— Какой именно фильм вас интересует? — он так старательно подчеркнул слово «именно», что Юле даже стало неловко за него.

— Любой.

— Извольте, — парень, не оборачиваясь, протянул руку и достал с полки, висящей за спиной, кассету. Сверившись с обложкой и убедившись, что не ошибся, он показал коробку Юле. При этом он не поднес ее близко, а продолжал держать на некотором расстоянии, словно опасаясь, что покупательница сейчас выхватит у него коробку и скроется.

— Я ее беру.

— С вас двадцать семь тысяч, — меланхолично сообщил продавец и наконец-то оторвался от стула для того, чтобы подойти к кассовому аппарату.

В машину она вернулась в отвратительном настроении. Бросила кассету на заднее сиденье, снова откинулась на мягкую спинку и закрыла глаза.

— Юля, я прошу меня извинить, — слова донеслись как будто издалека. — Я не должен был отправлять тебя в этот магазин. Просто не подумал, что ты можешь почувствовать себя неловко… В общем, извини, ладно?

— Да ничего, собственно, и не произошло. Отдала деньги, взяла кассету… Кстати, сейчас верну тебе сдачу, — она полезла в карман и тут же почувствовала, как он остановил ее руку. Остановил мягко, но требовательно, не вкладывая в это прикосновение быстрой и дерзкой мужской ласки. Юлька как-то сразу размякла и успокоилась, глаза открывать не хотелось, и она незаметно для себя задремала. Проснулась она от того, что Сергей тихонько тормошил ее за плечо:

— Вставай, приехали…

Она разлепила еще совсем бессмысленные после сна глаза и забормотала какие-то слова извинения. Палаткин улыбнулся:

— Это я виноват. Надо было сообразить, что ты после работы, а значит, хочешь спать… Вообще, я сегодня допускаю уже второй ляп! Ничего себе, галантный джентльмен, да?.. Если ты в состоянии смотреть сегодня кассету, я сейчас сварю тебе крепкий кофе.

«…И подам в постель», — мысленно добавила Юля, но промолчала и, опершись о руку Сергея, вышла из машины.

На лестничной клетке шестого этажа было темно и тихо. Кнопка лифта, дававшая хотя бы слабую ориентировку в пространстве, скоро погасла, и Юлька почти перестала различать что-либо вокруг. Она слышала, как тыкается в замочную скважину ключ, как тихонько ворчит Сергей, чиркающий возле двери все время гаснущей зажигалкой. Наверное, надо было ему помочь и самой подержать перед его лицом этот слабый язычок пламени, но ей почему-то совсем не хотелось брать на себя функции фонарщика. Где-то в уставшем полусонном мозге ленивым котом ворочалась лицемерная мысль: «Я приехала домой к чужому мужчине, что само по себе выглядит двусмысленно. Поэтому я ни в коем случае не должна делать ничего, что помогло бы быстрее попасть в квартиру. Мне не должно хотеться остаться с ним наедине». В конце концов, Сергей справился с замком, дверь бесшумно отворилась, словно скользнула куда-то внутрь, и Юля вошла в квартиру.

После легкого щелчка выключателя загорелось настенное бра, и прихожая наполнилась неярким голубоватым светом. Мебели здесь было совсем немного: тумбочка для обуви с несколькими дополнительными выдвижными ящиками, бело-голубая решетка с закругленными углами и расположенными на разной высоте крючками для одежды и высокое зеркало в такой же бело-голубой пластиковой раме. Юля вдруг с удивлением поняла, что у хозяина есть вкус, и ей отчего-то стало приятно. Сергей принял у нее пальто, повесил его на вешалку и наклонился к тумбочке, видимо, в поисках каких-нибудь тапочек для гостьи. Наконец ему удалось выудить откуда-то мужские резиновые шлепки размера этак сорок четвертого. Он повертел их в руках, оценивая длину, потом перевел взгляд на Юлькины босые ступни и, усмехнувшись, засунул тапки обратно.

— Я прекрасно похожу в колготках, — Юля взглянула в зеркало и поправила растрепавшиеся волосы. — У тебя же дома тепло?

— Тепло-то тепло. Но все равно не дело ходить босиком. Подожди, должны где-то быть еще одни, более подходящие…

Он сел перед полкой на корточки и начал вышвыривать какие-то кроссовки, ботинки и туфли прямо на пол. И вдруг среди этой груды разнообразной обуви ярким огоньком мелькнул женский велюровый тапочек. Красный, в меленький синий цветочек, он выглядел восхитительно изящным. Едва примятые на пятке велюровые ворсинки, казалось, еще хранили память о легкой женской ножке.

— Все, хватит, у нас не так много времени. Я же сказала, что похожу в колготках, — Юля сказала это и с досадой отметила, что голос ее слегка дрогнул. «Интересно, с чего бы это? — подумала она. — Неужели в отношении Сергея у меня развивается чувство собственности?» Палаткин с каким-то остервенением зашвырнул красный тапок обратно в тумбочку и быстро закидал его ботинками и кроссовками. И это не было похоже на полудетскую ярость, направленную на не вовремя выплывшую улику. Юлька вдруг ясно поняла, что, швыряя тапок, он выплескивает всю свою ненависть (а может быть, любовь?) к той женщине, которая его носила.

Видеомагнитофон стоял в гостиной. Пока Сергей возился с кассетой, Юля, удобно устроившись в мягком кресле на невысоких деревянных ножках, оглядывала комнату. Нельзя сказать, что ее особенно интересовала обстановка чужой квартиры, просто она пыталась найти хоть какое-нибудь занятие глазам, то и дело норовившим закрыться. Правда, на полках деревянного сквозного шкафа-этажерки стояло несколько книг, а рядом с оплывшей свечой в бронзовом подсвечнике лежала стопка ярких журналов. Но ведь для того, чтобы до них дойти, нужно было подняться из кресла, встать на уставшие ноги и сделать несколько шагов по пестрому бело-коричневому ковру. Юля из последних сил всматривалась в дартс, висящий на стене в коридоре, удивлялась тому, что его черно-белые поля вдруг начали вращаться, и отстраненно чувствовала, как бессильно сползает по гладкой обивке кресла ее собственная вялая рука.

— Юля, я принес тебе кофе!

Она открыла глаза. Сергей подкатил прямо к креслу стеклянный сервировочный столик, на котором стояли две маленькие чашки, сахарница и небольшая вазочка с конфетами. Юля поднесла к губам чашку и сделала несколько маленьких глотков. К сожалению, оценить по достоинству качество напитка она не могла. И все по одной простой причине: она совершенно не разбиралась в кофе. Еще в институтские годы она твердо усвоила, что любить кофе, причем отнюдь не растворимый, а молотый, только что сваренный — это стильно и просто необходимо для поддержания имиджа девушки из интеллигентной среды. А еще стильно иметь любимую кофейню, забегать туда по поводу и без повода, заказывать одну маленькую чашечку, подносить ее к губам поочередно с сигаретой и говорить с легкой улыбкой: «Ну вот, наконец почувствовала себя человеком!» Но как Юлька ни билась, все равно не могла уловить возбуждающей прелести кофе и продолжала стыдливо любить слабенький буро-коричневый напиток «Утро» в легких жестяных банках. То ли ее организм не нуждался в кофеине, то ли еще что… Вот и сейчас она отпивала кофе маленькими глоточками, думала о том, что сахара маловато, но положить еще хотя бы ложечку не решалась: это ведь уже какой-то растопленный шоколад получится… Сергей сидел в соседнем кресле и, держа в правой руке пульт, перематывал кассету. По экрану в бешеном темпе задом наперед носился Селезнев, по-лилипутски размахивающий руками. Обнаженная девица стремительно вскакивала с кровати, ловко одевалась и, пятясь, скрывалась за дверью. Все это действо совершалось в абсолютной тишине, и Юлька слышала только легкое шуршание кассеты и бульканье, с которым кофе проваливался в ее горло. Она вдруг подумала, что со стороны это слушается ужасно неприлично, и поставила недопитую чашку на край сервировочного столика.

— Ну что, давай смотреть? — Сергей повернулся к ней и быстро подмигнул одним глазом. При этом лицо его оставалось абсолютно непроницаемым, и Юля даже подумала, что это подмигивание ей померещилось.

— Давай, — она выпрямилась, словно сидела за партой. — Только давай уже с того момента, когда появляется Селезнев. Я этот фильм в кинотеатре смотрела. Минут десять мафиозные разборки будут идти без его участия.