Сталин. Да что с тобой, Серго? Откуда такое малодушие? Идет жестокая схватка, о которой мы с тобой предупреждали партию не раз. Идет выкорчевывание врагов, которое мы с тобой готовили тоже очень давно. В чем усомнился, дорогой?
Орджоникидзе. В тебе.
Сталин. Ты что — смерти ищешь?
Орджоникидзе (спокойно). Ищу.
Сталин (почувствовав опасность). В чем дело, дружище? Тебя этот обыск так расстроил? Я скажу Ежову, чтобы он этих идиотов сгноил к чертовой матери, понимаешь…
Орджоникидзе. За что ты арестовывал мальчишек — Андрея Свердлова и Диму Осинского?
Сталин. Вольнодумцы. Так мыслят, так размышляют…
Орджоникидзе. А монополия на мысль у тебя?
Сталин (шутливо). Пошел вон! Сукин сын, друг называется!
Орджоникидзе (властно). Сиди!
Сталин. Зачем волноваться, дорогой… Неужели мы с тобой не договоримся? Кого там неправильно взяли?
Орджоникидзе. За родного брата твоей жены я должен тебя просить? Тебе мало, что он твоего Яшку воспитал? Тюрьма в знак благодарности?
Сталин. Выпустим, что за разговор, что за обиды между своими людьми? За кого еще ты хочешь просить?
Орджоникидзе. За всех, кого ты уже наметил… за партию… за армию… за моих людей… Я же вижу — у тебя план… ты не успокоишься, пока всех не перережешь… За всех прошу тебя. Хочешь, на колени встану?
Сталин. Серго, дорогой, успокойся… Ты наивный человек, ты всем веришь, ты всех любишь… Вот они на твоих заводах перевыполняют планы, в том числе и вредители. Зачем, спрашивается? Чтобы втереться в доверие…
Орджоникидзе. Дожили. Теперь придумал, как забирать лучших людей. Зачем тебе столько? Какая сволочь подсунула тебе мысль, что труд заключенного раба выгоден социализму?
Сталин. Серго, по сравнению с нашими великими делами — это все мелочи, издержки первопроходцев… Уверяю тебя. Об этом даже никто и вспоминать не будет. Будут гордиться твоей индустрией, твоими заводами, которые ты дал партии и народу.
Орджоникидзе. Да не я дал, а те, кого ты ставишь к стенке!
Сталин. Ты вот все на Молотова обижаешься, травит, мол, ассигнования урезает, подножки ставит, а он тебя за Магнитку третьего дня к ордену Ленина представил. Я протестовал, говорю, у Серго вся грудь в орденах, хватит ему, давайте лучше еще один город в его честь назовем, но товарищи настаивают, пусть, говорят, будет и город, и орден. Что делать товарищу Сталину с такой оппозицией? Пришлось капитулировать.
Орджоникидзе (о своем). Я вспомнил 17-й съезд, оружейники из Тулы поздравляли нас и вручили тебе свою продукцию — снайперскую винтовку. Ты взял ее, вскинул, навел на зал и прицелился — какую овацию устроили тебе делегаты, как были счастливы… Трех лет еще не прошло, скольких ты уже уложил?
Сталин. Съезд победителей… Ты мне про этих проституток не напоминай! Славили, хвалили, а потом столько голосов против — это, по-твоему, порядочно, это по-партийному?
Орджоникидзе. Но ведь твой лизоблюд Каганович сделал тебе только три голоса против, как было у Кирова, — чего волноваться?
Сталин. Я люблю открытую борьбу. Я люблю смотреть врагу в глаза.
Орджоникидзе. Когда он связан по рукам и ногам.
Сталин. Это ты мне говоришь?
Орджоникидзе. Не смеши, Коба. Мы с тобой столько лет знаем друг друга.
Сталин. Это вы всегда действовали за моей спиной, исподтишка. Сколько раз обсуждался вопрос о перемене Генсека? В Кисловодске в пещере обсуждался? В 26-м у Петровского обсуждался? Смирнов и Толмачев обсуждали? В Москве перед 17-м съездом обсуждали? И на всех этих разговорах был ты.
Орджоникидзе. Почти. И везде не давал людям поднять на тебя руку.
Сталин. Я вызвал Кирова, глаза бегают, боится. Тебе Генсеком предлагают? Хватило ума сознаться. А потом столько голосов против… Не его ли рук дело? Только вы двое на Политбюро осмеливались оспаривать даже ребенку ясные вопросы.
Орджоникидзе. А ты поднимался и хлопал дверью. А потом ждал, когда за тобой придет Киров или Каганович, и милостиво возвращался.
Сталин. Вы всегда с Кировым сговаривались против меня.
Орджоникидзе. Мы не сговаривались.
Сталин. Дружили? Значит, сговаривались. Ты думаешь я не чувствовал, как он меня ненавидит, твой Сергей, как заигрывает с оппозицией: мы говорим «бей», а он выгораживает, укрывает мы говорим, в Ленинграде неблагополучно с троцкистами и зиновьевцами, а он докладывает «обстановка спокойная». Очки у всей этой публики зарабатывал! Спрашивается, для чего? Противопоставлял себя кому? Бухарин в Париже говорил друзьям, что все свои надежды на изменение курса они связывали с Кировым. Так что мы были правы… в своей критике. Один раз отказался, второй раз сам бы потянулся. Ненавижу двойную игру! Глаза бегали… Жить, видишь ли ему захотелось…
Орджоникидзе. Что? Что ты сказал?
Сталин. Помнишь его речь на съезде? Какой-то писака сделал ему эффектную концовку, я запомнил… «Если по-человечески сказать, так хочется жить и жить, на самом деле, посмотрите, что делается. Это же факт!» Десять минут потом съезд успокоиться не мог, нашли кумира…
Орджоникидзе. Это ты убил его.
Сталин. Что?
Орджоникидзе. Я давно понял, что Ягода в угоду тебе, но, что с твоего ведома, — только сейчас.
Сталин. Шени деда ватире! Как смеешь! У тебя есть доказательства?
Орджоникидзе. Зачем? Идиот, пришел говорить, просить, на что-то надеялся… Теперь все встало на место. Иди.
Сталин. Нет, теперь я не уйду. Теперь это уже интересно. (Садится.)
Орджоникидзе. Не боишься? Ты ведь меня знаешь.
Сталин. Ты меня тоже. Не боюсь. Так что у вас встало на место, Григорий Константинович?
Орджоникидзе. Убивший одного — убийца, убивший сотни тысяч — вождь. Неужели действительно дело только в масштабах?
Сталин. Этого я тебе никогда не забуду, но прошу тебя, дорогой, продолжай. Мне очень интересно, к чему ты придешь.
Орджоникидзе. Кто ты? Контра? Мечтаешь о реставрации капитализма? Глупость. Но что нашему рабочему от того, что все национализировано, если вокруг тирания? Все, чего ты коснулся своей рукой, ты растлеваешь… Судьба тех, кто за решеткой, страшна. А тех, кто дома? Что ты сделал с живыми? Откуда доносы, откуда страх?.. Революции нужны люди с кричащей, а не заглохшей совестью. А тебе?
Сталин. Ты знаешь, что нужно революции… смешно, просто смешно слушать… Куда ты лезешь?
Орджоникидзе. Зачем ты пошел в революцию? Чтобы стать богом или чтобы сделать человеку хорошую жизнь? Что с тобой произошло? Когда? Я же знал тебя совсем другим. Один только Ленин увидел…
Сталин (поднимаясь). Что вы мне все тычете в нос — Ленин, Ленин…
Орджоникидзе. Не смей! Ударю! (Сталин, понимая, что ударит, садится). Про тебя все Пушкин сказал в Сальери… «Я призван, чтоб его остановить…», «музыку я разъял, как труп, все звуки умертвив»… Вот, этим все сказано… Мы с Зиной в ссылке учили наизусть… Какая музыка стиха… как красиво… Кто знал, что это мне так пригодится?
Сталин (яростно). Вот почему я предпочитаю людей, которые поддерживают меня из страха, а не по убеждениям, ибо ваши убеждения могут меняться, как перчатки! Если ты такой глубокий марксист, если так все понимаешь, где ты был раньше, почему не встал, не отсоветовал, не схватил за руку? Ты все делал со мной, я без тебя и шагу бы не мог ступить, а теперь испугался ответственности? Не ты ли вместе со мной громил и уничтожал всю эту оппозиционную сволочь? Что, страшно стало? Ничтожество! Ни у кого — ни силы воли, ни мужества идти до конца! Слабые люди! Не мужчины.
Орджоникидзе. Я только сейчас понял, ты ведь сознательно нагнетал хлебный кризис и все остальные. Ты сознательно не хотел их преодолевать нормальным мирным путем… Тебе нужна была новая гражданская война… Тебе нужен пожар… тогда ты на коне…
