Было так или нет, но Жора имел авторитет среди строгого режима — считался человеком конкретным и очень серьёзным. И я у Жоры хранил свой новый телефон — закруглённый со всех сторон маленький «Самсунг». Тайсон сказал мне, что он Жоре написал, что это очень ответственно и что тот ему отписал, что носит сам. Телефон, которым пользовался я, носил Тайсон. Я поговорил с мамой и Олей, почитал обвинительное заключение по следующему эпизоду и пораньше лёг спать.

Но в пятницу суд не состоялся. Меня в числе других подсудимых вывели на боксики приёмки. Туда в осеннее время с клеток этапки снова переместилась отправка в суды. И перед самой загрузкой в автозак начальник конвоя отказался доставлять в суд Маркуна. Хотя тот утверждал, что у него грипп, начальник конвоя отправил Маркуна в медкабинет и получил заключение, что в крови Маркуна содержится алкоголь.

Без одного из подсудимых суд состояться не мог — и меня вернули в камеру.

В пятницу к нам подсадили ещё четверых человек: одного грузина, двух армян и одного молдаванина. Количество людей в камере стало в полтора раза превышать количество спальных мест.

С армянами я быстро нашёл общий язык. Это были взрослые люди. Один — аварийщик, который ждал решения суда. Второй шёл этапом по депортации в Армению. Я сказал, что они очень похожи на двух моих знакомых — Лёву и Аршака. И предложил им одно на двоих нижнее спальное место. Сказал, что я, Тайсон и Владик разместимся на двух. На что те согласились. Однако Тайсону третьим спать не пришлось. Он сказал, что ему уже давно все похуй. И переместился на верхнюю нару, которая всегда оставалась свободной, потому что со стороны туалета её нельзя было прикрыть занавеской.

Грузину было тридцать. Он сказал, что он «по краже в отказэ».

— От делюги или от показаний? — спросил я.

— Ты смотрящий? — прохрипел он почти шёпотом.

— Телевизор, — ответил я.

Он что-то ещё хотел сказать или спросить.

— Иди сюда, — появился из купе Аслан, с улыбкой на лице, по которой никогда нельзя было сказать, улыбается он или скалится.

В воскресенье до обеда Тайсон и Владик перегоняли бражку. А во время ужина я поддержал их компанию. Вечером, перед судом, я снова пораньше лёг спать. Утром Тайсон сказал мне, что Владик поедет на карцер: вчера он вызвал ДПНСИ, а когда тот пришёл и открыл кормушку узнать, в чём дело, показал ему хуй...

В понедельник меня в числе других вывели в боксики. Но загрузка в автозак затягивалась. Трофимов сказал, что не может ехать: у него или грипп, или отравление, его знобит и тошнит. И попросил начальника конвоя отправить его в медкабинет для заключения врача. Но тот ответил, что у него распоряжение судьи — всех доставлять в суд. Трофимов сказал, что отказывается ехать, потом посмотрел на меня, как будто решив, что я сделал вывод, что он всю ночь принимал джеф и сейчас у него передоз, и сказал, что поедет. По дороге он сплёвывал в любезно предоставленный Маркуном кулёк.

В суде он попросил вызвать врача, и секретарь вызвала скорую помощь. Приехала бригада из двух медиков — фельдшера и медсестры. Конвой вывел Леонида из клетки в наручниках, застёгнутых спереди.

Фельдшер померил Трофимову давление и сказал «здоров», что прозвучало как «косит».

Трофимов не сводил с него глаз.

— Покажи язык, — сказал фельдшер.

Трофимов со всего размаха ударил фельдшера головой в подбородок. Тот упал на пятую точку. Казалось, во всём чувствовалось напряжение. Леонида завели в клетку, и Лясковская продолжила слушание дела.

Следующим в порядке рассмотрения был эпизод нападения на Рыбака (Рошку) и покушения на убийство Кучерова.

Причиной возникновения у меня умысла к нападению на Рошку и убийство Кучерова в обвинительном заключении явилось то, что первый активно противодействовал созданию ЗАО «Топ-Сервис Молоко» на базе Городокского молочно-консервного комбината, а второй принимал меры для ликвидации задолженности этого предприятия перед ООО «Интерсервис» и АОЗТ «Интергаз», которым он руководил.

Нападение на Рыбака в обвинительном заключении объяснялось тем, что лица, совершившие это преступление, ошибочно приняли его за Рошку.

Мне снова не дали слова, в котором в свою защиту я хотел сказать, что не знаю ни Рыбака, ни Рошку, никогда не слышал о какой-либо их деятельности, не являюсь руководителем ЗАО «Топ-Сервис Молоко» и не занимался созданием этого предприятия. И не обращался к Старикову с нападением на Рошку и заказом на убийство Кучерова.

Суд сразу приступил к допросу Старикова. Тот дал показания, что не причастен к этим преступлениям и что Шагин к нему не обращался с заказом на их совершение.

У участников процесса к Старикову вопросов не было. И прокурор попросил огласить его показания, данные им до его допроса в СИЗО — до показаний, которые совпадали с его показаниями в суде.

В так называемых первичных показаниях Старикова отсутствовала какая-либо информация, что он принимал участие в нападении на Рыбака (Рошку).

А также отсутствовала информация, к кому Стариков обращался с заказом на убийство Кучерова после того, как получил от меня заказ.

На вопрос прокурора, как Стариков может объяснить такое отношение следователей к тому, как он говорит, что им было нужно, чтобы он оговаривал Шагина и других, тот ответил, что ничего не будет объяснять за следователей, а ходатайствует об их вызове в суд, чтобы они объяснили, откуда они брали информацию, когда писали («сочиняли», — поправился Стариков) ему обвинение.

— А Вы, господин прокурор…

— Гражданин, — поправил его Соляник.

— …невнимательно слушали, когда я давал показания. Я говорил, что оперативные работники заставляли меня то, что им было нужно, подтверждать следователям. А такие показания как раз свидетельствуют, что я не мог запомнить всё, что они от меня хотели.

— Повнимательнее, прокурор, — сказала Солянику судья, как будто обращая его внимание на ровность шва, в то время как белый цвет нити был разумеющимся дизайном на чёрной материи.

— Вы подавали ходатайство о вызове следователей в суд? — спросила Старикова Лясковская.

— Да, — ответил Стариков, — и следователей, и оперативных работников, но у меня есть не все фамилии.

— У меня есть все фамилии, — сказал Маркун.

— Так, давайте повременим с этими ходатайствами, — сказала Лясковская. — После рассмотрения эпизодов всех вызовем: и следователей, и сотрудников милиции. — И, получив согласие подсудимых, продолжила слушание.

Следующими были допрошены Середенко и Моисеенко, которые, по версии следствия, изложенной в обвинительном заключении, по их первичным показаниям, когда «первичным», когда «вторичным», отвергая в первых показаниях свою причастность, признавая вину во вторых и меняя третьи на первые, обвинялись в покушении на Кучерова.

Середенко сказал, что, как он уже рассказывал, был в материальной зависимости за долг по ремонту его автомобиля перед Макаровым и в счёт отработки долга два раза возил Моисеенко в Хмельницкий, причём второй раз с Моисеенко находился ещё один человек, имени которого он не знает. Он подвозил Моисеенко и этого человека к банку по указанному ими адресу. И недалеко на стоянке, в оговорённом месте ожидал их возвращения. Таким образом он отработал из долга перед Макаровым два раза по пятьсот долларов.

На вопросы прокурора Середенко ответил, что подтверждает свои показания на предварительном следствии только в той части, в которой они совпадают с его показаниями в суде. И что на предварительном следствии с ним работал лично генерал Опанасенко, который говорил, что ему нужно посадить Шагина — человека, о котором Середенко никогда не слышал. И, находясь во власти генерала, способствовал этому.

Генерал, по предварительной договорённости с ним, организовал ему поездку из ИВС в Хмельницкий, для воспроизведения, в одном купе «столыпина» вместе с Моисеенко и вместе с ним же — содержание в СИЗО в Хмельницком в одной камере для детальных согласований их показаний. А следователи возили ему передачи от родственников из Киева, о чём свидетельствуют, как сказал Середенко, их подписи в заявлениях на передачи.