— А кое-кого надо немножко приободрить!
Я прекрасно его поняла.
Я пошла за Айком в кладовку. И там струхнула. Это ведь не Грета с красивой золотой коробочкой в тонких пальчиках, а совершенно незнакомый мне человек с жирными волосами, какой-то бутылкой и скатанной в трубочку «двадцаткой» — чем я вообще думала?
— Нет, — твердо сказала я. — Нет, Айк. Нет, спасибо. — Но эти слова застыли у меня на губах. На самом деле я молча смотрела, как Айк делает маленькую белую дорожку на крышке большой банки мараскиновой вишни, и мое сердце забилось в страстном ожидании прихода.
И тут дверь распахнулась. Пикси.
— О боже, ты что делаешь?!
— Ничего.
Свернутая в трубочку «двадцатка» упала на пол.
Моя подруга, неожиданно оказавшаяся сильной, как стадо быков, схватила меня за пояс и вытащила в коридор.
— С каких это пор ты нюхаешь кокс? — задыхаясь, проговорила она.
Я молчу. Пока я призналась только Кристине. «Кокс — то есть кокаин?» — ахнула Кристина, и мне это не понравилось. Не зря: Кристина пришла в ужас. Тогда я поклялась никому не рассказывать о своем маленьком эксперименте с наркотиками. И меньше всего мне нужна была лекция от Пикси. Я уже слышала о ее подруге, которую пять раз отправляли в лечебницу.
Пикси скрестила руки и постучала ногой по бетону.
— Ну?
Я выпрямилась.
— Баранки гну, — холодно ответила я. — Мне нечего рассказывать.
То же самое я говорю сейчас Джордан. Та ведет себя похоже. Молча смотрит на меня, а потом говорит:
— Ладно, Эмма. Хочешь отпираться — отпирайся. Но в этой истории что-то нечисто! Уж я-то знаю…
Глава 13
ДЕСЕРТНЫЙ КОШМАР
— Пришли снимки из «Леи».
У Байрона странная привычка никогда не говорить «Привет», «Здрасьте» или хотя бы «Эмили». Это не раз смущало Мохини, которая, подняв трубку, слышала: «Дорогая, ты отчаянно мне нужна!», «Что на тебе надето в эту самую секунду?» или «Пожалуйста, не забудь свои стринги!»
Я ахаю:
— Как они выглядят?
— Роскошно, дорогая, — мурлычет Байрон.
И никаких оговорок. Роскошно, и все тут. Роскошно! Я начинаю пританцовывать по комнате.
— Ну, как? Расскажи!
— Ладно, посмотрим… — Я слышу, как он перелистывает страницы. — Вот ты идешь по пляжу в красном купальнике. Ты смотришь на море и немного щуришься — в следующий раз постарайся чуть больше открывать глаза, милочка, — и все-таки отличный снимок в полный рост, можем его использовать. Вот еще одна, ты в синем, прыгаешь в прибое в профиль. Твой зад выглядит классно, можем это тоже использовать. Вот ты в черном. Выражение лица мне не очень, но грудь выглядит удивительно большой — у тебя были критические дни? В любом случае, эта пойдет. И вот еще одна, разворот — ты в прибое, очень красиво, в стиле фильма «Отсюда и в вечность», мой самый любимый снимок!
Разворот? Я уже не танцую, а прыгаю.
— А дальше?
— Дальше все.
Стоп.
— Пять? Только пять? Я думала, у меня будет восемь!
— Так всегда бывает, Эм, — легкомысленно заявляет Байрон. — Особенно с начинающими. Тедди говорил мне, что ты была немного напряжена перед объективом, помнишь? Кроме того, ты надевала только сплошные купальники, а им надо было больше раздельных — короче, остальное у Греты, в том числе обложка, которая просто великолепна! Ты видела, как они ее снимали? Она в белом бикини, таком прозрачном, сексуальном и просто чертовски великолепном! Ее представляет Эйлин, эта старая крыса — скажи мне, она довольна «Фордом»? Потому что мне кажется, я могу сделать для нее больше.
— Мы это не обсуждали, — говорю я, стараясь не обращать внимания на уколы ревности, пронзающие солнечное сплетение.
— Ну, если эта тема возникнет на следующих съемках или еще где, обязательно дай мне знать, я буду благодарен до гроба — и вообще, Эмили Вудс, у тебя появились журнальные вырезки!
Это верно. Вырезки. Наконец-то! Я снова начинаю пританцовывать.
— Так чего ты ждешь? Быстро давай сюда! — кричит Байрон.
— Что, сейчас?!
— Да, сейчас. Давай! Переделаем твое портфолио, закажем новые композитки — подготовим тебя к завтрашним кастингам.
Завтра… Как тогда, за день до экзаменов. Я вижу перед собой табель оценок за первый семестр… и лицо матери. Нет, хватит с меня таких проблем, никаких собеседований!
— Байрон, я сейчас не могу.
— Нет проблем, — говорит он. — Приходи завтра, с утра пораньше.
— Тоже не могу. У меня сессия. Нужно учиться.
— А… Ну тогда сделаем два или три кастинга. Только самые важные.
— Байрон, не могу!
Молчание длится так долго, что я уже хочу проверить, не отключился ли телефон.
Наконец Байрон говорит:
— О каком сроке идет речь?
— Две недели.
— Две недели?!
— Эмма-а-а!!!
Кто-то кричит и стучит в дверь.
— Эмма-а-а!!!
Дверь распахивается. Это Джордан.
— Боже правый, Эммили, что ты делаешь? Живо на танцы, мы уже уходим!
Ой-ой.
— Танцы?! — блеет Байрон. — Я не ослышался: танцы?
— Э-э…
Я прикладываю палец к губам. Кивая, Джордан зажимает рот рукой и на цыпочках выходит. Так, отлично. Я собираюсь закрыть дверь, как тут из ванной вырывается Пикси.
— Очуметь, Эмили! Где платье?! И туфли! И макияж! Мы должны быть на балу через пятнадцать минут!
Я захлопываю дверь и прижимаюсь к ней спиной. Так мне лучше слышны слова Байрона:
— Значит, ты собралась на бал, как мило…
— Сегодня вечером — да, — признаюсь я, — но у меня, правда, сессия.
От голоса на том конце провода замерзла бы джакузи.
— Я вижу, это для тебя главный приоритет. Я-то думал, ты рада быть в числе двадцати девушек, которых представляет «Шик». Очевидно, я ошибался. Приятного бала, Золушка!
Щелк.
Прелестно. Я соскальзываю вниз по стене, пока не сажусь на коврик. Байрон разозлился, очень разозлился. Я поступаю глупо. Нужно пойти на кастинги — не на все, только на самые важные. Два или три, как он сказал… Но когда он ограничивался двумя-тремя? А что, если меня закажут, как тогда отказаться? Нет, я все решила правильно… Я решила правильно?
— Эммили, да что ты вытворяешь?!
Я открываю дверь Джордан. На ней персиково-кремовое (необычно подходящие цвета) платье от Джессики Макклинток из тафты и кружев, все в жемчужинках, как у принцессы. На голове завитая высокая прическа с белой лентой и цветочками. И Пикси: в блестящем малиновом мини-платье, стеганом атласном болеро, на стилетах с ленточками, с вишнево-красными губами.
— Ого, ну вы расфуфырились! — говорю я и про себя добавляю: каждая по-своему.
Джордан поправляет прическу.
— Ну, все-таки весенний бал…
— И до начала десять минут! — Пикси протискивается мимо меня. — Ты что наденешь?
— Не знаю, еще не решила.
— Что?!
Как сумасшедшая белка, Пикси зарывается в мой шкаф. Джордан уже нашла мою косметичку и теперь подает мне разные баночки, кисточки и тюбики, которыми я увлажняю, рисую и закрепляю соответственно.
Раздается приглушенное аханье.
— О боже, Версаче! Дольче! Донна! Ральф! Эмили, когда ты все это купила? — кричит Пикси.
Я пожимаю плечами.
— В основном прошлым летом.
— Невероятно! Почти на всех еще ценники!
Джордан бросает кисточку и подбегает к ней.
— Покажи!
В ту же неделю, когда я устроилась в «Шик», я впервые сходила в «Барнис», и, боже мой, оно того стоило. Этот магазин — настоящая модная нирвана. Все, что я видела в журналах, висело прямо передо мной. Спелое и манящее. В пределах досягаемости. И прямо посреди европейских коллекций висело оно: темно-синее платье «Аззедин Алайя», которое Лейла мерила в Эл-Эй.
— Хотите померить? — спросила продавщица.
Я повертела в пальцах ценник.
— О, нет, я не смогу его купить.
Смогла.
— Ты заплатила тысячу двести долларов за платье?! — пищит Джордан.
