Минуту борьба продолжалась безуспешно, но наконец человек пересилил животное. С натужным стоном Володька подмял кобеля под себя, накрыл мускулистое, хрипящее горло круглой ручкой лопаты и резко хекнув, навалился на нее.

Под буковой точеной палкой сухо хрустнули и сломались шейные позвонки. Клыки пса, мертво зажавшие Володькину руку, внезапно ослабли. Не веря в победу, Сагин еще раз с силой налег на черенок. Под ним в конвульсиях билось горячее, сильное тело.

Наконец, с трудом вырвав руку из нежелавших размыкаться стальных челюстей, Володька поднялся с песка. Он тяжело дышал. Резкими толчками билась вена на виске. Окровавленное лицо покрывали глубокие царапины и ссадины, тельняшка обвисла клочьями.

— Значит, так. Значит, кобелем травить, — бессмысленно и жалко повторял Сагин. — У-у-у, «ментовские» гады! Значит, кобелем…

Впереди, за кустами, зашуршал песок. Володька кинулся к просвету в ветвях. Цепь загонщиков приближалась к его убежищу. В десяти шагах от Сагина продирался сквозь густые колючие заросли здоровенный милицейский сержант с угрюмым лицом. В руке его ходуном ходил укороченный десантный автомат.

Володька болезненно охнул и побежал назад, ничего не видя перед собой. В руке его была зажата саперная лопатка.

Не да-а-мся! — нарастал внутри Сагина спазматический крик.

Володька вылетел на нижнюю оконечность Волчьего острова когда сидевший в глиссере старшина, заскучав от безделья, начал доставать сигарету. Сигарета никак не хотела вылезать из плотной пачки. Двое вооруженных пистолетами милиционеров, сидевших рядком на алюминиевом борту, лениво переговаривались. Они никак не ожидали, что матерый, травленый зверь среди бела дня выскочит прямо на них. В первую секунду все оцепенели.

Вид у Володьки, изодранного колючими кустами, истерзанного собачьими когтями, ошалевшего от погони, окровавленного, с забытой в руке ржавой лопатой, был страшен. Он на мгновение остановился, глядя на своих преследователей безумными глазами, дыхание хрипло вырывалось из груди, лопата вихлялась в руке, как пьяная. Потом с криком боли и отчаяния Сагин бросился на милиционеров, вздымая над головой свое единственное, жалкое оружие.

Онемевшие от неожиданности и испуга загонщики разом попадали внутрь катера. Мотор завелся с пол-оборота. Катер, пропахав левой скулой песок, рывком прыгнул в воду. Сидевший на штурвале старшина вжался в руль, второй милиционер с отчаянным лицом рвал застежку пустой кобуры, не осознавая, что оружие зажато в его руке, третий, не в силах унять прыгающего сердца, жадно хватал воздух задыхающимся ртом.

Володька с разбега кинулся в воду. Ни одной мысли не было сейчас в его обезумевшей голове, и только непрерывное мускульное усилие держало его на ногах.

Глиссер, описав на реке широкий круг, направился в Володькину сторону. Сагин успел отмахать вниз по течению всего каких-нибудь два десятка метров, как преследователи очутились рядом.

Безумный взгляд Володьки ухватил приподнятое над водой широкое, плоское днище катера со стекающими по алюминию струйками, в уши ворвался надрывный рев форсированного двигателя. В голове Сагина мелькнула страшная мысль: «Изрубят винтом! Как я того, вчерашнего!..»

Он резко повернулся и нырнул. Глаза его были широко открыты.

В чуть мутноватой, желто-зеленой воде колыхалось огромное солнце, пронизывая тяжелую, ленивую толщу яркими полосами света. Прямо под Володькиными ногами круто уходил вниз темный провал. Здесь начиналась Киярская, изученная Володькой вдоль и поперек, глубоченная яма.

Разрезая воду, прямо на Сагина резво шел киль катера с бешено вращающимся винтом. За винтом тянулись сверкающие россыпи мелких серебряных пузырьков.

Володька пригнул голову и из последних сил заработал ногами и руками, стремясь уйти как можно глубже. Там, внизу, в буром колеблющемся полумраке терялось черное илистое дно ямы.

Полтора десятка крупных с темно-зелеными спинами сазанов слитой в целое плотной стайкой заскользили впереди Сагина, направляясь в глубину и Володька рванулся следом за ними.

Не да-а-а-мм… — угасая, мелькнуло в мозгу.

Туда, туда, к черному илистому дну, где чуть колышет тихая вода львиные гривы коряг, туда, туда, где навстречу теплому движению могучего речного потока бьют из потаенных копилок земли холодные, донные родники..