— Мабель? — Святоша еще шире распахнула свои полубезумные глаза. — Твоя подружка? Сама?

Фелисито кивнул. Стакан уже опустел, но он как будто этого не замечал, время от времени подносил ко рту, его губы и горло двигались так, как будто он сделал очередной глоток.

— Она сама, Аделаида. — Коммерсант помотал головой. — Сама Мабель. До сих пор не могу поверить.

Это был хороший полицейский, исполнительный и четкий. Работа ему нравилась, и он до сих пор отказывался брать взятки. Однако в ту ночь он сильно устал, он уже четырнадцать часов ходил за сеньорой по городу и стоял перед домом, так что стоило полицейскому присесть в темном уголке и привалиться спиной к стене, как он и отрубился. Сколько длился сон — неизвестно, наверное, долго, потому что, когда Канделарио Веландо в страхе встрепенулся, на улице уже было тихо, исчезли мальчишки со своими волчками, в домиках погасили огни и затворили двери. Даже собаки перестали носиться по мостовой и лаять. Полицейский в ошеломлении поднялся и, прячась в тени, подошел к дому сеньоры. И услышал голоса. Он прижался ухом к окну. Внутри, казалось, спорили. Постовой не мог разобрать ни слова, однако определенно там были женщина и мужчина, и они ссорились. Канделарио метнулся к другому окну, оттуда ему стало лучше слышно. В ход шла отборная ругань, но ударов не было — пока не было. Только долгие паузы, а потом снова голоса, на этот раз не такие резкие. А она уступает, догадался полицейский. К ней пришел ночной гость, причем с явным намерением переспать. Канделарио Веландо сразу понял, что это не сеньор Фелисито Янаке. Так, значит, у сеньоры есть еще один любовник? В доме наконец наступила полная тишина.

Канделарио вернулся на угол, где он спал. Снова присел, закурил и принялся ждать, опершись спиной о стену. На этот раз он не отвлекался и не клевал носом. Он был уверен, что ночной гость может появиться в любой момент. И действительно, спустя довольно долгое время мужчина возник на пороге. Его выдавали его же меры предосторожности: он чуть приоткрыл дверь, высунул голову, посмотрел направо и налево. Уверившись, что никто его не видит, неизвестный пошел прочь. Канделарио видел его в полный рост и с полной уверенностью мог утверждать, что, судя по силуэту и движениям, это никак не может быть низкорослый старичок из «Транспортес Нариуала». Это был молодой человек. Лица полицейский не разглядел — было слишком темно. Увидев, что неизвестный направился к Подвесному мосту, постовой последовал за ним. Он двигался осторожно, стараясь не попадаться на глаза, но и не теряя преследуемого из виду. На Подвесном мосту ему пришлось чуть приблизиться, поскольку неизвестный мог затеряться среди ночных гуляк. На Пласа-де-Армас тот вошел в бар при отеле «Порталес». Полицейский немного выждал и тоже вошел. Мужчина торчал у стойки — молодой, белый, уверенный в себе, с коком под Элвиса Пресли, — перед ним стояла тарелка с жарким, в руках он вертел рюмку тростниковой водки. И тогда Канделарио Веландо его узнал. Он видел этого молодого человека в комиссариате на проспекте Санчеса Серро, когда тот приходил для дачи показаний.

— Это точно был он, Канделарио? — с сомнением спросил Литума.

— Это был Мигель, точнее не бывает, — резко бросил капитан Сильва, снова поднося чашечку ко рту. Он казался удрученным оттого, что приходится произносить такие слова. — Да, сеньор Янаке. Мне очень жаль. Но это был Мигель.

— Мой сын Мигель? — быстро повторил коммерсант, часто моргая, потрясая коротенькой ручкой; он за секунду побледнел. — В полночь? Из дома Мабель?

— Ссора была нешуточная, мой сержант, — пояснял Литуме постовой Канделарио Веландо. — Они страшно бранились, только и слышно было, что «шлюха», «сукин сын» и похлеще того. А потом надолго наступила тишина. И я подумал: вот они помирились и пошли в койку. Чем все могло кончиться, если не трахом? Но этого я не слышал и не видел. Это лишь предположение.

— Лучше бы ты мне таких вещей не рассказывал, — попросила Аделаида, от неловкости опуская взгляд. Ресницы у нее были длинные и шелковистые. Святоша расстроилась. Она ласково похлопала коммерсанта по коленке. — Разве что тебе полегчает, когда ты мне перескажешь. Как пожелаешь, Фелисито. Пусть будет по-твоему. Я все-таки твоя подруга, че гуа.

— Предположение, из коего следует, что мысли у тебя самые разнузданные, Канделарио, — усмехнулся Литума. — Хорошо, парень. Ставлю тебе зачет. А поскольку тут не обошлось без голых задниц, твоя история придется по нраву капитану.

— Мы наконец ухватились за самый кончик нити. Начали тянуть и распутывать клубок. Я-то кое-что уже почуял, с того допроса после похищения. Она сама себе противоречила и притворялась неумело. Вот так обстояли дела, сеньор Янаке, — добавил комиссар. — Не думайте, что для нас это так легко. Я имею в виду — передавать вам это кошмарное известие. Я знаю, оно для вас — точно кинжал в спину. Однако это наш долг, вы уж простите.

Капитан Сильва замолчал, потому что коммерсант поднял руку, сжав кулачок.

— А нет ли вероятности ошибки? — прошептал он глухо, просительно. — Что, никакой?

— Никакой, — безжалостно подтвердил капитан. — Все проверено до чесотки. Сеньора Мабель и ваш сын Мигель наставляют вам рога, причем довольно давно. Здесь и берет начало история с паучком, дон. Мы глубоко сожалеем, сеньор Янаке.

— Основная часть вины лежит на Мигеле, а не на сеньоре Мабель, — вставил слово Литума и тут же поспешил извиниться: — Простите, я не хотел перебивать.

Фелисито Янаке, казалось, больше не слушает полицейских. Он еще сильнее побледнел и смотрел в пустоту, похожий на привидение, которое только что обрело тело. Подбородок его дрожал.

— Я прекрасно понимаю, что ты сейчас испытываешь, Фелисито, и я тебе сочувствую. — Прорицательница положила руку на грудь. — И ты, конечно, прав. Тебе нужно выговориться. Из этих стен не выйдет ни слова, куманек, ты же знаешь.

Она стукнула себя по груди, и Фелисито подумал: «Странный звук, как будто в пустой барабан».

— Паучок — это он, — категорично объявил капитан Сильва. — Ваш «беленький» сынок. Мигель. Как представляется, он сделал это не только из-за денег, но и по другой, более весомой причине. И возможно, возможно, по той же самой причине он завел шашни с Мабель. У него с вами какие-то личные счеты. Ненависть, незабытая обида — эти гадкие чувства, которые отравляют человеку душу.

— Быть может, из-за того, что вы заставили его служить в армии, — снова встрял Литума. И опять-таки извинился: — Прошу прощения. По крайней мере, так он нам объяснил.

— Вы слышите нас, дон Фелисито? — Капитан Сильва наклонился к коммерсанту и тронул за плечо. — Вам что, нехорошо?

— Мне очень хорошо, — вымученно улыбнулся Фелисито. У него дрожали губы и краешки ноздрей. И руки, державшие пустую бутылочку из-под инка-колы. На белках его глаз появились желтые ободки, голосок звучал еле слышно. — Так что продолжайте, капитан. Но простите, мне хотелось бы сразу узнать, если можно. Тибурсио, мой второй сын, — он тоже замешан?

— Нет, абсолютно, только Мигель, — попытался приободрить его капитан. — Это я заявляю со всей определенностью. Тибурсио не участвовал в этом деле и не знал о нем ни сном ни духом. Когда он узнает, всполошится так же, как и вы.

— У всего этого кошмара есть и хорошая сторона, Аделаида, — после долгой паузы процедил коммерсант. — Пускай тебе и не верится, но есть.

— Я верю, Фелисито, — согласилась Святоша, широко раскрыв рот и показывая язык. — В жизни всегда так. У хорошего всегда есть плохая стороночка, а у плохого — хорошая. И что же в этом случае хорошего?

— Я разрешил сомнение, терзавшее меня с самой моей женитьбы, Аделаида, — прошептал Фелисито Янаке. В этот момент он как будто наконец пришел в себя: к нему вернулся голос, краски прихлынули к лицу, слова зазвучали увереннее. — Мигель — не мой сын. И никогда моим не был. Хертрудис и ее мамаша тогда вынудили меня жениться, наплели про беременность. И действительно, она залетела. Только не от меня, от другого. А меня, значит, взяли на роль дурачка. Всучили пасынка, выдав его за моего ребенка, и таким образом Хертрудис убереглась от позора остаться матерью-одиночкой. Ты скажешь, да и как же мог от меня родиться белый мальчик с голубыми глазами? Я всегда подозревал, что тут дело нечисто. Теперь я наконец, хотя и поздновато, во всем удостоверился. Он не мой, и не моя кровь струится в его жилах. Мой сын, плоть от плоти, никогда бы не поступил со мной так, как поступил он. Ты видишь, тебе понятно, Аделаида?