Сагин до рези в глазах вгляделся в свое предполагаемое убежище. Исцарапанная колючками рука намертво сжала цевье бесполезной винтовки. Если считать напрямик через главное русло Акдарьи, то до острова была какая-то сотня метров. Володька с хлюпом выдохнул воздух. Вокруг него стояло нерушимое спокойствие.

Давай! — приказал он себе.

Володька перемахнул русло в считанные минуты. До острова он добрался уже безоружным. Сагин и сам не понял, как винтовка выскользнула из руки. Он достиг островных тугаев одним прыжком. Верхушки камышей на мгновение качнулись и снова замерли. Сагин углубился в заросли.

Хлюпали полные воды туфли, шуршал под ногами раскаленный песок, с мокрой одежды стекала вода, мгновенно выпиваемая солнцем, колючие ветки царапали руки и лезли в глаза. Сагин ни на что не обращал внимания. Скорее, скорее! — он торопился к хорошо известному ему заветному месту.

Крупная черная ящерица бросилась из-под ног. У Сагина на миг остановилось сердце. Он поднес было ладонь к побледневшим губам, но в следующую секунду мотнул головой и упрямо пошел вперед, продираясь сквозь густые колючие заросли.

Впереди засинел просвет. Володька отодвинул лезущую в лицо низкую ветку, шагнул вперед и огляделся.

Да, это было то самое место. Он стоял на краю маленькой песчаной проплешины. На другом краю голого островка торчал хилый стволик полузасохшего карагача.

Володька повел глазами налево от дерева. Там, разросшись в рост человека, высилась огромная камышовая кочка, рядом с ней — чуть поменьше размером. Володька подошел к кочкам и устало опустился на горячий песок. От одежды шел пар. Хорошо было бы хоть немного передохнуть. Он прислонился спиной к большой кочке и закрыл воспаленные глаза.

Сидел сейчас Сагин не просто на рыжем песке посреди Волчьего острова, сидел он, считай, на собственной своей жизни. Там, внизу, на метровой песчаной глубине, прямо под мокрым Володькиным седалищем, надежно укрытое от чужих недобрых и завистливых глаз, покоилось «нечто». Это «нечто» и толкнуло сегодня Володьку в атаку. Не будь в дальнем, секретном уголке его памяти постоянной мысли о свертке, зарытом в песке Волчьего острова, Сагин попросту поднял бы вверх руки и сдался.

Володька удовлетворенно засопел. Встал… Перед его прикрытыми усталыми глазами тихий воскресный вечер, примерно об эту же пору год назад, внимательно-ласковый Люськин взгляд. Сладкий семейный уют, вылизанная женой до блеска гостиная и небрежно брошенные Володькой на лаковую поверхность журнального столика две сиреневые пачки, оклеенные перекрестными полосками.

— Смертные мои, — объяснил тогда Сагин в ответ на молчаливый Люськин вопрос. — На самый крайняк. Случится коли, прижмут так, что в бега придется подаваться, так с ними всегда заново встану. Эти «бабки» святые. Их спрятать и забыть, где лежат.

Люська небрежно повела плечами:

— Святые так святые. Где прятать-то будем?

Голос жены звучал деловито и незаинтересованно, но какая-то неясная нотка заставила Володьку переменить первоначальное решение.

— Я сам спрячу где надо, — ответил он. — Потом скажу. Ты сейчас упакуй как следует. В пакет полиэтиленовый положи, а сверху оберни тряпкой. — Володька кивнул на стоящую на столике, рядом с деньгами стеклянную банку с пластиковой крышкой. — Сюда заложу и зарою.

Люська обидчиво поджала губы и на секунду задумалась. Потом поднялась и пошла на кухню.

Володька устало опустился в кресло. Конечно, он на все сто доверял жене, но лучше все-таки было, чтоб Люська упаковала деньги при нем. Пять «косых» — это вам не пети-мети. На эдакой сумме и не такие люди, как Люська, ломались. Показывать жене место, где он зароет банку с деньгами, Володька решил погодить. Скажу просто — на Волчьем острове, — подумал он. — А где — покажу, мол, потом. Чтоб не обижалась.

Люська принесла из кухни разрисованный заграничными мордами пластиковый пакет и чистую тряпку. Села на диван у трюмо и, порывшись в груде коробочек, достала иголку.

— Заодно и обошью, — обратилась она к Володьке, — как посылку. Чтоб надежней было.

Володька кивнул и довольно прижмурил глаза, утопая спиной в податливом поролоне кресла. «Ох и домовитая баба, — подумал он разнеженно. — Не то, что другие. Тем все бы широм-пыром, абы как. А у моей полушка из рук не выскочит. Золото, а не жена».

Люська взяла со стола пачки двадцатипятирублевок: руки ее весело замелькали в прохладной полутьме комнаты. Забегала игла. Вправо, влево, вбок; вбок, вправо, влево, еще плотнее!

Сверточек вышел на диво аккуратен. Люська в последний раз провела по свертку ладонью, потуже натягивая материю, и смахнула со лба мелкие бисеринки пота.

— Чего это тебя так разжарило? — удивился Володька. — Кондиционер же вовсю пашет, аж знобко, а ты в поту. Не заболела ли случаем?

Жена слабо улыбнулась и отрицательно покачала головой. Взяла со стола стеклянную банку и, высоко подняв над головой, бросила пакет внутрь.

— Гляди сам, Фома неверный. — со смехом сказала она, защелкивая тугую крышку. — А то как бы не обжулили тебя на пятерку.

Сагин усмехнулся. Жена явно демонстрировала обиду.

— Я «бабки» эти на Волчьем острове притырю, — сказал он примирительно. — Есть там одно надежное местечко. Потом съездим — покажу.

— Больно нужно! — отозвалась Люська, вздернув нос. — Делать мне, что ли, нечего, чтоб по твоим островам шататься? Мне без интересу.

Володька взял банку и, потоптавшись у порога, вышел. Он чувствовал некоторую свою виноватость. Все ж таки своя, законная баба. Неловко получилось. Вроде как бы не доверял ей.

Сережки куплю, — решил он. — Мне для Люськи денег не жалко. А только эти — кровные. А ну как прижмет под горло? Ничего. Подуется, да забудет. Ей и так выше головы. — Сагин почесал в затылке. — Теперь, считай, неделю вместе спать не допустит. Будет форс давить. Наказывать. Ладно, — решил он, — пока и сам лезть не буду, вот куплю сережки и тогда… — Володька усмехнулся. — Бабы, они и есть бабы. Что с них взять?

…Затрещал над самым ухом сорокопут, и Сагин проснулся. Дикими глазами он огляделся вокруг. Заснул?! Сколько же он спал? Володька глянул на часы. Часы стояли. Одежда высохла. Солнце клонилось к закату. Вот это кемарнул, — испуганно подумал Володька. — Часа три оторвал, не меньше. Ну и дурак. Бери, кто хочет, голыми руками. Видишь ли, начальник ОСВОДа отдохнуть устроился. Все равно, как дома на диване. Да, — огорченно вздохнул он, — нет у меня больше ни дома, ни дивана, и, пожалуй, долго еще не будет.

Пока он дрых, как последний цуцик, время работало против Володьки. Почти полдня прошло с той минуты, как во двор его конторы зашли двое плечистых ребят в штатском. Громоздкий маховик, конечно, уже был раскручен.

Володька представил себе, как трещат телетайпы, передавая во все концы страны мельчайшие подробности и сведения о Сагине. Как заливаются телефонные звонки в прокуренных милицейских кабинетах и опорных пунктах охраны порядка, как патрульные «газики». Шныряя по улицам, то и дело рапортуют невидимому начальству, что, мол, нет, не наткнулись на убийцу и побегушника Сагина, как растягиваются по всей стране огромные крылья заведенного на него частого бредня всесоюзного розыска. Представил, и холодный пот прошиб раскаленную солнцем и думами Володькину голову. Володька с ужасом ощутил всю страшную безысходность своего положения. Руки его затряслись.

— Ничего, ничего, — пробормотал он, сглатывая подступивший к горлу тошнотворный комок. — И «менты» люди. И они не без дырою в головах. Кабы всех сразу ловили, так сами бы давно без работы остались. Ничего. Самое главное деньги есть. Выкручусь. Другое дело, если бы голяк за душой. Тогда на первом шагу сцапают. Да и куда шагнешь? Нищему весь мир враг. А так отсижусь годок-другой в укромном местечке, все, глядишь, и притихнет. Они ведь только первую неделю шибко ловят, а дальше уж не те сети в ход идут. Дальше ячея покрупнее, можно и проскользнуть. Потом построю новые бумаги, ну а там видно будет…