— Домой. Спасибо тебе большое, все было очень здорово. И вообще, звони, если что… Да, надеюсь, с посудой ты сам справишься?

— Нет, — ответил он совершенно серьезно, — не справлюсь.

Юлька обернулась, уже взявшись за ручку двери. Сергей по-прежнему стоял возле кресла. Свет от люстры падал прямо ему на лицо, отчего его кожа казалась не просто смуглой, а золотистой. Но черные волосы на гладко зачесанных висках почему-то все равно отливали холодной сталью. Он не улыбался, и в глазах его не было обычной иронии.

— Иди ко мне, — попросил он неожиданно мягко. Юля отпустила ручку двери и сделала несколько неуверенных шагов вперед. Где-то на ее пути попался низенький журнальный столик, выполненный в виде небрежно сложенных в стопку разноцветных фолиантов. Золотой обрез верхней книги больно царапнул Юльку по ноге. Она судорожно втянула в себя воздух и сделала еще шаг. В следующую секунду Сергей подался ей навстречу. И все вдруг стало необыкновенно ясным и простым. Простым, как воздушная петелька кружевной блузки, легко расставшаяся с перламутровой пуговицей под его длинными, чуть вздрагивающими пальцами. Ясным, как Сережины глаза, полуприкрытые и все же оставшиеся янтарно-чистыми. Габардиновые брюки сложились на полу диковинной бордовой розой, рядом с ними вытянулись черные джинсы. Юля не чувствовала ни дикой всепоглощающей страсти, ни безумного возбуждения, ей просто невыразимо важно было видеть крохотную капельку пота, выступившую на его виске, и глубокую морщинку, залегшую между напряженно и мучительно сдвинутыми бровями. Важно было слышать хриплое и частое дыхание и чувствовать его теплое эхо на своем плече. Сергей приподнял ее над полом почти сразу, как-то неуклюже ткнувшись лицом в левую грудь, и тут же откинул голову назад с коротким и глухим стоном. Его пальцы больно стиснули Юлькины ягодицы, она раздвинула колени в стороны испуганно и послушно и почему-то вздрогнула, когда прохладная кожа ее бедер соприкоснулась с его горячим мускулистым телом. Он уже двигался в ней неровными и сильными толчками, а Юля все никак не могла заставить себя отвлечься от мыслей о лифчике, до сих пор болтающемся на ее правом плече, и с постоянством маятника тыкающемся то в нее, то в Сергея колючей жесткой косточкой.

— Милая, хорошая моя, ласковая моя девочка, — вдруг прошептал на выдохе Сергей. Слова прозвучали так, словно он хотел о чем-то попросить, но не решался. И Юля, не зная, как объяснить ему, что она вся — его, и вся — для него, только обвила его плотнее тонкими, напряженными руками и прижалась губами к маленькой коричневой родинке под правым ухом. И вдруг она почувствовала необычное. Это было так не похоже на тот полусон-полуявь, в который погружал ее Коротецкий. Чувство казалось слишком телесным, слишком физическим. Где-то в животе, ближе к позвоночнику, вдруг натянулась какая-то жилка и тут же принялась наматывать на себя нервы, сосуды… У нее перехватило дыхание. И когда Сергей опускал ее спиной на ковер, она чутко вслушивалась в то, что происходило там, внутри, боясь вздохнуть или пошевелиться. Господи, только бы не спугнуть это слишком реальное, то, что обычно называют упоительным и божественным!..

Короткий ворс ковра мягко царапнул по лопаткам, прямо перед глазами возникло лицо Сергея с влажной черной прядью волос, налипшей на лоб.

— Сережа, что это? — спросила она, не успев устыдиться наивности вопроса.

— Сейчас, моя хорошая, сейчас, — выдавил он из себя с глубоким стоном и рывком вскинул ее вздрагивающие ноги к себе на плечи.

Нескромный электрический свет бил прямо в глаза, и в воздухе расплывались радужные круги, напоминающие пленку бензина на поверхности лужи. Где-то совсем близко, на столе, дребезжал стакан, а сосуды в глубине ее тела все продолжали стягиваться в эту единственную, почти болезненную точку. И вдруг Юлька не поняла, а скорее ощутила: важно не то, что происходит сейчас там, внутри, а то, что Сергей, Сережа, Сереженька чувствует это вместе с ней. Она, стыдясь своей маленькой, нечаянной экономности, подалась ему навстречу и тут же упала обратно, конвульсивно вздрогнув плечами, шеей, подбородком. Что-то лопнуло у нее внутри, и это было похоже на удар тока…

Юля смотрела в потолок и слушала, как ходят наверху соседи-полуночники. От виска к уху медленно стекала капелька пота. И ей казалось странным, что эта капелька вдруг такая холодная, а еще было удивительно, что ноги ее, вдруг ставшие чужими, до сих пор вздрагивают. Сергей лежал между ее раздвинутых колен, прижавшись небритой щекой к мягкому животу, и своими твердыми пальцами, как в полусне, чертил хитрые узоры на ее обнаженных бедрах.

— Мне не хочется ни о чем говорить, — вдруг сказала она задумчиво и тихо, — это плохо, Сережа? Плохо, что я молчу?

Он приподнялся на руках и поцеловал ее в губы. Потом они, сидя на ковре, доедали оставшийся виноград. Сергей рассыпался в извинениях по поводу ее измятых брючек, свернувшихся на ковре уж очень не к месту. А она легкомысленно махала рукой и объясняла ему, что габардин очень легко гладится.

— Ну, да, — вдруг согласился он, — тем более завтра воскресенье. От машины до квартиры ты можешь добежать и не в самом парадном виде, а там — заберешь из своего дома все вещи, которые могут тебе понадобиться, и переоденешься во что-нибудь другое.

— Я что, остаюсь у тебя? — спросила Юлька растерянно.

— Конечно, — Сергей, прищурив один глаз, невозмутимо посмотрел на люстру сквозь прозрачную зеленую виноградину, — посуду ведь ты так и не помыла?

До конца Сережиного отпуска оставалось несколько дней, и Юля с тоской размышляла о том времени, когда начнутся все эти кубки, соревнования, турниры, выездные встречи и прочая канитель. Сам Палаткин разговоров о своей работе старательно избегал. И стоило Юльке начать вздыхать на эту тему, как он тут же смешно морщил нос и принимался шевелить своими потешными оттопыренными ушками, чем смешил ее чуть ли не до истерики. Она знала, почему Сергей больше не хочет говорить о том дне, когда ему придется вернуться в свою спортшколу…

Как-то, дней десять назад, когда они вдвоем валялись на разложенном диване, Палаткин начал не всерьез и издалека:

— Юль, а Юль, а ведь когда у меня снова начнется трудовая жизнь, я не всегда смогу встречать тебя из банка.

— Ну и что? — Она попыталась пожать плечами, и ее шелковая блузка, скользнув по бело-кофейной обивке, собралась на спине мелкими неровными складочками.

— Да, ничего… Просто я представляю: приезжаю это я домой, а у плиты стоит красивая женщина в кухонном фартуке и разогревает ужин… Ты ведь будешь подогревать мне ужин, правда?

— Правда, — машинально откликнулась Юлька. И тут же попробовала вообразить, как это будет выглядеть… Скворчащие сковородки, дымящиеся кастрюльки, на светлом деревянном столе аккуратно порезанная зелень. А сама она сидит на корточках возле холодильника и достает с нижней полки какие-нибудь банки-склянки. Она уже чувствует, что вот-вот заворочается в замке ключ и войдет Сергей. Быстро разуется у порога и прямо в распахнутой куртке, веселый, уставший и пахнущий морозным воздухом, появится на кухне. Она повернется и еще не успеет захлопнуть дверцу холодильника, как Сережа прижмет ее к себе и потрется своей колючей черной щетиной о ее волосы.

— Ты где сегодня так долго? — спросят ее губы.

— Сначала в «пробке» застрял, потом машину в гараж ставил… А что, ты успела соскучиться?

Она закивает часто-часто и поднимет лицо для поцелуя…

От этой картины вдруг повеяло таким желанным домашним уютом, что Юлька даже зажмурилась. Нет, ей и сейчас было хорошо с Сережей. Но их нынешняя жизнь скорее была похожа на романтическое приключение двух влюбленных студентов. Она чувствовала себя чужой в этой квартире, где все еще незримо присутствовал дух другой женщины. Незнакомка мерещилась ей в полутемных коридорах, в складках гардин в спальне. Она мысленно рисовала себе стройную ногу с тонкой изящной щиколоткой, большим пальчиком игриво поддевающую красную велюровую тапку. «Что за наказание! — иногда думалось Юльке. — Нормальным людям являются привидения виконтов и графинь, ну, в худшем случае, старых отшельников, и только мне одной — призрак какой-то банальной дамской тапочки». Но, кроме шуток, ей не было здесь уютно, и она даже почувствовала себя неловко, когда впервые поняла, что наволочка теперь едва заметно пахнет ее духами.