Александр сидел и ждал, чем закончится этот разговор. Ему уже стало понятно, что речь идёт о его переводе куда-то, но для чего? Зачем? Ведь фронт везде фронт. Всюду надо летать за линию фронта, всюду надо бомбить врага.

Полковник Назаров взял из лежащей на столе пачки «Казбека» папиросу, размял её и закурил.

– Вот теперь, когда решение принято, настало время рассказать тебе, лейтенант Сорокин, что привело нас с майором Паниным сюда и для чего мы здесь с тобой и некоторыми твоими товарищами разговариваем. Принято решение переучить часть лётного состава на новую авиационную технику. Эта техника американская, лучше она или хуже нашей, думаю, вы там разберётесь. От того, как вы освоите самолёты союзников, будет многое зависеть на фронте. Большего я тебе ничего сказать не могу, вскоре всё сам узнаешь. Предупреждаю, о нашем разговоре лучше ни с кем не делиться. Есть вопросы?

Они, вопросы, конечно, были, но в эту минуту Сорокин уже понимал, что задавать их нет никакого толку. Ему не хотелось уезжать из полка и вновь влезать в курсантскую шкуру. Но что поделаешь… Он промолчал.

– Вот и правильно. Мы на войне и должны быть там, где Родина прикажет, – отчеканил Назаров. Он поднялся, давая понять, что разговор окончен. Пожимая лейтенанту руку, добавил: – Здесь тебе летать уже не придётся, иди к начальнику штаба за документами, он получил все распоряжения.

– Есть! – отрапортовал штурман и, четко повернувшись кругом, вышел из кабинета.

Странная судьба у военных людей. Её повороты порой так круты и непредсказуемы, что и представить себе трудно. Вот с утра готовился лейтенант Сорокин к ночному вылету на боевое задание, а уже перед обедом идёт к начальнику штаба полка за предписанием на отъезд к новому месту службы. Сорокину вспомнилась улыбочка, с которой встретил его майор Скворцов, теперь-то понятно, что он уже тогда всё знал и получил команду на оформление документов.

К двери был приколот тетрадный листок с надписью: «Начальник штаба». Сорокин постучал в дверь и, приоткрыв её, заглянул в кабинет.

– Разрешите, товарищ майор? Меня к вам направили за документами.

– А, Сорокин. Сейчас начальник строевого отдела принесёт предписание и вперёд, на Восток. Рад, небось?

– Да нет. Какая радость – из полка уезжать.

– Ну, это ты зря, – не согласился начальник штаба. – Я вот с тех пор, как был подбит и списали с лётной работы, сижу с бумагами, планами, расписаниями и мечтаю о полётах. Веришь, ночами снится. А у тебя такая возможность! Освоишь новую технику, будешь летать. Ты, считай, вытащил счастливый билет. Похорошему завидую.

В дверь постучали.

– Заходите! – прервал свою агитационную речь начальник штаба.

В кабинет с пачкой документов в руках вошёл начальник строевого отдела. Это был пожилой старший лейтенант, призванный из запаса. Гимнастёрка сидела на нём как-то неуклюже, хотя свежеподшитый подворотничок отливал белизной. Сапоги блестели, но сидели они на нём как-то не так. Не являли собой того шикарного атрибута, каковыми выглядят они у кадровых военных. Тот шик, с которым носили сапоги кадровые, был непостижим для людей, призванных с гражданки. Роговые очки с толстыми стёклами завершали невоенный облик штабиста.

– Товарищ майор, документы на лейтенанта Сорокина.

– Да, Петрович. Давай сюда, мы их ждём.

Старший лейтенант положил папку на стол и попросил разрешения выйти.

– В приказе на вылет изменения сделали?

– Так точно, и в приказе, и в плановой таблице. Сильно возмущался командир экипажа Сорокина, не хочет другого штурмана.

– Ничего, привыкнет, никуда не денется, – пробурчал начальник штаба. Повернувшись к лейтенанту, добавил:

– Ну вот, Александр Сергеевич, распишитесь.

А куда ехать-то, товарищ майор? – спросил Сорокин, которого этот вопрос волновал с того самого момента, как стало ясно, что придётся уезжать, но ответа на свой вопрос он до сих пор не получил.

– Не торопись, всё узнаешь. Вот, смотри: предписание к новому месту службы, продовольственный и вещевой аттестаты, твоя лётная книжка, все отзывы и характеристики положительные. А вот и проездные документы. Станция назначения: город Иваново. Ответил я на твой вопрос? Ответил. Куда пошлют после переучивания, не знаю. Предупреждаю, в Иваново должен явиться послезавтра, поэтому времени на раскачку у тебя нет. Через полтора часа на станцию пойдёт машина, я предупрежу, чтобы без тебя не уезжали. Желаю удачи, и чтобы все посадки были мягкими.

Начштаба поднялся.

– Счастливого пути!

– Спасибо, товарищ майор.

Александр положил документы в планшетку и, торопясь, покинул кабинет. Было время обеда. Понимая, что возможность нормально поесть в дороге реально отсутствовала, он решил быстро перекусить в лётной столовой, а заодно и проститься с товарищами, которые в это время наверняка находились там. Лётная столовая встретила его рабочим гулом. Разговор, звон посуды, стук ложек и вилок – всё это сливалось в тот неповторимый шум, который невозможно было спутать ни с каким другим. Из патефона, который где-то раздобыл и установил здесь для поднятия настроения лётного состава начальник продовольственной службы батальона обеспечения, звучало модное танго «Утомлённое солнце нежно с морем прощалось…»

Сорокин посмотрел в правый дальний угол столовой, где за всегда обедал его экипаж. Место штурмана было ещё не занято. Он подошёл, повесил планшетку на спинку стула, и как можно бодрее произнёс:

– Привет, ребята!

– А, Пушкин, привет! Лёгок на помине, – скороговоркой проговорил стрелок-радист Петька Иванченко. – А мы обсуждаем кандидатуру нового штурмана. Что у тебя-то случилось? Почему уходишь от нас?

– Погоди, Петя, не части, ты не за телеграфным аппаратом, во-первых, – остановил его командир. – А во-вторых, чаще вспоминай древнюю мудрость: «Не лезь поперёк батьки в пекло». Меня от командования кораблём ещё никто не освобождал.

– Ох, опять! Прошу прощения, командир, это всё моя хохляцкая любознательность, – стал оправдываться Иванченко. – Но ведь вы всё равно зададите эти вопросы. – Конечно, задам. Украинскую любознательность никакого отношения не имеет к твоей болтливости, понял? Сиди и слушай, что старшие говорят.

– Понял командир, но я…

В это время командир жестом остановил попытавшегося оправдаться радиста и, обратившись к штурману, спросил:

– Что случилось, Саня? Почему тебя сняли с полётов? Говорят, к командиру полка вызывали, а у него будто бы в гостях верхние особисты. Я уж ругаться начал, сказал, что без тебя не полечу. Но ты ведь знаешь, что в таких случаях нам говорят?

– Знаю, командир. Отказ от выполнения задания – военный трибунал.

– Точно. Да ведь я и не думал отказываться, хотел тебя поддержать.

– Спасибо, я так и подумал. На самом деле со мной страшного ничего не случилось, вызвали на беседу, предложили переучиваться на другой тип самолёта. Пытался отказаться, но мне ответили примерно так же, как и тебе.

– Вот оно что, – задумчиво проговорил командир. – Ну ладно, снял ты тяжесть с моей души. Я уж думал, что не уберёг штурмана. А куда ехать-то и когда?

– Через час машина на станцию, проездные – до Иваново, куда дальше, на какие самолёты – не знаю.

– Но это ничего, главное, что в строю, остальное приложится. Жаль, что не можем проводить тебя по-человечески, вылет, сам знаешь.

Все как-то дружно умолкли. Доели борщ, быстро проглотили макароны по-флотски, запили всё это компотом и пошли всем экипажем провожать штурмана.

Подошли к штабу, у которого уже стояла машина. Увидев лётчиков с вещами, направляющихся к автомобилю, начпрод, который, вероятно, и ехал на станцию по делам своей хлопотной службы, подошёл к ним и спросил:

– Ребята, кто едет? Давай в кузов, времени нет, опоздаем к поезду.

На прощание командир обнял Александра.

– Спасибо тебе, Саша, за всё. С тобой я чувствовал себя уверенно. Удачи!

– И тебе, командир, спасибо. Счастливо оставаться.