибудь на словах передать от меня на свободу. Я назвал ему телефон Оли и попросил, чтобы он передал ей, где я нахожусь. Сигарет у моего соседа по камере не было, и мы пытались просить их у дежурного. Это был совсем молодой парень — лет двадцати. Он всё время проводил около «обезьянника» в разговорах с молодой девушкой, которая то смеялась, то выкрикивала разные реплики, то начинала что-то напевать. Дежурного очень раздражало то, что мы начинали стучать в дверь, подзывая его к нашей камере. Он сказал, что вообще не дежурный, а водитель генерала и что последний поставил его сюда дежурить на ночь, чтобы подменить кого-то из дежурных. А ещё — что-то вроде того, что он не знает, почему его поставили сюда. И после этого удалялся к девушке в «обезьяннике», которую каждые полчаса водил в туалет. Было видно, как он её проводит по коридорчику. Она была чёрненькая, симпатичная, в ярко-салатовой куртке и джинсах, громко смеялась и возмущалась, что дежурный всё время подсматривает за ней в окошко. А тот говорил ей, что на то он и поставлен, чтобы смотреть. Когда она в очередной раз выходила из туалета, то мой сосед постучал в дверь и позвал её.
— У тебя есть сигареты? — крикнул он ей.
Она сказала дежурному:
— Передай пацанам курить!
И этот дежурный во время вывода нас в туалет дал нам по одной сигарете с фильтром. Затем весёлый смех девушки прекратился. Видимо, её приехал забрать её парень, поскольку были слышны звук открывшейся решётки и голос молодого человека: «Давай уже, пошли!» Мой сосед сказал, что она, наверное, наркоманка и её приняли с наркотиками, а её парень-бизнесмен, видимо, её выкупил. Весёлый смех девушки и голоса стихли — и снова стало мрачно. Через некоторое время нас по одному вывели в туалет, где я попил воды, покурил и, вернувшись в камеру, разместился на лавочке и попытался уснуть.
