— Так что, следователи делали хорошо или плохо, Середенко? — спросила Лясковская.

— Сначала хорошо, потом плохо, — подсказал кто-то из клетки.

— Понятно, — сказала Лясковская.

Как только он попал в СИЗО-13, закончил Середенко, он сразу изменил свои показания и писал заявления в Генпрокуратуру о действиях указанного генерала. Эти заявления в деле есть, но они остались без реагирования — Середенко по ним никто не допрашивал.

У прокурора вопросов больше не было. И назначенный адвокат Середенко, молоденькая девочка, подняла руку и сказала, что у неё есть вопрос к Юрию Ивановичу (так она называла своего подзащитного).

– Скажите, пожалуйста, — робким голосом начала она, — у Вас были с собой средства защиты?

Видимо, она подразумевала пистолет, но старалась быть максимально корректной со своим подзащитным.

— Он вину не признаёт, — сказала Лясковская, как рявкнула, широко открыв рот.

– Ну, может быть, газовый, — сказал кто-то из адвокатов. Лясковская сморщила нос в сторону адвоката.

– Не было, — ответил Середенко.

– У меня средств защиты с собой не было, — продиктовала Лясковская секретарю. И округлёнными глазами, склонив голову на бок, продолжала смотреть на девочку.

– У меня вопросов больше нет, — сказала девочка-адвокат.

И суд перешел к допросу Моисеенко. Он начал давать показания, что два раза с Середенко ездил в Хмельницкий по заданию Макарова, который его нанял работать на станции и для которого он выполнял разные поручения.

Лясковская поджала губы и начала кивать головой, глядя на Моисеенко.

В первый раз, продолжал Моисеенко, Макаров дал ему визитку бизнесмена, с которым нужно было «жёстко поговорить». Как сказал Моисеенко, по долгам за газ или за бензин. Он точно не помнит, так как слушал невнимательно, потому что решил, что разговаривать с бизнесменом не будет. А скажет, что поговорил и возьмёт обещанные Макаровым 500 долларов.

И когда Середенко отвёз его по указанному адресу, он зашёл в офис и спросил секретаря, где директор. Она показала его кабинет. Он, Моисеенко, заглянул в кабинет (возможно, там был Кучеров) на тот случай, если Макаров будет его расспрашивать. Сказал Макарову, что переговорил и получил  500 долларов.

В следующий раз, примерно через две недели, Макаров отправил в Хмельницкий вместе с ним и Середенко некоего Васю, который должен был припугнуть бизнесмена, а Моисеенко — ему того показать. Он увидел автомобиль этого бизнесмена на автостоянке, когда вышел из своей машины. И Вася отправился на автостоянку — дожидаться, когда «банкир» (так они называли бизнесмена) вернётся. Вернувшись, Вася сказал, что разбил в машине стекло.

— Чем? — спросила Лясковская.

— Наверное, камнем, — ответил Моисеенко.

— Вы камень в руке, у… как Вы говорите… Васи видели? — спросил адвокат Моисеенко, муж той самой девочки, также назначенный.

— Нет, — ответил Моисеенко.

И вместе с Середенко и Васей вернулись в Киев, закончил он давать показания.

После этого прокурор попросил огласить показания Моисеенко, в которых тот рассказывал, что ездил в Хмельницкий по поручению Старикова. Сначала — чтобы установить, как выглядит бизнесмен. Он по визитной карточке нашёл его офис, который находился в банке. Спросил у секретаря, где директор. Та показала ему кабинет. Он заглянул в кабинет, увидел Кучерова и вернулся в Киев.

И две недели спустя Стариков дал ему команду убить Кучерова. Они приехали в Хмельницкий. Он дождался, пока Кучеров сядет в автомобиль, выстрелил в него через боковое стекло и выбросил через забор пистолет. И они уехали в Киев.

— Как Вы можете объяснить такие показания? — спросил Моисеенко прокурор.

— Я рассказал милиции обо всех моих отношениях с Макаровым. И о поездке в Хмельницкий, где бизнесмену разбили стекло. Они при мне звонили и сказали: им приятно, что я их не обманываю. Потому что такое было, и дело закрыто за хулиганство. После этого они меня начали бить, чтобы я сознавался, что ездил убить Кучерова.

— И что, Вы сознались? — спросила Лясковская.

— Я сказал так, как от меня хотели, а потом в СИЗО отказался.

— А как Вы можете объяснить, что Вы на воспроизведении показывали, где Вы в лесу, по дороге, пристреливали пистолет? — спросил прокурор.

— Я показывал, где Вася выходил поссать, когда они спрашивали, останавливались ли где по дороге. А они решили сделать так, будто я там пристреливал пистолет.

— А как Вы можете объяснить, что в дереве, на которое они Вам, как Вы говорите, сказали указать, когда делали так, что Вы пристреливали, не нашли пуль?

— Они сказали: то, что я промахнулся, как раз будет подтверждать то, что я не стрелял в Кучерова, когда тот стоял у машины, а стрелял, когда он сел и закрыл дверь, через стекло. Я уже говорил: они делали из меня идиота!

— И, как Вы говорите, у Васи Вы видели пистолет? — и Лясковская из-под очков посмотрела на прокурора, как будто хотела сказать: «Что ты ведёшься на всякую хуйню? Что тут непонятного, кто из кого идиотов делает!»

— Да, он что-то прятал за пазухой, — ответил прокурору Моисеенко.

— Кирпич? — спросила Лясковская.

— Вы не видели? — спросил адвокат.

— Нет, — ответил Моисеенко.

Вопросов больше не было, и судья сказала Моисеенко садиться на место.

— Правда сама льётся, — сказал он.

— Мы видим, — сказала Лясковская и объявила перерыв.

На этот день в суд был вызван потерпевший Кучеров. Но он не пришёл и не прислал письмо о причинах своего отсутствия.

И после обеда суд приступил к допросу Гандрабуры, который, по версии обвинения, совершил нападение на Рыбака, приняв его за Рошку.

Гандрабура сказал, что по поручению Макарова отвозил одного из его знакомых в Хмельницкий.

— Васю? — переспросила Лясковская.

Он сказал, что имени не помнит, а как выглядит, может описать, переговорить о возврате денег с гаишником, у которого вместо растаможки брали на машину номера и техпаспорт. И он деньги взял, а машину не оформил.

Они сначала подъехали в городскую ГАИ, куда его пассажир ходил. Потом — по домашнему адресу, который у них имелся. Пассажир ушёл и отсутствовал около часа. Затем вернулся, сказав, что деньги забрал, и они уехали в Киев. Позже, на следствии, он узнал, что фамилия этого гаишника Рыбак и ему причинили огнестрельное ранение ягодицы.

Вопросов к Гандрабуре не было, и прокурор попросил огласить его показания, данные на предварительном следствии, в которых тот рассказывал, что он и Стариков ездили в Хмельницкий установить человека по данным: серая или синяя «ауди» 80-й или 100-й модели, за рулём кавказец, то есть смуглый — эти данные, насколько ему известно, Старикову дал Шагин с поручением припугнуть этого человека. Они случайно встретили эту машину в городе и проводили её до дома. Остались в Хмельницком на один день. Вечером Гандрабура дождался водителя «ауди» в подъезде и прострелил ему ягодицу. После этого уехали в Киев.

— Как Вы можете объяснить эти показания? — спросил прокурор.

— А как можно устанавливать человека в миллионном городе по данным: синяя или серая «ауди», 80 или 100, за рулём кавказец?

— Гандрабура, вопросы здесь задают Вам, — сказала Лясковская.

— Как Вы можете объяснить такие показания? — спросил прокурор.

— Я могу объяснить, что меня били, заставляли оговаривать себя и других и писать «Шагин».

— А как Вы объясните, что на воспроизведении, показав, как Вы стреляли с правой, Вы сказали, что можете стрелять и с левой руки, когда Вас об этом не спрашивали?

«Потому что я — идиот», — едва слышно, как сам себе, отвернув в сторону голову, сказал Жора.

— Показать, — ответил Гандрабура.

— А они сказали: «как Вы показали, будет достаточно»? — и Лясковская посмотрела на Гандрабуру.

— Они ничего не сказали.

— Понятно. Ещё вопросы к Гандрабуре?

Вопросов к Гандрабуре не было, и Лясковская предложила огласить показания свидетелей, которые или не явились в суд, или прислали письма, что не могут приехать по тем или иным обстоятельствам.