Я вздохнул и встал, злясь сам на себя. Мисс Элис Брендон была милой и очень приятной девушкой, которая скрашивала своим присутствием мои вечера. Но когда же она стала воспринимать наши отношения более серьезно, чем ни к чему не обязывающие приятельские встречи? Очевидно, каким-то своим поступком я дал ей надежду.

Девушка тут же поднялась следом, как всегда подхватывая меня под руку. Если раньше я относился к этому небрежно, думая, что это простой жест помощи, то сейчас мое напряжения выдало меня с головой. Но мисс Элис будто вовсе не заметила неловкости. Она улыбалась, что-то напевая, когда наша неуклюжая пара пошла по знакомому пути.

Я опять взглянул на заставшую меня врасплох девушку, которая тут же послала мне красивую улыбку. Если бы все не было так странно, то вероятно я бы затрепетал от искрящегося доброго взгляда темных глаз. Я опустил неловкий взгляд на её пальцы. До этого момента мне никогда не приходило в голову, что именно её ладонь, лежащая на моей руке, поддерживает меня, а не наоборот. Как же я буду без неё, если наши встречи прекратятся? Что стану делать, гуляя в одиночестве? О ком буду думать? Мысли о мисс Элис спасали меня, отталкивая всплывающие картины войны. Но как я посмею думать о ней, если оттолкну, предавая её веру?

А кто будет оберегать её хрупкий и добрый мир от посягательств внешней злобы людей?

Странным образом я пытался отговорить себя от того, что хотел сделать. Словно я уже сам не мог без мисс Элис Брендон и только фантомно пытался отвергнуть её настойчивую уверенность в нашем общем будущем. Правда же была в том, что мне нужна была эта удивительная беззащитная девушка. Мне было необходимо заботиться о ком-то, чтобы чувствовать свою надобность. И это мисс Элис давала мне, будучи просто рядом без всяких обязательств. Даже этот небольшой путь, что мы шли вместе, я старался, чтобы девушке рядом со мной было комфортно и ничего не угрожало. А она в это время отвлекала меня от страшных воспоминаний, убирая ощущение темной безысходности и нежелания двигаться вперед.

На ум тут же пришел недавний разговор с Калленом. Эдвард как-то упомянул, что хочет найти своего человека. Эммет тогда еще рассмеялся, сказав, что люди очень хрупки, так что одним человеком не обойдешься. Я же отмахнулся. Мария показала мне отличный пример, что женщинам верить нельзя. Но Каллен лишь послал нам нетерпеливый взгляд.

- Каждому человеку нужна опора, - почти по слогам отчеканил он. - Другой человек, который принадлежит тебе, любит тебя. Я хочу любить и быть любимым. Быть для кого-то поддержкой, - он горько усмехнулся. – Друзья, даже самые верные как вы, не заменят этого. Потому что… вы тоже обо всем знаете… Все помните. Я хочу детей. Детей наивных, радостных и с верой глядящих в будущее. С ними и я, может, верну надежду.

Тогда мы с МакКарти лишь промолчали, не совсем понимая, чего он хочет сказать…

Но вот сейчас, шагая рядом с этой добродушной и симпатичной девушкой, я по-другому взглянул на слова Эдварда. В эту минуту они не были для меня полной бессмыслицей. Может, мисс Элис была ниспослана мне, чтобы подарить что-то светлое и доброе, чего я уже и не помнил. Может, именно с ней мне предстояло излечить себя и поверить в завтрашний день…

Тонкие пальцы сжали мою руку через грубую шинель. Я вновь взглянул – теперь несколько иначе – на странную девушку. Похоже, я все-таки начинал верить и проникся её бредовой идеей.

- Мистер Уитлок, - чуть растянуто пропела она, искренне улыбаясь, – как интересно! Я совершенно точно увидела, что послезавтра вы будете говорить с моей матушкой.

- Что ж, мисс Элис, - я улыбнулся в ответ, чувствуя душевный подъем и предвкушение чего-то нового. – Надеюсь, она мне не откажет.

Декабрь 1918

Первый мирный декабрь для меня за последние годы выдался холодным. Я шел в сторону знакомого с детства места, поддевая носами стоптанных сапог замершие комья грязи. Тяжелые серые облака грозились вот-вот разверзнутся мокрым колючим снегом; в придорожных канавах мутная вода покрывалась тонким слое наледи. Вся природа кругом словно скорбела из-за наступившей зимы.

Добравшись до развалившейся каменной стены, я сел на привычное место и достал из кармана старой, повидавшей со мной многое шинели сигарету. После третьей попытки спичка зажглась, и я с удовольствием прикурил, вдыхая горький, чуть саднящий дым, который приятным теплом проник в легкие. Выдохнув белое облако, я взглянул на расстилающуюся передо мной равнину и море. С моей стороны открывался прекрасный вид на Белые скалы, из-за которых римляне прозвали Великобританию Альбионом. Вода-хамелеон приняла цвет пасмурного неба, и если бы не виднеющаяся вдалеке земля, невозможно было бы различить линию горизонта. Вглядываясь вдаль, я снова подумал, сколько же теперь на дне пролива обломков подорванных военных судов. Для скольких тысяч мужчин это стал последним приютом на земле?

Первое время, приходя сюда, я постоянно чувствовал свою уязвимость из-за слишком открытого пространства: едва холмистая равнина и море. Даже сейчас мои глаза пристально следили за любым движением: будь то колыхание веток кустов от дующего ветра или мимо пролетевший ворон. Мой мозг уже давно разработал план действий в случае чего. Вот там слева у холма можно было построить крепкий и незаметный блиндаж, окруженный линией окопов, с несколькими площадками для минометов. Чуть правее разместить пару пулеметов, и здесь у меня за спиной тоже.

Я горько усмехнулся. Уже никакие красоты природы не смогут вытеснить привычку везде искать место для обороны или атаки.

Мирной жизни для таких как я больше не существовало. Я до сих пор каждый вечер с трудом заставлял себя раздеваться перед сном. На войне мы спали где придется с оружием в руках и никогда не снимали обувь и шинель, готовые в любой момент принять бой.

Очередное домашнее утро начиналось с приятного удивления, когда я, прежде чем открыть глаза, зарывался лицом в мягкую и чистую подушку. То, что было обыденным когда-то, сейчас казалось мне диковинным, к чему я никак не мог привыкнуть.

Ежедневный быт моей семьи, да и вообще людей, казался мне слишком медленным. Они не торопясь ходили, не спеша ели, протяжно говорили. Даже садились и вставали и то медленно. Тихая размеренная жизнь для меня канула в лету с приходом на фронт, уступив место стремительным действиям. У меня не было времени думать, потому как каждая секунда могла стоить жизни. На эти несколько лет девизом для меня и тех, кто сражался рядом, стало: действуй или умри! Теперь в задушевных семейных неспешных разговорах за чашкой чая я чувствовал себя нелепо. Как впрочем, и во многих других ситуациях. Находясь в любом месте, я прислушивался к каждому шороху и скрипу, вздрагивал от внезапно разносящегося колокольного звона, тут же инстинктивно нащупывая по обыкновению уже не лежащее рядом оружие.