Щёлкнул электрозамок, и в коридоре раздались голоса, которые от входной двери в «бункер» перемещались к нашей камере.

— Кого-то садят, — сказал Дима.

— К нам? — спросил я.

— Похоже, что к нам, — Дима встал со скатки, лежавшей на пятачке, и передвинул её в ноги моей нары к стене.

Зазвенел засов, потом открылась дверь в камеру. Офицер был ДПНСИ в фуражке с широким полем, загнутым вверх, и чёрных очках. Его я всегда встречал на привратке.

— О! — сказал он, улыбнувшись, увидев меня. — Так, отойдите к окну.

Мы столпились под телевизионной полкой, приглушив звук телевизора. Не надевая нам наручники, дежурный открыл дверную решётку.

— Заходи, — раздался голос офицера, и в камеру быстро зашёл худой, среднего роста парень в ботинках и оранжевой робе.

— Пройди дальше, — сказал ему офицер.

После этого дежурный положил за порог в камеру скатку и сверху поставил потёртую клетчатую сумку. Решётка двери закрылась, и с прибывшего сняли наручники.

— Смотрите, — пока парень стоял к нему спиной, кивнул в его сторону и посмотрел на меня офицер (видимо, давая понять, чтобы не вешался, не резался или не делал чего-нибудь другого с собой). Он улыбнулся, и дверь в камеру закрылась.

Прибывшего в камеру пожизненно заключённого звали Сергей. На вид ему было лет тридцать пять. Он был худощав, с впалыми щеками, жёлтыми зубами и слегка перекошенным лицом.

— Ты откуда? — спросил я.

— С первого этажа, — сказал он.

— А сколько на «бункере»? — спросил я.

— Два месяца, — ответил он.

— А ты за что здесь? — припоминая слова Скоробогача, что камера нормальная, спросил я.

— За людоедство, — ответил Сергей.

Сергей сел на нару и посмотрел на дымившуюся в руке у Анатолия сигарету.

— Оставить? — спросил тот.

Я предложил Сергею сигарету с фильтром. Пока он подкуривал, Дима положил свою скатку под дверь, а скатку Сергея поставил у стены.

— Кого хоть съел? — спросил я.

— Попробовал, — сказал Сергей, продолжая курить.

— Убийство? — спросил я (чтобы продолжить разговор).

— Троих, — сказал Сергей.

— Попробовать? — спросил я.

— Члены и губы отрезал.

— Зачем? — спросил я, что могло прозвучать для Сергея «чтобы съесть?»

— Чем трахались и чем целовались. Жена написала, что ел и её заставлял.

— И что, ей поверили? — спросил я.

— Я губы отрезал. «На, целуй! — сказал. — Тебе же нравилось целоваться». И пихнул ей к губам. А потом сам попробовал кровь.

— Зачем? — спросил я.

— Так, из интереса. А она написала, что ел.

— А она тоже здесь? — спросил я.

— Нет, — сказал Сергей. — На свободе. Её свидетелем сделали, она всё подтвердила в суде, и мне дали ПЖ.

Сергей рассказал, что он из-под Белой Церкви. Три года прожил с женой, зная, что она ему изменяет и где её искать. Вернувшись нетрезвым с работы и не застав её дома, он отправился в дом на соседнюю улицу, где нашёл супругу в компании трёх своих полураздетых знакомых. Они тоже были изрядно пьяные, и он взял с кухни нож и убил их, а жену забрал домой. Его никто не видел. Долго не могли найти, кто это сделал, но потом пришли к его жене, и та рассказала, что убивал он. В это не сразу поверили, так как потерпевшие были больше по комплекции. Он признал свою вину и показал всё на воспроизведении, а затем отказался от показаний. Но жена подтвердила всё в суде, поскольку ей пригрозили, что в противном случае сделают соучастницей. Она помогала ему отрезáть части тел, начала говорить, что они заманили её в дом, а потом изнасиловали. А на суде — что муж заставлял ее отрезáть части тела.

Мы с Анатолием спали на нарах, а Дима и Сергей — на полу, кладя матрасы не вдоль, а поперёк камеры. Ноги и голова — под двумя нарами, средняя часть тела — в проходе.

Анатолий к Сергею проявлял безразличие — сидя на наре, лепил розочки. А Дима Сергея сразу невзлюбил.

— Делай хоть что-нибудь, — говорил он ему. — Тебя тут кормят, дают курить, а ты даже за собой не убираешь!

Сергей брал тряпку и мыл пол, что-то говоря себе под нос, что ещё больше раздражало Диму. Он забирал у Сергея тряпку, а потом сидел на скатке под дверью и читал. Сергей-людоед — так его называли на участке — всё время молчал. Или сидел у меня на наре и смотрел телевизор, или курил. Я перечитывал приговор, иногда обращаясь к Диме, у которого явно по украинскому языку в школе было «отлично». И смотрел, какие дополнительные доказательства в опровержение можно было бы предоставить Верховному суду.

В среду была баня. Как и в прошлый раз, всех вместе отвели на первый этаж и закрыли в помещении, которое было разделено решёткой. С одной стороны — раздевалка, вешалка с несколькими деревянными колышками и скамейка, с другой — баня, облицованная бордовой кафельной плиткой с двумя длинными хромированными кранами, душевыми хромированными шлангами с рассеивателями и регуляторами холодной и горячей воды. Кому нужно было подстричься, выходил в Г-образный коридор в наручниках, где банщик-прапорщик Коля на табуретке стриг налысо машинкой. Остальные в наручниках ожидали в помещении бани. Потом переходили за решётку. Прапорщик на дверь в решётке вешал замок и снимал наручники. Спрашивал, кому нужны станки. Коля был доброжелательный человек и во времени не ограничивал. Двадцать-тридцать минут под двумя кранами и душевыми шлангами на помывку, хотя и по очереди, хватало. После этого сдавались станки, руки впереди застегивались наручниками, и всех вели обратно.

В четверг дежурный сказал всем надеть оранжевые робы, потому что начальник будет делать обход. После прогулки, часов в одиннадцать, открылась дверь «бункера», а потом дверь первой на этаже камеры.

— Отошли к стене! — громко сказал дежурный.

Потом было слышно, как открылась дверь второй камеры и, наконец, нашей. Мы отошли к стене под полку с телевизором, разместившись по двое в проходе между нарами.

— Тесновато у вас тут, — осмотрев маленькую камеру с двумя нарами на четверых, заметил начальник. — Поможешь? — добавил он, глядя на меня. — Если будет железо, то можно снять с окон глухие решётки — «баяны». Металлизированное стекло у нас есть. И можно будет наварить по второй наре.

— Помогу, — сказал я.

— К тебе вот он подойдёт, — показал Скоробогач на невысокого роста коротко стриженного лейтенанта из режимного отдела.

Когда в следующую свою смену корпусной принёс телефон, я попросил Олю купить с доставкой в СИЗО необходимый металл для замены глухих решёток и установления в камеры участка ПЛС дополнительных нар как второго яруса. И занялся подготовкой получения дополнительных доказательств в опровержение приговора.

Я связался со Светланой Кондратович — бывшим начальником таможенного отдела ООО «Топ-Сервис» и брокером «Топ-Сервис Восток» — и попросил её разыскать всех таможенных инспекторов, проводивших досмотр и таможенное оформление грузов по экспортным контрактам руководимого мной ООО и состыковать их с моим адвокатом, чтобы тот мог взять у них показания для предоставления в Верховный суд, и их там допросят в опровержение сделанного в приговоре вывода о фиктивности экспортных поставок и, как следствие, организации мной банды для прикрытия фиктивного возмещения НДС. Впоследствии такие показания были получены, из которых следовало, что таможенные инспектора перед тем, как затаможить автотранспортное средство согласно своим обязанностям, досматривали груз и сверяли его количество с накладной. Также по совету Светланы моим адвокатом был сделан запрос на Киевскую региональную таможню, в том числе контролирующую выход затаможенных грузов с территории Украины, по средствам возвращения в её отдел второго из пяти экземпляров деклараций о пропуске автотранспорта с грузом через границу с личной печатью таможенного инспектора, осуществлявшего выпуск.

Впоследствии адвокатом был получен ответ из таможенной службы РФ, что грузы, следовавшие по экспортным контрактам ООО «Топ-Сервис Восток» (в том числе в адрес «Невского ветра»), были доставлены в РФ и прошли таможенную очистку. Это ещё раз свидетельствовало (при наличии решений Высшего арбитражного суда о законности хозяйственной деятельности), что руководимое мной предприятие возмещало НДС, а это опровергало приговор в части мотивов преступлений.