Первая вырезка — фотография мужчины, который кладет девушке в рот виноградины. Не знаю, что за парень, но девушка работает в «Шик».

— Соображения? — спрашивает Венда.

Патрик поднимает руку. Он любит задирать руку высоко и трясти ею — как в начальной школе. Я успеваю заговорить первой:

— Венда, то, что женщина в горизонтальном положении, необязательно означает ее пассивность.

— Возможно, — говорит Венда. Она удивлена: обычно на ее занятиях я открываю рот разве только чтобы зевнуть. — Но эта модель не просто в горизонтальном положении, ее кормят виноградом — мысли? Патрик?

— Очевидная отсылка к вакханалиям, — говорит Патрик. — Бог мужского пола Дионис опаивает женщину, чтобы дико ею овладеть.

Дико овладеть? Что за бред…

— С тем же успехом можно заявить, что это римская богиня, которой прислуживает один из ее слуг, — парирую я.

— Я вижу вакханалии, — настаивает Патрик.

— Ливия, жена Цезаря, — отвечаю я.

— Которая была убийцей! — шипит Патрик.

— Что делает ее странной жертвой! — огрызаюсь я.

— Довольно, студенты! — кричит Венда, но безрезультатно.

Она снова выпустила поводья, однако на сей раз галопом помчалась я. Я раздражена. Я не хочу уступать тому, кто одевается как клоун, хотя дело не только в этом. Я защищаю свою профессию перед судом равных.

— Это развлечение, а не образование, — говорю я. — Фантазия, а не реальность. Читатели сами видят разницу. Иногда «Мадемуазель» — это просто «Мадемуазель».

— А иногда нет!

Девушка с французской косой и в байке с пятнами поджимает губы, состроив классическую мину всезнайки.

— Исследования показали, что журнальные образы влияют на самооценку юных девушек. Возьмите исторические тенденции: модели и актрисы становятся все худее. Например… — она делает паузу, прежде чем нанести удар милосердия, — Мэрилин Монро была двенадцатого размера.

О нет, только не это. Опять…

— Да, — говорю я, — но ты знаешь, каким маленьким раньше был двенадцатый размер? Эквивалент сегодняшнего восьмого^[82] — или даже меньше. Размеры раздулись вместе с американцами!

Патрик делает выпад:

— Эмили, ты хочешь сказать, что в нашей стране анорексия — не серьезная проблема?

— Нет, серьезная. Но по статистике она не так серьезна, как ожирение, хотя в этой стопке я не вижу фотографий гамбургеров и молочных коктейлей.

Осторожно! — пишет Пикси.

Венда натягивает поводья:

— Эмили, я думаю, эти две проблемы вряд ли сравнимы. В конце концов, ни одна девочка не мечтает стать бургером.

— Вы правы, Венда, — кивает Французская Коса. — Девочки листают журналы в поисках идеального образа, а там — недокормленные существа. — Она широко раскрывает глаза и, возможно, даже пускает слезу. — Это совершенно деморализует!

— Да неужели! — Пикси перестает осторожничать и высоко поднимает руку. — Я не согласна с этим. Можно ворчать и жаловаться, но я не думаю, что в глубине души люди действительно хотят, чтобы модели выглядели как все. Им нужны модели особенных, вдохновляющих…

— Точно! Мы все лицемерим, например…

Выпаливая это, я тут же жму на тормоза. Как объяснить им про «Куинс»? Это такая крупная компания по продаже дешевой одежды больших размеров по каталогам. Так сложилось, что я сейчас снимаюсь и для них («только пока у тебя не возникнет больше клиентов», подчеркнул Байрон). «Почему не использовать модели больших размеров?» — спросила я однажды художественного директора, когда очередной наряд фактически реконструировали у меня на спине. «Мы пробовали, — ответил он. — И продажи резко упали». Как это объяснить? История интересная и подтверждает точку зрения Пикси, значит, ее стоит рассказать.

— Например…

Но тогда все будут знать, что я работаю в «Куинс». Эмили Вудс — модель большого размера. Ни за что!

— Я просто считаю, что люди — лицемеры, вот и все.

Французская Коса ухмыляется. Патрик зацепляет большими пальцами свои подтяжки.

— Неуже-ели? — ехидничает он.

Я уже готова к следующему раунду, но Венда указывает на девушку на заднем ряду, которая тоже редко высказывается.

— Доун!

Доун опускает руку и смотрит на меня.

— Должна сказать, твои комментарии о лицемерии интересны и даже ироничны, — медленно произносит она. — Ведь то, что ты работаешь моделью и посещаешь этот семинар — тоже лицемерие.

Патрик хихикает. Пикси ударяет кулаками о стол.

— Это удар ниже пояса! — кричит она. — НИЖЕ ПОЯСА!

Венда делает мне гримасу, которой не удалось сойти за улыбку.

— Верно. На этом семинаре мы рады всем, Доун, — неубедительно говорит она. Потом дважды хлопает. — К сожалению, наше время сегодня истекло. Помните, на следующей неделе нас ждет новый материал из Дийкстры. А затем мы отправимся в «Метрополитен», чтобы увидеть часть этих картин во плоти, так сказать. Приятных выходных!

— Это жестоко! — пищит Пикси в коридоре. — Плюнь на нее! Нет, давай ее поколотим! Давай, я хожу на занятия по самозащите, а ты высокая. Мы ее сделаем!

— Ну ее на фиг, — отвечаю я. И не шучу. На фиг Доун. На фиг Венду. На фиг всех. Меня считают продавшейся моделью? Прекрасно. Именно продаваться я и собираюсь.

После этого семинара я еще больше отдаюсь работе. Я соглашаюсь на любые заказы, какие удается получить. Надеваю шелковые коктейльные платья и «двойки» для «Лорд и Тэйлор», «Мейсиз» и «Брукс бразерс» и приношу домой по полторы тысячи долларов в день. На меня делают предварительные заказы «Л'Ореаль» и «Мадемуазель». Я снимаюсь в рекламе колготок «Кристиан Диор» и «Спешиал К». Меня выбирают на двухстраничный сюжет для «Аллюр». Сюжет называется «Увеличьте свои капиталы». Как раз про меня.

Не я одна так категорична в своем мнении.

— Теперь «Шик» — самое красивое агентство!

Со всеми заказами и многочисленными поездками мне не хватало времени зайти в агентство. А там есть на что посмотреть.

— Выглядит здоровски, — говорю я Байрону.

— Еще бы!

В приемной мужчина в комбинезоне выбивает на стене букву «Н». Байрон стучит по белым обоям.

— За стеной мой новый личный офис с видом на Восемнадцатую и со стеклом с видом на агентство, чтобы я мог следить за всеми вами. Рядом будет офис для нашего нового бухгалтера…

— Значит, мои чеки больше не будут возвращать? — вставляю я (а именно так происходило в последнее время).

Байрон шумно выдыхает.

— Эмили, дорогая, я тебе уже сказал, это временное отклонение! И вообще, вернемся к декору. У меня только что возникло сильнейшее стремление к черно-белому и чистоте, чистоте, чистоте! Как в гавайском поместье Джеффри Бина. Ты там бывала?

— Конечно, по дороге из страны Оз, после краткого турне по Таре.

Байрон закатывает глаза к свежеустановленному освещению.

— Ну что ж, тогда вообрази себе: пузырящиеся белые занавески, коврики «под зебру» — настоящий мех или искусственный, я еще не решил. Черные с хромом диван и стулья остаются — пока. Мне еще не привезли стулья Kouros — черный лак, на сиденьях черно-белый зигзаг. А вон в том углу будет стеклянный столик, и еще премиленький диванчик. В коридоре — серия черно-белых фотографий. Натюрморты, я думаю, или пейзажи. Не модели. И везде орхидеи, белые орхидеи, и какие-нибудь огромные напольные подушки с зигзагами набросаны там, там и там. Что думаешь? Дизайн на все времена, верно? А черное с белым — невероятно популярная тема в весенних коллекциях!

— Звучит прекрасно! — говорю я, и мои глаза зигзагом двигаются за его пальцем. — Серьезные перемены, особенно учитывая, что ты все поменял когда?.. Два года назад?

— Скорее год, но пришли девяностые, Эмили — новая эра! Новая эра, новый образ!

Говоря это, Байрон обводит рукой стол заказов, предположительно имея в виду не только Джастину, которая расцвечивает новое десятилетие волосами цвета маркера, или Джона, который стал носить клетку кричащих тонов, но модников и модниц во всем мире.