Тук… тук… тук…

Каждый такой удар отзывался радостью в Володькином сердце — это плотно садились жабрами в режак сети полусонные акдарьинские сазаны. Вот ударило сильнее.

— Ого, здоровый кабан! — весело удивился Сагин, — пожалуй, на полпуда потянет.

Прошли еще сотню метров. Шнур в Володькиной руке затрясся, забился крупной дрожью так, словно там, под водой, кто-то невидимый стал дергать и тянуть сеть сразу во все стороны. Володька прибавил обороты двигателя, резко свистнул и начал подворачивать глиссер к берегу.

Замет оказался фартовым, в сеть вошла целая сазанья семья. Сашкино пыхтенье усилилось. Стоя на мелководье, шурьяк, изогнувшись глистом, удерживал сеть. Володька притянул глиссер к берегу в метре от него. Выскочил из катера, ловко перехватил свой конец сети и крепко уперся подошвами в илистое дно: выбирать из воды мокрое, стометровое полотнище с двумя десятками застрявших в ячее крупных сазанов дело нешуточное. Через пяток минут от промысловиков пошел пар.

Спеша выбрать сеть, Володька первых рыбин бросил на дно глиссера. Но они так бились боками об решетчатый деревянный настил, так гулко лупили широкими хвостами в тонкие алюминиевые борта, что пришлось отвлечься от главного.

Добыча грозила вот-вот разбудить все окрестности, звонкие металлические удары далеко разносились по притихшей реке.

Сагин метнулся в катер и, распялив рукой и зубами мешок, другой рукой принялся быстро набивать его увертливыми рыбинами. Привычные пальцы его мгновенно находили на скользкой, слизистой чешуе сазаньих тел косые крышки жаберных щелей и узкие анальные отверстия. Зацепив рыбину одним пальцем то с головы, то с хвоста, Володька неуловимым движением бросал ее в мешок. Подключился Сашка. Дело пошло еще веселее.

Вскоре два пятидесятикилограммовых мешка с рыбой рядком разместились по центру осводовской моторки. Полтора часа занял у рыбаков первый замет.

Однако надо было поспеть еще с одним заметом. Вновь проснулся мотор. Володька отер ладонью потный лоб и прислушался. Стрекотание сверчков и цикад на Волчьем острове слилось в один неразличимый, мерный напев. От воды тянуло запахом парного молока и свежей рыбы. Сагин вдохнул полной грудью сладкий ночной воздух, насыщенный опасностью и фартом, — это и была жизнь!

Две связанные коротким фалом лодки быстро выходили на стрежень воды. Волчий остров темнел далеко позади.

Второй замет не заладился с самого начала. Сперва Сашка запутался в мокрой сети и добрые полчаса, матерясь, отдирал прилипчивый капрон от цепких деревянных бортов своего неуклюжего корыта. Потом сам Володька поскользнулся на покрытых рыбьей слизью решетках и едва не сыграл за борт. Наконец кое-как разобрались с сетью и разъехались. Следовало поспешать. Чертова уйма времени оказалась зряшно потерянной. Сашка тяжело ухал, торопясь растянуть сеть поперек реки. Наконец и с этим сладилось. Володька начал успокаиваться. Ничего, поспеем.

Но не успел он додумать эти роковые, сглазные слова, как нижний, грузиловый строп сети резко дернулся и натянулся до звона. Володька моментально вырубил движок.

— Туды твою мать, — грубо выругался он. — Не было печали! Зацеп.

На той стороне, у берега, Сашка захлюпал веслами, безуспешно пытаясь стянуть сеть с коряги. Володька зло бросил в темноту:

— Суши весла! Приехали.

— Зацеп вроде, — глухо донеслось от берега. — Видно, на корягу нанесло.

Володька в сердцах трахнул ладонью по воде:

— Эх, жизнь, будь ты неладна! Как не повезет, так не повезет.

Дело поворачивалось плохо. Второй замет считай, пропал. Времени и без того оставалось в обрез, а тут еще неизвестно, что там на дне, и сильный ли зацеп? Хорошо, если удастся, оттащив сеть выше по течению, сдернуть ее с подводного крюка, а как нет? Что тогда? Снасть на реке не бросишь; пока не высвободишь сеть, нечего и думать о возвращении домой.

Володька глянул на часы. Мать честная, начало четвертого, а сколько еще провозиться придется, неизвестно. И главное, вот-вот светать начнет, не хватало только вляпаться в новую беду. Небось молодой Иван только и ждет такого подарка.

Володька поднял голову, всматриваясь. Кругом заметно посветлело. Шурьяк всполошился в своей лодчонке.

— Брось сеть! — прорычал Володька. — Чего тянешь ее, как дурак? Только крепче сядет! Заведи конец на берег, завяжи за камыш и дуй сюда! Понял?!

Сашка пробурчал из темноты что-то нечленораздельное. Время тянулось нестерпимо медленно, пока наконец из серой мути не вынырнула его посудина.

— За смертью тебя посылать! — ругнул родственника Сагин. — Время уже сколько?! Сам не сообразишь быстрей поворачиваться?

Сашка виновато опустил голову.

— Да это, я…

— Ладно! — оборвал его Володька. — Потом доскажешь! Лезь ко мне.

Они отцепили сеть от глиссера, привязали конец ее к шурьяковой лодке и на самом малом ходу пошли к месту зацепа.

Володька багром полез в воду, поймал притопленный зацепом поплавковый шнур сети и попробовал потянуть его на себя. Шнур поволок его вниз, как хорошая стальная пружина, и Володька понял, что сеть села на корягу намертво. Подрабатывая мотором, он попробовал пройти вверх по течению. И тут сеть не поддалась. Капрон запел и остановил глиссер. Сашка кряхтя удерживал багор.

Они безуспешно возились около сети уже добрых полчаса и так увлеклись, что совсем не услышали негромкого чавканья чужого мотора. Луч карманного фонаря ударил в них с расстояния трех метров.

«Влипли!» — только и успел подумать Володька.

Из чернильной тьмы донесся звонкий, насмешливый голос, от которого у Володьки знакомо заломило в висках.

— Ну что, помочь? А то, я вижу, вдвоем не справляетесь.

Шурьяк икнул и прикрыл лицо ладонью. Володька выпрямился и отпустил сеть. Он мучительно старался разглядеть, есть ли еще кто-нибудь, кроме молодого Ивана, в подкравшейся к ним рыбохрановской моторке.

Что дело их швах, он сообразил сразу, теперь все дальнейшее решало огромной важности обстоятельство: один инспектор в лодке или не один? Прошлые разы Иван действовал кучей, на пару со старым инспектором и добровольными помощниками из общества рыбаков. Ну, а сегодня? Если и нынче лейтенант не один, то незачем и барахтаться: ночь, сети, мешки с рыбой, государственная моторка, ничего лучшего для себя преследователь не мог бы и придумать.

Тоска затуманила Володькину голову. Следствие, суд, конфискация имущества, тюряга — ясно, что срок припаяют на полную катушку, все пойдет прахом, и работа, и должность, и достаток в доме, и, может, самый дом, и семья, и барахло, и машина, и все труды его тяжкие и нетяжкие — все ухнет, как в прорву, в загребущие чужие лапы, стоит только коготку увязнуть, а там всей птичке конец. Ну а если инспектор, на Володькино счастье, один? Что тогда? Ну, если один, тогда… Сагин заслонил глаза ладонью.

— Гаси свет, служба. И так все разглядел!

Инспектор засмеялся.

— Это верно, граждане хапуги. Закон и в темноте далеко видит!

Он легко подвел свой катер к Володькиному глиссеру и обмотал носовую цепь вокруг сагинской банки. Фонарь погас. Володька зажмурился, торопясь быстрей привыкнуть к темноте.

Молодой Иван встал, надвинул на лоб форменную фуражку и, не торопясь, ступил на борт схваченной на ночном грабеже разбойничьей посудины.

— Иван Сергеевич Никитин, — по форме представился он пойманным браконьерам и вежливо приложил ладонь к козырьку черной фуражки.

Инспектор был счастлив. Опять подлые грабители попались в его руки со всем букетом неопровержимых доказательств своего разбойного промысла.

Закон и справедливость были бы пустым набором слов, не осуществляйся они на деле с такой железной неизбежностью. Инспектор скользнул глазами по мокрым, туго набитым мешкам. Сволочи, — там наверняка полно самок с икрой! Ведь какие убытки нанесены природе двумя шакалами, по ошибке получившими при рождении человеческое обличье. Тысячи жизней, еще не рожденных, еще не проявивших себя в этом мире ни движением могучих плавников, ни веселым прыжком поверх родной стихии, многие тысячи жизней были беспощадно оборваны, убиты, задушены в вонючей тесноте воровских мешков.