Ивана осталась стоять у входа в мотель. Смотрела, как темнота шаг за шагом поглощает силуэт удаляющегося прочь мужчины. Сейчас, когда ей следовало бы бояться его, ей вдруг стало безумно его жаль. "Он страдает. Как я его понимаю! А что бы я почувствовала, если бы моя тетя умерла. Фу-фу-тьфу-тьфу, только бы этого никогда не случилось. Я с ума сойду сразу же. Боже мой, как его жалко! Смогу ли я вернуться назад в прошлое и спасти эту женщину?"
Ивана крепко зажмурилась, сжала кулаки так, что обкусанные ногти впились в ладони, и напряглась так, будто собиралась сдвинуть товарный вагон. Напрасно. Когда она открыла глаза и с надеждой огляделась, ничего вокруг нее не изменилось. Она также как минуту назад стояла возле мотеля на освещенном китайскими фонариками пятачке. "Я не умею делать ЭТО по собственному желанию. А что если несчастье с Акено случилось, потому что иначе спасти остальных людей было невозможно, и если бы я, пожалев ее, сумела вернуться и спасти ей жизнь, теплоход затонул бы, и люди погибли бы? Хорошо бы менять все по собственному желанию и своему усмотрению, только откуда мне знать: когда, где и какие будут последствия. Если знать конец, то можно менять начало, но откуда мне знать, какое начало приведет к какому концу. Так можно всю жизнь потратить на один несчастный случай и к старости узнать, что в результате все равно случилось несчастье. Я не могу предугадать конец. И я должна пока радоваться тому, что моя способность проявляется тогда, когда я могу хоть что-то поменять к лучшему". Ивана спрятала лицо в ладонях и тихо прошептала:
- Нет, не смерть, это жизнь неизбежна...
Гл.24 СВОЙ БОЙ
По пути от Находки до Уссурийска Илья был очень словоохотлив - он пытался разговорить своего спутника, чтобы выведать подробности его трагедии. В ночных телевизионных новостях, которые он успел посмотреть до отъезда, скупо сообщили, что рейс был отложен по техническим причинам, телевизионные комментаторы пережевывали вечернюю версию событий, сдабривая ее "неподтвержденными сведениями" о попытке большой контрабанды наркотиков.
Однако Хан оказался на редкость неразговорчивым пассажиром. Он заснул или сделал вид, что заснул, после первого же вопроса Ильи и просидел с закрытыми глазами до Владивостока. Там Илья сделал недолгую остановку в пригородном кафе. Старый прикрученный к настенной подставке телевизор с большими снеговыми помехами немножко развеял его любопытство новой интерпретацией произошедшего в порту. Из неподтвержденных источников, как сказал диктор, пограничникам стало известно, что на борту теплохода находится большая партия героина. При проверке ничего не обнаружили, но рейс был отложен из-за несчастья с одним из провожающих. Им оказался какой-то трансвестит без документов. После этой фразы Хан резко встал из-за стола и вышел вон. Илья почувствовал неловкость, будто его застали за нехорошим делом, и сильно пожалел, что так нетактично себя вел всю дорогу. Он наскоро закончил есть и поспешил вслед за попутчиком. Хана сидел на заднем сидении с бесстрастным выражением лица, прикрыв глаза веками, будто собирался проспать всю оставшуюся часть пути. "Черт меня дернул любопытничать, - ругал себя Илья, заводя мотор, - Парню неловко, потому что его тетя и не тетя вовсе, а дядя... или, бог его знает, кто она... он ему. Такие чудеса нынче творятся. Куда мне со своими старомодными взглядами. Лучше уж ничего не предполагать, а то напридумываю какую-нибудь околесицу и сам поверю в нее. А потом буду себя вести как идиот, вроде того, как я Ивану спасал от милиции. Он включил радио на волне старых мелодий и углубился в приятные воспоминания о далеком прошлом, незаметно приплетая туда мечты о будущем, которое его ждало после возвращения из Китая.
В Уссурийске Хан попросил Илью взять с собой в попутчики своего друга. Этим другом был Самурай. Якудза решил немного задержаться в России, чтобы "утрясти кое-какие вопросы". Хан понимал, что Якудза не успокоится, пока не найдет виновных в смерти Акено, и очень боялся, что поиски выведут его на Ивану. Но также он понимал, что возмездие рано или поздно должно свершится. Те два дня, которые потребовались на оформление выездных документов, он думал только об этом и спрашивал себя: имеет ли он право остановить Якудза или должен принять неизбежное... "Кто она мне? - уговаривал себя Хан, - Глупая болтливая девчонка, которая сует свой нос, куда не следует".
До Данбичжэнь Илья, как истинный хозяин, развлекал пассажиров старыми чукотскими анекдотами. Самурай вежливо поддерживал его одобрительным хмыканьем и исподволь поглядывал в сторону Хана. Угрюмость друга он связывал со смертью Акено, которую тот почитал, как мать, поэтому старался не докучать ему расспросами. Когда они прибыли на контрольно-пропускной пункт, на анализ настроения своего босса у него совсем не осталось времени. Самураю пришлось утрясать денежные вопросы с местными бригадами якудза, чтобы Таможенник, который будет проверять их машину, проявил должную невнимательность.
Илья не понимал причину задержки, нервничал, но вида не показывал. Правда шутить перестал и постепенно перешел на тихое ворчание под нос. Он не знал, что под мотором УАЗ-ика тщательно упакован и спрятан старинный самурайский меч.
Когда все уже было готово к переходу границы, и пограничники дали "добро", Хан еще медлил. Его грызли сомнения, будто бы он что-то не доделал или, напротив, сделал не так, как следовало.
"Я уеду, меня ждет новая жизнь и новые цели. Но я продолжаю цепляться за прошлое, как старый сентиментальный пенсионер, у которого впереди остались только сожаления о невыполненном. Я должен быть решительным и беспощадным. Я должен привыкать к ответственности, подчинять свои желания и чувства интересам своей семьи. Я забуду прошлое ради будущего. Нет. Я не смогу забыть прошлое, а значит не смогу полностью отдаться будущему, если не закончу то, что не доделал. Девочка с чистыми, как совесть, глазами и беснующаяся старуха, хранящая вещи своего пропавшего без вести сына. Вот что гнетет мое сердце и не дает мне перешагнуть границу между достигнутым и желаемым..."
И он позвонил Якудза. Тот молча выслушал сбивчивое объяснение Хана о том, что месть бесполезна, она не приведет к победе, а только к разочарованию, что драгоценное время будет потрачено напрасно. Что лучшей памятью об Акено будет успех, ради которого она оставила их мир. Что...
Хан мог бы продолжить, он сам удивлялся своему красноречию, но Якудза не дослушал его.
- Я готов выполнить твои указания, если ты сейчас скажешь, что это приказ кумтё. Ты уже готов к такой ответственности? Завтра, после того, как ты покинешь страну, я мог бы уничтожить тех, кто предал нас или слишком много знает: Олега, Полину, твоего бывшего худосочного брата, твою фиктивную жену... Но если ты сказал - "нет", я подчиняюсь.
"Якудза не назвал имя "Ивана", это большое облегчение. Значит ли это, что никто не подозревает о том, что она имеет отношение к смерти Акено?" - подумал Хан. Грудь сдавило, воздух, который только что врывался в легкие тугой свежей струей, вдруг стал разреженным, приходилось глубоко и часто вдыхать.
- Да, - сказал он, сглотнул горькую слюну и повторил:
- Да - это НЕТ.
Хан сомкнул челюсти так, что заскрипели зубы. Он начал свой бой, и это - первый раунд...
***
Информацию о том, что на контрольно-пропускном пункте Данбичжэнь, что расположен около города Мишань в провинция Хэйлунцзян, в Китай въехали трое русских туристов, братья из пограничного отряда не посчитали достойной внимания шо хай Пина. Ежедневно в районе озера Ханка в Китай въезжают несколько сотен туристов. Везут алкоголь и табак, а вывозят всякий дешевый мусор. Эти русские братьям маньчжурского отделения триад не показались интересными, они въехали в Китай, считай, без денег, на старой дребезжащей деталями машине российского производства, и объявили в декларации, что собирают исторические сведения о русском гарнизоне, защищавшем Китай от японской интервенции. Благородная миссия - решил начальник Данбичжэнь и - ничего интересного для триад.
