Вновь при мысли об этой девушке у меня внутри защемило. Она была одной из тех, при воспоминании о ком, мне хотелось вернуться обратно из чистилища войны. Её образ часто согревал меня во время тревожного сна на сырой земле, а память о первых невинных касаниях и сцеплении рук не давала полностью убить в себе юношеские грёзы и томления мятежной души, желающей первого искреннего взаимного чувства.

Только на самом деле все оказалось довольно прозаично. При нынешней ситуации, когда люди не знали, что у них будет на обед, вполне логично, что выбор красивой девушки пал на более перспективного мужчину, нежели усталый солдат, который не успел окончить даже школу. И пусть один был героем, а второй отсиделся в тылу – у первого было меньше шансов наполнить желудок семьи. На тот скудный паек, что нам полагался раз в неделю, одному-то невозможно было прожить несколько дней, не говоря уже о семье. Мария сделала адекватный выбор, учитывая, что кругом властвовала безработица, а люди дрались даже за черствый кусок хлеба. Я её не винил, отпустив, только на душе все равно скребли кошки от осознания своей никчемности.

Я лишь раз встретил её на улице, когда вместе с товарищами шел из казармы, где мы получили расчетные и новый комплект одежды солдата. Тогда мое сердце впервые за долгое время ликовало.

- Мария! – крикнул я через улицу, вглядываясь в знакомый до дрожи силуэт.

Она повернулась, удивленно глядя на меня, когда я пересек улицу, оставляя друзей позади.

- Джаспер? – она не выдала и сотой доли моей радости. – Вы вернулись?

- Так мир наступил, - констатировал я, отрезвленный её холодностью.

- Ну да, - кивнула Мария и вежливо улыбнулась. – Ах, позвольте вам представить моего жениха мистера Алистера Стенли, - она ухватилась рукой за рядом стоящего мужчину, на которого я до этого даже не взглянул. – Алистер, это мой давний друг мистер Джаспер Уитлок.

Дальше я уже говорил механические фразы, оценив своего одетого с иголочки соперника. Мои новые шинель и сапоги на его фоне выглядели жалко. Я был жалок. Чувствуя ущемленную гордость от их тактичных вымученных улыбок, я попытался скорее закончить эту теперь уже никому не нужную встречу…

Я вновь достал сигарету и поднял ворот старой шинели. В животе неприятно заурчало, напоминая, что сегодня я так и не поужинал. Я с трудом заставил себя не опустить руку в карман, где лежал небольшой кусочек сахара. Надо бы снова с друзьями съездить в деревни и пройтись по домам фермеров. Только вот их и так каждый день осаждали толпы таких голодных. Редкий день, когда нам удавалось купить много продуктов, но без нескольких яиц, хлеба и баночки сливок мы никогда не возвращались, по братски разделяя все между собой.

От голодных мыслей меня отвлек появившийся справа хрупкий силуэт. Я ожидал её, но все же вздрогнул, как только она оказалась в поле моего зрения. Повернувшись, я взглянул на девушку, которая тут же ярко и радостно мне улыбнулась, странным образом преображая все вокруг.

Мисс Элис Брендон.

Мы жили на одной улице в нескольких домах друг от друга. Я помнил её маленькой девочкой, постоянно рисующей мелом на брусчатке. Причем её картинки отличались от типичных детских рисунков. Она видела мир иначе, за что местные мальчишки смеялись над ней, называя «Брендон третьей двинутой». До войны мы с Эмметом несколько раз разгоняли эту ораву молокососов, когда их шутки превращались в жестокую травлю. Будущие мужчины обступали слабую девчушку и тыкали палками. Пусть это были лишь тонкие только что обломленные ветки, а девочка молчаливо терпела, ожидая, когда её сверстникам это надоест, я не мог оставаться в стороне. Никто другой не мог её защитить. Мистер Брендон погиб в шахте, когда Элис пошел пятый год. Её мать работала прачкой, стараясь прокормить трех дочерей, и у неё просто не оставалось времени и сил следить за тем, чтобы их никто не обидел.

Сейчас мисс Элис было около семнадцати, но она все так же безмятежно взирала на отнюдь не дружелюбный мир.

Как странно. Почему-то мне только сейчас пришло в голову, что она уже совсем не маленькая девочка. Видимо, чем мы старше, тем незначительней становится разница в несколько лет.

Девушка легко сделала пару шагов и присела рядом. Я осмотрел её. На ней был все тот же фетровый берет, серое пальто, явно маловатое ей, из-под которого выглядывал подол темного платья. Даже в сумерках я мог увидеть, что в некоторых местах его волнистый низ чуть истерся.

Я затушил и выбросил сигарету.

- Мисс Элис, - тихо поприветствовал я её, зная, что это будут единственные слова, которые скажу ей.

- Мистер Уитлок, - в унисон мне отозвалась девушка умиротворенным голосом, нетерпеливо приподнимая бровь.

Улыбаясь, я достал из кармана сахар и положил его в протянутую, раскрытую и непривычно для глаз оголенную ладонь, предварительно взяв с нее маленькое яблоко. Девушка моментально положила белый кусочек в рот, счастливо улыбаясь Мне показалось, что стало чуть теплее.

Я качнул головой, прогоняя наваждение, обратил свой взгляд на равнину, медленно погружающуюся в темноту, и откусил от яблока. Я знал, что оно кислое. Мои скулы чуть свело. Дерево, с которого было сорвано это яблоко, росло неподалеку. Мне лишь стоило удивляться, каким образом мисс Элис смогла сохранить столько свежих фруктов до декабря.

Наши с ней молчаливые встречи с обменом «лакомствами» продолжались уже пару недель.

При первом появлении девушки я вскочил, принимая защитную позу. Мое сердце неистово стучало, а все мускулы напряглись, приготовившись броситься на противника. Но «противник» ничуть не испугалась моего безумного вида. Юная мисс поприветствовала меня, сделав реверанс, присела рядом с тем местом, на котором чуть ранее сидел я, и похлопала рядом, приглашая присоединиться к ней. Я опешил от такого вольного поведения, но сама девушка, очевидно, нисколько не смутилась. Её движения были просты и раскованны. Но что она делала в паре миль от дома? Мне оставалось только предположить, что её мать работала допоздна, раз младшая дочь могла одна беспрепятственно гулять по вечерам, когда на улицах небезопасно. На следующий же день мне предстояло узнать, что все местные считают Элис Брендон блаженной, поэтому никому в голову не приходило её обижать. Конечно, кроме юных мальчишек, кричащих ей в след: «Брендон третья двинутая!»