Ангел сел, спустив босые ноги на пол.
- Ну, как же, - Аркадий тоже сел напротив и тоже спустил ноги на пол. - Ведь безумие - это страшно!
- Это страшно со стороны, из, - Ангел кивнул на окно, - так называемого "нормального мира", здесь все приобретает иное звучание, тут все безумны, поэтому все не удивительно и не стыдно. Здесь аура свободы фантазии и движения.
Ангел со шрамом поднялся, вышел в проход между кроватями и вдруг сделал балетное па, вспорхнул, грациозно развел руками, подпрыгнул и, сотворив два фуэте на пальчиках босых ног, сел на прежнее место.
- Вы можете вслух разговаривать со своими героями, фантазировать, сочинять самые невероятные образы и записывать их в свою тетрадь. А если надоело писать - танцевать, петь... и никто не скажет, что вы сошли с ума, даже чисто риторически.
- Да-а, - грустно протянул Аркадий, - если бы еще санитаров и врачей не было.
- Ну, вы хотите слишком многого! Идеала. Но мир так устроен, что в нем обязательно должны быть какие-то неприятные личности, чтобы жизнь не казалась уж слишком хорошей. Расценивайте попадание в психбольницу не как несчастье, а как будто вам улыбнулась удача. А вам действительно улыбнулась удача, с этой больницей у вас будут связаны лучшие дни вашей жизни.
- Ну да? - усомнился Аркадий.
- Уверяю вас. Лучшие дни и минуты... Однако пора спать, - сказал Ангел, ложась на кровать и подкладывая под щеку ладонь.
- А вы здесь спать будете?
- Ну, а где же по-вашему спят Ангелы?
- В гнездах, наверное, - вдруг сказал Аркадий и смутился.
Ангел со шрамом, ничего не ответив, перевернулся на другой бок.
Глава 8
ПОБЕГ
Я открыл глаза и тут же вскрикнув, поднял руку к лицу, защищаясь от удара. Надо мной, замахнувшись со всего плеча, стоял громила-Геморрой, могучая рука его сжимала что-то черное. "Вот сейчас обрушит мне на башку свой кулачище и все, конец!" - пронеслось в голове. Но Геморрой нежно махнул, не коснувшись моего лица, и снова угрожающе подняв руку, окаменел.
- Не ссы, это я его поставил, мух от тебя отгонять. Задолбали насекомые, откуда только берутся, - услышал я с соседней кровати голос Андрея.
Он лежал, уже облаченный в пижаму, поверх покрывала и читал журнал. За окном было светло.
- Я думал, он меня убить хочет, - признался я, еще не вполне придя в себя от потрясения.
Геморрой снова махнул кулачищем, в котором, как я успел разглядеть, была зверски зажата газета.
- Слушай, - опасаясь подниматься, я повернул лицо в сторону Андрея, в то же время косясь на стоящего надо мной Геморроя. - А можно его удалить как-нибудь?
- Геморрой, свободен, - распорядился Андрей, не отрываясь от чтения.
Но Геморрой, которому нравились новые обязанности, пост оставлять не собирался и с пущей старательностью махнул перед моим лицом кулаком с газетой. Я лежал, боясь пошевелиться, не зная, чем это может для меня обернуться. Подниму голову, а он... вжик кулачищем!.. И голова вдребезги.
- Все, Геморрой, свободен! - крикнул Андрей, вскочил и, развернув огромного человека, толкнул его в спину и дал пинка.
Тот неохотно посеменил прочь, но, увидев спящего на кровати больного, встал возле него и, вж-ж-ик, кулачищем перед лицом а через некоторое время снова, в-ж-ж-ик...
- Ну, как настроение? - поинтересовался Андрей.
- Нормальное, спал хорошо - дома так не сплю.
- Значит, остаешься, передумал бежать.
- Да нет. Ты же говорил после обеда. Если, конечно, Алексей Алексеевич обо мне раньше не вспомнит.
- Не беспокойся, не вспомнит. Мы с тобой двинем через дамское отделение, - откладывая в сторону журнал, сказал Андрей. - Зайдем к моей знакомой, есть тут одна девушка.
- Сумасшедшая? - спросил я, вставая с кровати и надевая пижаму.
- Конечно, здесь все сумасшедшие, - и подумав, добавил: - Кроме меня.
В палату заглянул санитар.
- Завтрак!
И как будто произнес волшебное словно. Тут же все ожило, зашевелилось, загомонило, повскакивали даже те, кто секунду назад спал, казалось, сном беспробудным. По коридору, обгоняя друг друга, нездоровый народ заторопился в столовую с одним только желанием поскорее занять место. Для обитателей психушки каждый прием пищи был событием почти праздничным.
Все здесь выглядело как в обычной больнице, только люди внешне здоровые, а больные внутренне. Андрей похоже чувствовал себя на отделении главным психом. Он щедро раздавал дурикам несильные подзатыльники и пендели, они принимали это как должное и не обижались.
Андрей прогнал из-за стола двух сумасшедших: одного - радостного, другого - озабоченного, оставив только Жорика.
- Жорик - нормальный парень, только параноик неизлечимый, - сказал он, усаживаясь за стол рядом, ничуть не обидев этими словами своего лысого друга.
Странно, но мне уже казалось, что Жорик никакой не умалишенный, а обычный человек, да и в лице самого Андрея не замечалось следов безумия, которое наблюдал при первом знакомстве. Удивительно, как все-таки быстро привыкает человек к окружающей среде, адаптируется под нее, мимикрирует... Интересно, а я? Если бы сейчас кто-нибудь посмотрел на меня свежим взглядом, увидел бы он изменения в моем поведении?
Жорик улыбнулся идиотской улыбкой и сказал голосом артиста Миронова:
- А теперь - дичь! - и звонко хлопнул в ладоши.
Он здорово умел говорить киношными голосами. Но вместо дичи псих в фартуке принес железную миску с хлебом. Да и потом дичи никто не дождался. На завтрак подали манную каша, яйца вкрутую, булка с маслом и чай. Я старался не смотреть на соседние столики, где больные граждане дрались из-за хлеба, отнимали друг у друга кашу и ели не слишком опрятно. За их поведением следил грозный санитар Дмитрий Иванович, предотвращая потасовки окриком, а кому и затрещиной.
После завтрака больные выстроились в очередь за лекарствами, Андрей тоже направился за своей витаминкой. Мне же курс лечения пока никто не назначил, поэтому я пошел в палату, лег на кровать поверх покрывала и закинул руки за голову.
У меня было странное ощущение покоя и защищенности, какое я не испытывал никогда. Там за стенами больницы другая сумасшедшая жизнь, в которой ничего не понятно, в которой на каждое событие или действие приходятся десятки вариаций, а человек все время находиться в стрессе, ему постоянно нужно что-то решать, делать выбор... Здесь же все однозначно, все по расписанию и числится на своих определенных местах. Вот сейчас на завтрак позвали, потом на обед, ужин, спать и опять - улица, фонарь, аптека... размеренная, замедленная жизнь. Кажется, тут можно жить, сколько захочется, даже вечно.
Жизнь вопреки ожиданиям была не так уж плоха. Кормили сносно, но главное даже не это - я приобретал необходимый опыт. Ведь кто бы положил меня, совершенно нормального человека и совершенно бесплатно в психиатрическую больницу, чтобы я в полной мере насладился жизнью психов изнутри. Опыт бесценен для каждого писателя, особенно в описании деталей и быта. Кивинов - автор ментов - работал в милиции, Солженицын сидел на Соловках, а я вот в сумасшедшем доме. Может быть, тоже напишу когда-нибудь свой "Архипелаг Дурдом".
- Здравствуйте.
Я повернул голову. Рядом на кровати так же, как и я, поверх покрывала лежал мужчина в такой же, как у меня фланелевой пижаме и тоже, закинув руки за голову, смотрел в потолок. Я готов был поклясться, что когда ложился, кровать была пуста. Какое-то очень знакомое у этого человека лицо: густые седые волосы, тонкие черты лица, глубокий шрам пересекал правую щеку, и голубые пронзительные глаза смотрели уже не в потолок, а на меня, вернее в меня, во всяком случае, мне так казалось. По виду тип на больного не походил, скорее на профессора философии. Хотя за время, которое я находился в больнице, глаз успел замылиться, и мне трудно было уже отличить ненормального от нормального.
