Прошло десять лет. Заканчивалась долгая смена в одном из беднейших районов города, и мой мозг был перегружен чужими мучениями, с которыми довелось столкнуться за день. Хронические боли, домашнее насилие, наркотическая зависимость, депрессия, причинение вреда самому себе и прочие несчастья были главной повесткой дня.

Много часов подряд я вникал в проблемы пациентов, вкладывая в работу всю душу. Но при этом я понимал, что о моем профессионализме будут судить не по тому, насколько хорошо я ставлю диагнозы или обращаюсь с больными, а по количеству достигнутых плановых показателей, которые недавно были введены очередной бессмысленной государственной директивой. Итак, под конец рабочего дня я читал газетную статью, где говорилось о том, что семейные врачи все как один охочие до денег лентяи, – и почти с радостью откликнулся на срочный звонок из регистратуры: администратор сообщила, что в приемной мужчина потерял сознание.

В глубине души я надеялся обнаружить спонтанный пневмоторакс, чтобы героически вылечить попавшего в беду человека, но вместо этого наткнулся на пьяницу, вырубившегося прямо в детской игровой зоне. Используя опыт, накопленный за бесконечные пятничные и субботние дежурства в неотложке, я мастерски выпроводил подвергшегося интоксикации мужчину обратно на улицу[2].

Охваченный приступом ностальгии, я задумался: а что бы я в свои восемнадцать лет сказал о том человеке, каким в итоге стал? Захотел бы я вообще изучать медицину, зная наперед, как мало останется от юношеских надежд и оптимизма? Мне еще нет и тридцати, а я уже подозреваю, что работа врача ничуть не напоминает ту карьеру, которую я себе навоображал. Выставив пьяницу за дверь, я предложил ему прийти на прием утром следующего дня, когда он протрезвеет, чтобы провести детоксикацию организма.

– Я приду, док, – заверил он меня, засовывая в карман направление на прием.

Мы оба прекрасно знали, что он не явится на прием, но так у нас обоих появился хотя бы слабый проблеск надежды на то, что все изменится к лучшему.

Только не думайте, что этой книгой я пытаюсь вызвать у читателя сочувствие по поводу моих рухнувших надежд, и не делайте преждевременный вывод, будто я потерял сострадание и уважение к людям, рассчитывающим на мою помощь или совет. Скорее дело в том, что реальная работа семейного врача в неблагополучном районе сильно отличается от моих юношеских представлений о ней. Я больше не мечтаю о чудесных исцелениях и волшебных таблетках и уж точно перестал надеяться на возможность театрально воткнуть кому-нибудь иголку между ребер, чтобы вновь расправить съежившиеся легкие. Я признаю, что моя роль главным образом состоит в том, чтобы слушать и разделять боль, переживания и страдания сидящих передо мной людей. Я раздаю рекомендации и оказываю некоторую поддержку тем, кто в ней нуждается. Пожалуй, иногда мне и впрямь удается чуточку изменить жизнь пациента к лучшему. В этой книге я хотел бы искренне и в то же время непринужденно рассказать о том, какие радости, невзгоды и несуразицы поджидают современного семейного врача, являющегося частью Национальной службы здравоохранения Великобритании[3]. Надеюсь, вам понравится.

Я стал семейным врачом всего три года назад и искренне люблю свою работу. Мне нравится разнообразие, и я охотно знакомлюсь с новыми пациентами. Это нелегкий, но очень благодарный труд. Порой я даже ставлю диагнозы и лечу больных! Пока я работаю временным заместителем, то есть в случае необходимости заменяю штатных терапевтов в разных амбулаториях по всей стране. Периодически я дежурю и в отделении неотложной помощи. Где-то я работаю всего день, а где-то задерживаюсь на целый год, благодаря чему мне довелось детально узнать хорошую, плохую и уродливую стороны общей врачебной практики, работы с людьми и Национальной службы здравоохранения. Я люблю свою работу и убежден, что на свете мало найдется более интересных занятий. Надеюсь, прочтя эту книгу, вы со мной согласитесь, – а если и нет, то хотя бы поймете, что лечением кашля и простуды мои обязанности не ограничиваются.

Как и у родителей, у врачей не должно быть любимчиков, но я должен признаться, что питаю особую симпатию к миссис Пикок. Ей уже хорошо за восемьдесят, и в последние годы память сильно ее подводит. Почти каждую неделю у нее возникают те или иные проблемы со здоровьем, и она вызывает меня на дом. Но к тому времени, как я приезжаю, проблема исчезает сама собой либо миссис Пикок о ней забывает, и все, чем я занимаюсь, – это замена предохранителя в стиральной машине или поиск записной книжки, которая неизменно оказывается в холодильнике. Запивая чаем с молоком черствое кокосовое пирожное-безе, я размышляю о том, что, пожалуй, применяю свои медицинские навыки не самым эффективным образом. Я представляю себе, как были бы недовольны ворчливые налогоплательщики, если бы узнали, что, после того как им пришлось раскошелиться на четверть миллиона фунтов, потраченных на мое образование, теперь они платят мне приличную зарплату лишь для того, чтобы я неумело ковырялся в старой розетке, пытаясь понять, где в ней провод заземления.

Миссис Пикок больше нуждается в социальной поддержке, чем в лечении, так что, вернувшись в свой кабинет, я около получаса пытаюсь дозвониться в службу социальной помощи населению. Наконец там все же берут трубку и сообщают, что, поскольку у миссис Пикок деменция, она должна первым делом пройти психиатрическое обследование, и только потом ей смогут предложить какую-нибудь помощь. Штатный психиатр на длительном больничном из-за депрессии, а очередь на прием к врачу, который временно его заменяет, расписана на три месяца вперед. Мне также напоминают, что миссис Пикок придется сдать кучу дорогостоящих анализов, чтобы исключить органические причины потери памяти. Результаты анализов оказываются нормальными, но три месяца спустя миссис Пикок забывает прийти на прием к психиатру, и ее перемещают в самый конец очереди.

Пускай и не по своей вине, миссис Пикок обходится Национальной службе здравоохранения в небольшое состояние. Рентген сердца, анализы крови, больничные обследования – все это стоит денег, да и услуги семейных врачей нельзя назвать дешевыми. У миссис Пикок действительно слабовыраженная деменция, но в первую очередь ей попросту одиноко. Ей нужно, чтобы время от времени кто-нибудь заглядывал к ней на чашечку чая и напоминал, что надо бы покормить ее многострадального кота. Очевидно, служба социальной помощи пока не оказывает подобных услуг, так что я продолжаю навещать миссис Пикок. И лишь когда кокосовые пирожные черствеют настолько, что даже голодный кот не стал бы их есть, я вновь задумываюсь о том, чтобы добиться от социальной службы хоть какой-то помощи для пациентки.

Под термином «представленные жалобы» мы понимаем жалобы, с которыми к нам пришел пациент. То есть речь идет именно о словах пациента, а не о поставленном нами диагнозе.

Обычно терапевт имеет дело с такими представленными жалобами, как «боли в спине», «ушная боль» или «бессонница». Однако у Элейн Тиббс представленные жалобы были совсем другого рода. Когда я сказал: «Здравствуйте, миссис Тиббс. Чем я могу вам помочь?» – она ответила: «У меня порнографические сны с участием Тома Джонса». Это ее слова, не мои.