Маша пожала плечами. Говорить ей не очень хотелось, ничего столь же интересного, как мисс Дженет, она рассказать не могла даже близко. Родилась, жила, смеялась, любила папу, маму, Ленмиху, нянечка у нее еще была француженка молодая, мама ее почему-то уволила, когда Маше было лет семь, она очень плакала. Школа, гимназия, балы, стрельбища, гитара, уроки вокала, коньки. Книги, книги, книги. Подруги. Ноты. Мальчики - ну вот такие, как позавчерашний Валентин и остальные будущие правоведы. Дневничок. Поцелуйчики. Ничего, решительно ничего интересного, глубокого, необычного.

- Мне так же казалось лет в семнадцать, - кивнула Дженет. - Но потом начались взлеты и падения, и трещины на душе, которые так болезненно заращивать. Я скучала по тем спокойным, блаженным временам ранней юности, когда жизнь выглядела скучноватой и предсказуемой. И театр, конечно - это не скучно. Поначалу голодно, утомительно, боязно, но не скучно никогда. Вы, Мария, просто из очень хорошего, спокойного, счастливого места в жизни смотрите на мир. В такое многие мечтают попасть, но не всем удается. Будут у вас еще и страсти, и слезы, и восторги, и победы. Голос у вас, кстати, чудесный - если дальше заниматься, можно многого достичь. Смотрите только, не курите никогда.

- А вы зачем же курите? - спросила Маша.

- А я своим голосом уже все, что нужно, сказала и спела, - ответила Дженет, смеясь. - И, знаете, Мария, я ведь потом ни к одному мужчине в жизни не испытывала настолько прекрасных и светлых чувств, как к моему Альберту на портрете. Даже сейчас вспоминаю - и сердце замирает. Что подтверждает мысль, к которой я пришла много позже, а тогда не имела слов и мысленной силы, чтобы ее правильно оформить. Что каким бы ни был реальный объект нашей любви, любим-то мы всегда только образ в нашей голове, а когда он неяркий, мы его сами подрисовываем, раскрашиваем и потом еще сильнее любим...

Она погладила тонкими пальцами медальон на шее.

"Неужели там портрет этого принца Альберта? - подумала Маша. - Или Андрея Михайловича? Или другого мужчины - но тогда почему же она его носит, если она с Андреем? И вот сейчас был бы удачный момент спросить, как они встретились и что их связывает, но почему-то язык не поворачивается..."

Часы на камине прозвонили одиннадцать.

- Как мне не хочется вас отпускать, - сказала Дженет с сожалением, дотрагиваясь до Машиной руки своей, очень горячей. - Но у вас же лекция, да? Как замечательно, что вас влечет к медицине. Что вам сегодня должны читать?

- Сегодня, по-моему, профессор Суслов читает, по женским карциномам, - сказала Маша. - Очень неприятная тема, хоть само заболевание встречается и нечасто, но диагностируется обычно слишком поздно и лечения практически нет.

Дженет чуть вздрогнула и убрала руку, но тут же опять улыбнулась.

- Приходите завтра, - сказала она. - Поработаем над вашими межзубными звуками и вы мне расскажете о лекции, хорошо?

Маша опять взглянула на ее медальон, снедаемая любопытством. Может быть, завтра она попросит показать, что внутри.

Лекция началась скучновато, Маша всё уплывала мыслями, посматривала в окно, за которым ярко, по-весеннему, светило солнце - вот и обещанное потепление.

Профессор Суслов развесил в аудитории анатомические плакаты один другого ужаснее, с темно-серыми опухолями, наползающими на розовые внутренние органы, просовывающими тонкие щупальца в сосуды и лимфоток. Лица женщин на плакатах выражали вежливое равнодушие к происходящему в их телах, а одна, очень красивая блондинка, еще и загадочно улыбалась.

Маша делала пометки, замирая - про то, как опухоль доходит до кости и врастает в нее, про то, как больная худеет, бледнеет и гибнет от упадка сердечной деятельности. Про то, как нечистоплотность может предрасполагать к раку кожи на лице... Потом пошло что-то совсем уже ужасное про cervix uteri, и Маша, внутренне отстраняясь, перешла к рисованию в тетради человечков, пирамид и верблюдов.

"Может быть, правда вслед за Верой пойти на Бестужевские курсы? - размышляла она. - Или вот женские политехнические открылись несколько недель назад, в газетах писали, надо бы разузнать."

- В последнее время многие придерживаются взгляда, что раковые новообразования вызываются паразитами из класса споровиков, но имеются и возражения на это. Настоящее положение вопроса о раковом паразите не позволяет высказать окончательного заключения, - закончил лекцию профессор Суслов, взглянул на часы, чуть поклонился и принялся сворачивать свои плакаты.

Слушательницы сидели, придавленные новыми знаниями. Маша увидела, как высокая, с ранней сединой в волосах, женщина из второго ряда аудитории украдкой ощупывает сквозь платье свою грудь, очевидно, опасаясь, не начал ли там вить гнездо паразит из класса споровиков.

Маша преодолела желание тоже пощупать и вылетела из аудитории, как пушечное ядро, обещая себе хорошенько подумать, прежде чем возвращаться.

У подъезда ее ждал Валентин. Маша настолько не ожидала его здесь увидеть, что даже и не узнала, прошла мимо, обернулась, только когда он ее окликнул.

Он был не в мундире училища, а в штатском сером пальто, без шапки, выглядел совершеннейшим мальчишкой, каким-то растрепанным, как будто только что закончил от кого-то убегать дворами.

- Я сначала отыскал твою кузину Веру, я здание Бестужевских курсов на десятой линии хорошо знаю, много раз там находил деву... людей.

Он чуть покраснел, Маша улыбнулась, взяла его под руку, повела через улицу к скверу.

- Вера мне объяснила, как, и где, и во сколько тебя искать. Интересная ли была лекция?

Маша кивнула, внутренне содрогаясь.

- А мы сегодня три часа слушали про тонкости уголовного судопроизводства. Бррр. Что люди с людьми порою делают, да как потом выкручиваются - уму непостижимо. А потом была еще сдвоенная лекция по истории вероисповеданий. Хочешь яблоко?

Он достал из портфеля два яблока, красное и зеленое. Маша выбрала красное. Они сели на скамейку в сквере, захрустели. Яблоко оказалось очень сочным.

- Пойдем сейчас в синематограф? - спросил Валентин, не глядя на неё. - В "Эдиссоне" крутят "Эсмеральду", а в "Кристал-Паласе" - "Тысячу и одну ночь".

- Про Шехерезаду?

- Ага. Корней ходил с дамой своей, говорит, там очень много пляшут. Сидит мужик, обедает, тут к нему в дом заходит царица, они выходят на улицу и вместе начинают танцевать. Приходят служанки и тоже в пляс. Появляются разбойники и долго танцуют по пещере... Слушай, давай мы это не будем смотреть, забудь про "Кристал-Палас", пойдем на "Эсмеральду"?

Маша рассмеялась. Ей было с Валентином легко и весело, совсем наоборот, чем то, как она себя ощущала в присутствии... того, другого.

- Пойдем лучше в музей, - сказала она неожиданно для самой себя. - Ты же сегодня слушал про историю вероисповеданий. Вот и посмотришь на древнеегипетские артефакты.

- Я хотел, - кивнул Валентин. - Билетов на сегодня нет, все раскуплены.

- У меня пропуск есть , - сказала Маша.

Валентин очень обрадовался, размахивая руками, стал пересказывать ей кусочки лекции - про Книгу Мёртвых, про суд Осириса, про ужасную богиню Амму-Пожирательницу с телом гиппопотама, львиными лапами и пастью крокодила.

- А кого она пожирала? - спросила Маша участливо. Уж очень страшное рисовалось чудовище.

- Души тех, кому выносили обвинительный приговор на суде Осириса, - сказал Валентин и бросил огрызком в большую ворону, боком подбиравшуюся к их скамейке, как будто она тоже хотела послушать про египтян. - Вот это я понимаю - жесткая и эффективная судебная система! Ни тюрем, ни каторги. И боги сыты... И овцы целы.

Слежавшийся, почерневший за зиму снег таял вокруг них так быстро, что слышалось журчание ручейков воды под сугробами. Звук был звонкий, радостный. Воробьи и синицы щебетали вокруг громко, возбужденно, как будто тоже были счастливы.