Обложка. Это так волнительно! И перспектива увидеть Кипа тоже. Я принимаю душ, переодеваюсь, иду в студию и по дороге стараюсь думать только о приятном и не обращать внимания, что все кишки от волнения завязались в узел. Ведь в отличие от кастингов на фотосессиях чувств модели не щадят, особенно если сессия такого уровня. На кону слишком большие суммы и слишком солидные репутации. Если день окажется неудачным, я узнаю об этом сразу.

Когда на площадке все получается, это сразу понятно. Фотограф кричит: «Хорошо!», «Прекрасно!», все улыбаются, особенно заказчик. Тот считает себя маэстро, режиссером общего успеха. Вас спрашивают, когда вас можно пригласить снова, вашему агенту звонят и заказывают вас не только для этого клиента, но для многих других, кого вы и не знаете, — и все потому, что вы великолепны.

Если что-то не получается, тоже понятно сразу — по звуку. Точнее, по его отсутствию. Никто не кричит от радости, не заводит разговор о перспективах. Напротив, все сгрудились за объективом и шепчутся. О вас. Начинается целая кампания шепота, и остановить ее почти невозможно — по крайней мере, вам это не под силу. Вы стоите или сидите на площадке, как в ловушке, и видите, как их глаза мечутся от одной мелочи к другой. До вас доносится как раз достаточно, чтобы понять: вы не зря волнуетесь. «Там слева торчит прядь волос? Нет, вообще я смотрела туда, на прядь у нее за ухом. Как вам ее глаза? Слишком яркие? Недостаточно яркие? Что-то не то — маловаты. Или дело в карандаше? О… они такие и есть, да? Стойте, у нее что-то на левой щеке. Нет, слева. Родинка? Можно ее закрыть? Воротник ровно? Не знаю, не то, и все тут. Может, нам лучше…»

Сегодня первые несколько роликов снимают именно в таком режиме.

— Ну-ка, посмотрим… — Ди, редактор «Харперс & Куин», раздвигает ассистентов, снимает очки такого странного вида, что это даже стильно, и смотрит в видоискатель.

— Воротник все равно неровный, — объявляет она.

Мириам, стилист, дергает воротник у моей шеи.

— Лучше?

Вздох.

— Нет.

— Я обрежу, — предлагает Кип.

— Нельзя. Тогда не будет колье, а это катастрофа. Сверху сказали использовать больше украшений.

Ди выпрямляется и одергивает юбку. В отличие от ассистенток — двух лошадеподобных девушек-отличниц, которые вполне соответствуют читательской аудитории «Харперс & Куин» (которой нравятся заголовки вроде «Сверхсекретные протоколы комитета благотворительного бала» и «Как заводить друзей во время игры в поло»), Ди очень похожа на модного редактора: худая как модель (хотя зачем добровольно соглашаться на подобные мучения, не понимаю), со стрижкой «прямо с подиума»: мальчишеская, сильно мелированная, которую она то и дело прочесывает пальцами. Кроме того, она вызывающе одета, точнее, раздета — узенькая мини-юбочка «Унгаро» и светлый шелковый топ, очень тонкий, какие носят только с тщательно подобранным бюстгальтером. Впрочем, Ди не заморачивается подобными пустяками. Даже отсюда видно, как торчат ее соски.

— Боже, как ты напряжен!

…Когда Ди фальшиво надувает губки и принимается массировать Кипу шею и плечи, у меня возникает сильное желание ее ударить.

— Эмили, я просила сидеть неподвижно, — напоминает мне Мириам.

Я отклоняюсь назад и разжимаю кулаки.

— Как теперь воротник? — спрашивает Мириам.

— Думаю, в порядке, — говорит Ди.

— Снимаем, — командует Кип.

— Стойте!

На меня набрасывается отряд стилистов-визажистов. Селеста: «Откинь голову назад!» Мириам: «Не так далеко, я прикалываю булавки!» Марко: «Карандаш! Не двигайся ни на миллиметр!»

— О'кей? — спрашивает Кип три минуты спустя.

— Угу.

— Снимаем!

Палец Кипа нажимает на затвор. Щелк. Щелк.

Я начинаю с улыбки с закрытыми губами. Вполне возможно, что у меня стиснуты зубы.

— Хорошо, — говорит Кип. — Теперь опусти подбородок.

Опускаю.

— Чуть отвернись от объектива.

Я отворачиваюсь.

— Лоб выглядит как-то странно, — вставляет Ди.

— Расслабь лоб.

Дрянь! Я расслабляюсь.

Ди хмурится.

— Хм-м, так разве лучше?

Не обращай на нее внимания, говорю я себе. Просто расслабься. Расслабься, чтобы заработать обложку.

Щелк. Щелк.

Этот заказ очень важен.

— Есть.

Щелк.

У кого обложка в двадцать, можно дальше не стараться.

Щелк.

Если нет обложки в двадцать, ты в глубокой… заднице.

Щелк.

Обложка должна быть твоей.

Щелк.

Обложка должна быть твоей. И все тут. Ну, куда они смотрят?

Щелк.

Может, на левый глаз? Иногда на ярком свету он плохо раскрывается.

Щелк.

Или…

— Улыбка какая-то кривоватая.

Щелк.

— А теперь совсем пропала.

Надо же, какая неожиданность!

Кип отходит от объектива и после секундного совещания садится рядом со мной на корточки, так что мы смотрим друг другу в глаза.

— Ну, как ты? — шепчет он.

Отвернув губы от объектива, я шиплю:

— Я злюсь и хочу секса. С чего начнем обсуждение?

Кип поднимает брови и ухмыляется:

— Уверен, что скоро смогу тебе помочь.

— Мне или Ди?

Ухмылка исчезает.

— Эмили! Не говори глупостей. Ди же лет сорок.

— Значит, вы ровесники!

— Ты как маленькая.

— Да, мне нет и двадцати!

— Послушай меня, Эм, — почти рычит Кип. — Ди замужем, у нее двое детей. Она любит пофлиртовать, и я не сопротивляюсь. Это безвредно — и, боюсь, это часть работы модного фотографа.

— Вижу, что боишься! — огрызаюсь я, но беззлобно.

Меня успокоили отчасти слова Кипа, отчасти его рука, которая постепенно перешла с его колена на мое бедро и незаметно его разминает.

Он наклоняется ближе.

— Знаешь, в чем секрет классной обложки?

— Переспать с фотографом?

Он награждает меня щипком.

— Нет, дорогая! Теплые глаза. Это единственное и самое важное, о чем надо помнить, потому что глаза не лгут. Когда снимаешься на обложку, нужно чувствовать то, что ты хочешь передать…

— То есть?

— Сексуальность и доступность. Всегда. А теперь закрой глаза и послушай меня.

Я подчиняюсь. Рука Кипа поднимается выше.

— Эмили. Я хочу, чтобы ты забыла о Ди, о воротнике и сосредоточилась на том, что ты любишь, что ты любишь и чего желаешь больше всего на свете. О чем-то красивом и настоящем… например, о том, что я тебя люблю.

Мои глаза распахиваются и смотрят в глаза Кипа: огромные, нежные и блестящие.

— Я люблю тебя, — повторяет он.

— О, Кип! — шепчу я. — Я тебя тоже!

— Кгм!

Я улыбаюсь Ди самой сияющей из своих улыбок.

Марко подходит, чтобы промокнуть меня салфеточкой — освещение для крупного плана лучше скрывает дефекты, но зато от него жарко, значит, больше хлопот визажисту. Мне дают два совета. Первый: между кадрами надувать щеки и гонять во рту воздух. Второй: вдыхать носом и выдыхать ртом.

Эти советы плюс три коротеньких слова Кипа действительно помогают. Из стерео гремит «Кьюэ», а я смотрю в объектив, передавая чувство сексуальности и доступности во всех смыслах, какие приходят мне в голову. Это несложно, потому что я чувствую только любовь, любовь, любовь. Кип меня любит! «Кьюэ» переходит в Дона Хенли, а того сменяет «Дюран-Дюран». Кип меня любит! Так мы доходим до моего последнего наряда — платья без рукавов, расшитого крошечными жемчужинками и стразами, и золотых клипсов с жемчугом в форме звезд.

— Нельзя ли сделать ей губы поярче? — вставляет Ди, когда я снова сажусь.

Кампания шепота уже прекратилась, и хотя Ди продолжает приставать к моему мужчине, мне уже все равно. Кип меня любит!

Марио смешивает на ладони несколько оттенков розового. Тут кто-то решил нас повеселить.

— У-у-ух ты! — визжит Ди, когда в студии раздаются первые такты хита Тоун Лока.

Кисточка Марио дотрагивается до моего рта.

— Так, теперь не шевелись, — говорит он.

«Wild thing…»^[80]

Кип ритмично вращает бедрами. Ди в танце подходит к нему и садится верхом на его ногу. Ее юбка совсем задирается, а соски становятся по стойке смирно.